"Потому я и мерзну. Просто никто не любит меня настолько, чтобы мне не было холодно зимой".
Ему хотелось вернуться в ту комнату, но он не мог ее найти. Там осталась недочитанная книга — как назло, Драко остановился на самом интересном месте.
"Яростный вопль всколыхнул темноту, и ледяное смертоносное жало вонзилось в плечо Фродо. Теряя сознание, он увидел, как из мглы вырвался Бродяжник с двумя факелами в руках. Последним усилием Фродо сорвал Кольцо с пальца и, обронив кинжал, упал навзничь".
Он специально так делал, чтобы немного подразнить самого себя, потянуть удовольствие… Книгу он не взял, чтобы кто-нибудь не нашел ее — незачем им знать, что наследник Малфоев читает маггловские книги.
Теперь вот она лежит там, на кресле, как он ее оставил в ту ночь. В ночь, когда был Поттер, и Драко проснулся перед рассветом и не смог спать дальше; и он сначала долго лежал и смотрел на Гарри, а потом глядел в огонь и думал, а потом устал от мыслей, улегся перед камином, взял книгу и читал, пока не прочел всю главу "Клинок в ночи". Занимался рассвет. Драко замерз и забрался под теплый плед, к Гарри, прижался к нему, и Гарри, что-то пробормотав сквозь сон, обнял его за плечи.
А потом настало утро, и мысли вернулись, и он уже не смог их прогнать.
Наверное, теперь он никогда не сможет прочесть эту книгу до конца, и не узнает, что же случилось с Фродо. Впрочем, наверное, он пошел-таки к этой чертовой Огненной горе, потому что он вроде Поттера.
Драко бы не пошел, нет, и Гарри бы не пустил никогда.
Черт с ними со всеми, с этими Гэндальфами-Дамблдорами, которые только и могут, что использовать других для своих целей, взваливать на хрупкие плечи непосильную ношу и называть это борьбой за спасение мира.
Они не в силах принять тяжесть Кольца на себя; они боятся искушения, и потому сваливают его на других.
Сделает — отлично, погибнет — что ж, жаль, но я зато чистенький остался!
И они называют его Господина злодеем, бесчестным жестоким убийцей. Так он хотя бы просто убивает; он не посылает на смерть детей, строя из себя при этом благодетеля человечества.
— Да… так… еще… о, вот так, милый… а-а-ахххх!..
Драко поморщился — не от отвращения, а от того, что бессовестные, паразитирующие в его теле котята, услышав эти звуки, снова выпустили свои маленькие, но очень острые коготочки, цепляя его изнутри, в солнечное сплетение. Стараясь быть как можно более бесшумным — хотя он всерьез сомневался, что парочка услышит его, даже если он будет грохотать окованными железом каблуками, — он встал, прошел между рядами и спустился с трибуны.
Ему хотелось встретить Гарри. Неважно, что бы они сказали друг другу — просто Драко не видел его с позавчерашних зелий — наверное, Поттер взял манеру приходить в Большой зал так, чтобы не встретиться с Драко. И суббота с воскресеньем были для Драко черными — он и не представлял, что бывают такие дни, когда жить совершенно незачем и когда любые действия лишены всякого смысла. Вчера он со своими слизеринцами ходил в Хогсмид — и понял, что это самое отвратительное место на свете. Сегодня с утра зарядил дождь, к вечеру он перешел в снег, так что никто никуда не пошел, и все развлекались чем могли — кто в слизеринской гостиной, кто за ее пределами. Некоторые даже делали домашнее задание. Драко тоже попытался, но это занятие, которое раньше давалось так легко, сегодня раздражало, как и все прочее. Он вообще стал редкостно туп в последнее время, что замечал даже Снейп. Он забывал заклинания, путал ингредиенты… Во время урока по Защите от Темных Искусств он не смог как следует сосредоточиться и нанести хороший удар по Щиту, который создали Патил и Браун. Отец оставил его после занятия и, презрительно скривив губы, сказал:
— Снейп, помнится, говорил мне, что ты лучший ученик школы после Грейнджер. Похоже, что он просто пытался скрыть от меня, что мой сын — лентяй и тупица. Убирайся вон.
Отец мог обойтись и без телесных наказаний, и иногда Драко не знал, что хуже…
Юноша остановился. С портрета на входе в слизеринскую гостиную на него строго и вежливо взирал рыцарь в черных доспехах.
— Драконы рулят вечно, — буркнул Драко. Пароль придумала Сольвейг, и ей бы, конечно, следовало оторвать голову за жестокость и садизм, но, с другой стороны, она же не знала, что это значит для Драко.
В гостиной было полутемно, горел только камин, и перед огнем сидели Сольвейг и Блэйз. Красно-рыжие волосы Забини горели ярче пламени, в темных волосах Паркер мелькали каштановые проблески.
