— Меня достали твои рассуждения о людях. Ты нас прямо-таки ненавидишь!
— Ты не человек более, — спокойно заметил Лисец.
— Я человек! Кожа зеленая, но это ничего не меняет!
— Не только покровы у тебя иными стали, — снова вставил леший, Николай поймал себя на том, что еле удерживается от топанья ногами — обыкновенно до такого состояния его могла довести лишь родная матушка.
— Не важно, насколько изменится мое тело. Характер, душа, если хочешь, неизменны! Слушай… я не ощущаю себя иным. Для меня… ну, что-то поменялось, детали какие-то, однако, я все еще не потерял себя. И мне очень… очень неприятно, когда ты так огульно гребешь всех под одну гребенку!
— Осерчал, значит, все же, — произнес Лисец задумчиво и вдруг оказался совсем близко, мгновенно преодолев разделявшие их метры, как он делал, когда лес еще был цел и давал ему силы.
Николай даже сделал полшага назад так это было неожиданно, а леший до боли сжал его кисть, вздох ожег кожу костяшек:
— Останься сегодня, Николаюшка, коли позволишь, я поведаю тебе, отчего столь зол стал на человеков.
Николай с неохотой отнял руку, медленно вытянув ее из пальцев лешего и достал мобильник:
— Але, Дюш? Я не смогу. Тут у меня дела нарисовались. Да, в другой раз, обязательно, давай, пока!
Леший заулыбался чуть ли не в первый раз с момента пробуждения и, снова захватив руку Николая, потянул его на разложенное покрывало — они частенько на нем сидели и грелись на солнышке, которое продолжало светить так же ярко, как летом.
История лешего была длинной, путанной — слишком много имен, подробностей и старинных слов, не всегда понятных Николаю, — и очень печальной. Получалось, что на протяжении многих лет леший пытался то завести себе «любезного друга», то пригреть красну девицу, но все как-то неудачно. Девица сбегала, соблазненная привлекательным водяным, ввергая лешего в неистовство и изрядно подпортив добрососедские отношения с ближайшими хозяевами воды. Добрый молодец чуть не продал лешего с потрохами заезжему колдуну. После этого леший несколько десятилетий даже путников не пугал — отсиживался в землянке, так как боялся мести товарищей погибшего чародея. Потом были спасенные лешим брат и сестра — они просто ушли, поняв, что из себя представляет гостеприимный хозяин, приютивший их на пару ночей; а леший уж было начал мечтать, как отлично заживут они все втроем, как он будет учить парня различать травы, а девочку — собирать грибы, да притирки из мухоморов лечебные изготавливать. Добила Лисца совсем уж дикая история — симпатичный парень ответил взаимностью лесному хозяину, однако, жить в лесу, среди елок, отказался. В деревне со временем догадались о связи парня и лешего: кто-то что-то видел, пошел слух в итоге несчастного парня забили обозленные мужики. Потом они, конечно, пожалели о том, что убили зазнобу лешего, но парня уже было не вернуть.
— Даже дикий зверь пару ищет, чтобы не коротать век в одиночестве, — проникновенно проговорил Лисец, ненавязчиво поглаживая пальцы Николая, — если я и тебя потеряю из-за чужой злобы, у меня просто сердце лопнет!
— Я все понимаю… знаешь, ты мне сейчас так маму напомнил! Ой, чуть не забыл сказать — она завтра приедет. В общем, мужайся, это будет нелегко.
— Э? — лицо лешего выразило крайнюю степень изумления, это было так забавно, что Николай не удержался и фыркнул в кулак.
— Мама, говорю, моя приедет. С папой, конечно, куда ж без него. Думаю, вы с ней сразу найдете общий язык — она тоже считает, что меня нужно завернуть в вату, дабы я не повредился, и так оставить на всю жизнь.
Вывалив эту новость на лешего, Николай пригорюнился, задумавшись о завтрашнем дне. Он справедливо предполагал, что маман, узнав о настоящем положении дел — до того сестра потчевала родительницу уверениями, что все в целом в порядке, только сын немного приболел, — устроит настоящий тайфун. Однако, когда мама появилась на пороге, она не стала скандалить и обвинять сына в пренебрежении собственной безопасностью, вид зеленого сына настолько ее потряс, что она очень тихо села на ближайшее посадочное место и выслушала все, что Николай рассказал о произошедшем. Лисец в это время сидел неподвижно, только мрачно сверкал зелеными искрами в глазах.
— То есть: это не лечится? — прервал опустившееся на комнату молчание отец Николая.
— Нет.
— И как же ты? Жрать что теперь будешь, с работы, я так понимаю, тебя поперли? — снова спросил глава семейства.
— А мне есть и не надо. Солнышко, водица… не, я, конечно, могу съесть что-то «нормальное», но необходимости такой нет, — вздохнул Николай, украдкой взглядывая на застывшую в каком-то нездоровом ступоре мать.
Последнее заявление заставило мать встрепенуться, и встреча покатилась по ожидаемому сценарию: мама причитала и наскакивала на сына с упреками, Николай злился и огрызался, постепенно переходя на крик, отец некоторое время поддерживал мать, потом шум его утомил, и он взялся за распаковывание вещей. Из пакета возникла бутыль водки, а папа наоборот — исчез в направлении места более умиротворенного, чем домик, в котором разворачивалась настоящая баталия. Скандал набирал силу, мама разошлась до такой степени, что пострадало несколько банок и одна чашка.
Наконец, совершенно измученные скандалом, стороны вынужденно снизили накал