— Ты сошла с ума! — тихо, но яростно говорила Блэйз. — Как ты могла так поступить? Это же опасно, это… в конце концов, ты просто не имела права! Чужие чувства — не игрушка, Сольв!
— Спасибо, ты вторая, кто поет мне эту песню! — с нескрываемым раздражением в голосе ответила Сольвейг. — Так нельзя, так нельзя… А как можно? Так, как было, что ли?
— Не тебе решать!
— Это была ложь, и я всего лишь вскрыла ее, как гнойный нарыв!
— Ты не уверена, так ли действует словоключ!
— Я-то как раз уверена!
— Ага, как с плейером!
— Не смешно…
Блэйз вдруг хихикнула — очевидно, то, что произошло с этим таинственным Плейером, было как раз таки очень смешно.
— Ну конечно! Теперь он все поет в три раза быстрее! Снейп… о, я ничего смешнее в жизни не слышала!
— Ты ему скажи! — в голосе Сольвейг звучало веселье и облегчение — наверное, от того, что ее перестали обвинять в чем-то.
— Вы что полуночничаете? — спросил Драко, решив, что ничего интересного девочки уже не скажут. Блэйз подпрыгнула от неожиданности.
— Драко! Ты разве не спишь?
— А должен?
— Ну… мы думали, все спят уже. Где ты был?
— Гулял. Кто такой Плейер?
Сольвейг рассмеялась.
— Плейер, Драко, это такая маггловская штучка, воспроизводящая музыку, записанную на магнитную ленту или лазерный диск. Плейер отличается от магнитофона и сидипроигрывателя тем, что он маленький, переносной, и может работать на батарейках, то есть без подключения к электрической сети.
— Я почти ничего не понял, — пожаловался Драко.
— Главное, чтобы ты ухватил суть, — сказала Блэйз. — Фигнюшка, которая играет музыку — это и есть плейер. Сольвейг его малость усовершенствовала — сделала так, чтобы он играл без батареек — чтобы можно было его использовать здесь. Ну, и он в результате стал петь в ускоренном темпе. Сольв записала, как Снейп поет в душе. Это было так смешно!
— А что он пел? — улыбаясь, спросил Драко.
— "Призрак оперы", — рассмеялась Сольвейг. — Северус может варьировать голос от тенора до баса… и он, кстати, очень хорошо поет! — она сурово посмотрела на Блэйз. Та прыснула.
— Да, но это же было… — и подавилась смешком.
— Теперь-то все в порядке, — сказал Драко. Сольвейг приподняла брови. — Я слышал песню недавно… Это ведь был твой плейер? — он старательно выговорил новое слово.
— Какую песню?
Драко перевел взгляд на пляшущее в камине пламя.
— Там было так:
— Это Radiohead, "Червь", — странно напряженным голосом проговорила Сольвейг. — Понравилось?
— Красиво, — как можно равнодушнее ответил Драко.
— Да, я его отремонтировала… — Сольвейг поморщилась, как будто у нее внезапно заболел зуб. — Только теперь он не хочет давать звук в наушники и регулировать громкость.
— А когда ты сварила Раздувающее зелье, — задумчиво сказала Блэйз, — оно у тебя раздулось само и полезло из котла.
— Но оно работало, — возразила Сольвейг.
— А когда ты тренировалась в Хахачарах, — неожиданно для самого себя вспомнил Драко, — ты довела до истерики не только Блэйз, но и сама ржала как сумасшедшая.
— Отлично! — фыркнула Сольвейг. — Позовите Северуса. Он вам расскажет еще пару историй о том, как я перепутала соль с толченным рогом двурога, и в результате суп с фрикадельками на два часа превратил его в поросенка.
— Почему в поросенка? — спросила Блэйз, пока Драко хохотал, скорчившись на каминном коврике.
— Это были свиные фрикадельки.
Портретный проем открылся, и вошел Малькольм Бэдкок. Тринадцатилетний слизеринец окинул пустым взглядом гостиную, хохочущего Драко и ухмыляющуюся Сольвейг и, никак не среагировав на блэйзово "Привет, Малькольм", направился вверх по лестнице в спальню.
— Хамство! — удивился отсмеявшийся Драко. На самом деле поведение Малькольма его нисколько не задело; не задело бы даже если б Малькольм не ответил ему. Смех словно открыл в нем какие-то запертые двери, и Драко чувствовал себя так, словно он был воздушным шариком, заполненным вместо воздуха солнечным светом.
— Не обижай его, бедненького, у него горе, — вздохнула Блэйз.
— Горе?
— Он, бедняжечка, второй год влюблен в Финнигана. Этот мерзавец в прошлом году соблазнил его, а теперь…
— Блэйз! — неожиданно жестко произнесла Сольвейг.
— …крутит роман с Поттером. Вот приторная парочка! Что, Сольв?
Воздушный шарик лопнул.
Если бы Драко был в состоянии посмотреть на себя со стороны, он бы понял, что похож на главную героиню пьесы Лопе Де Вега "Собака на сене". Но, во-первых, Драко не читал Лопе Де Вега. Во-вторых, он не был способен сейчас анализировать себя и свои поступки.
Он ненавидел Финнигана и был страшно зол на Гарри. Поттер обманул его. Просто подло обманул, этот Золотой мальчик, который на самом деле не более чем лжец и шлюха.
"Он вообще меня не достоин!"
Эсмеральда обиженно заверещала — Драко слишком сильно сжал ей крыло, кожицу которого надо было — нежно и бережно, как велел Хагрид, — смазать душистым розовым маслом, чтобы не трескалась.
От запаха масла и отвратительно проведенной ночи страшно болела голова. Это отнюдь не улучшало душевное состояние Драко, и без того опущенное донельзя. Всю ночь его не в меру живое и услужливое воображение подбрасывало ему картинки с участием Гарри и Финнигана. Не то чтобы ему не нравились подобные картинки с мальчиками — как раз наоборот, он часто развлекался такими фантазиями, а в последнее время в этих фантазиях главную роль неизменно играл Гарри…
Но Финниган… Драко метался по кровати, до крови закусывая губу и в бешенстве сжимая кулаки. Драко метался по комнате, налетая на мебель и биясь головой об стену. Драко даже пожалел, что у него теперь отдельная комната — будь рядом Крэбб и Гойл, он бы мог хотя бы сорвать на них злость.
Выходная тоска по Гарри не уменьшилась, когда они встретились в понедельник утром на уроке по Уходу.
Несмотря на вопли Всполоха, Гарри отошел подальше от Драко и Эсмеральды, поближе к Шеймусу. Всполох в конце концов был вынужден успокоиться, и даже начал строить глазки золотисто-зеленой самочке Шеймуса.
Он был такой же потаскухой, как и его хозяин.
Драко невесело усмехнулся. За последние несколько дней он подобрал для Поттера столько слов, и таких слов, которыми ему никогда не пришло бы в голову назвать Гарри еще в прошлом году. Но разве когда-нибудь он мог себе представить, что Поттер будет стонать и кричать от наслаждения в его объятьях? Что сам он будет умирать от нежности, прикасаясь губами к губам Гарри?
Разве когда-нибудь он мог представить себе, что услышит от Поттера "Я люблю тебя!"?
Драко с ненавистью посмотрел на зеленоглазого лжеца. Финниган стоял вплотную к Гарри, приобняв его за талию, и что-то шептал ему на ухо, слегка усмехаясь, а Поттер улыбался и краснел, как девочка… сволочь!
— Посмотри на него, — шептал Шеймус, едва касаясь губами уха Гарри, — он еще не позеленел?
— Он выглядит сердитым, — заметил Гарри, краем глаза взглянув на Драко. — Но он такой всегда…
— Брось, Гарри, у него же губы белые от бешенства. Да я почти слышу, как он скрипит зубами — он вне себя! Скажешь, я не гениальный стратег?
— Шеймус, я говорил тебе, что не люблю, когда меня тискают на людях?
— Без этого нельзя, тогда весь план теряет смысл.
— Это твой план. Я из-за этого плана чувствую себя проституткой.
— Да? А я, между прочим, рискую жизнью! Особенно сейчас, — и Шеймус слегка прошелся губами по щеке Гарри. — Не дергайся, испортишь впечатление.
— О, теперь еще и Рон смотрит на нас с отвращением!
— Ты такой нытик, Гарри, сил нет. Что только Малфой в тебе нашел, не понимаю?
Шеймус многообещающе взъерошил волосы Гарри и отошел, чтобы взять мясных обрезков для огневика. При ходьбе он слегка покачивал бедрами, и Гарри не сдержал улыбки.
Со слизеринской стороны донесся обиженный крик огневика, а потом — полный боли возглас. Гарри повернулся — и увидел, как Малфой, стряхнув с запястья отчаянно верещащую Эсмеральду, трясет рукой.
— Чертова тварь обожгла меня! — со злобой выкрикнул он. На Хагриде лица не было; гриффиндорская сторона заворчала — всем отчетливо припомнилось происшествие с гиппогрифом. — Дьявол вас забери, хотя бы предупреждать надо, когда притаскиваете в школу опасных гадов!
— Единственный опасный гад в этой школе — ты, Малфой! — громко и отчетливо произнес Гарри. Драко перевел на него белые от злобы глаза. — Только почему-то нас никто не предупредил, что в Хогвартсе поселилась злобная мерзкая тварь, обожающая причинять людям боль. Когда ты сдохнешь, тебя занесут в "Чудовищную книгу о чудовищах — издание исправленное и дополненное", раздел про особо опасных и гнусных…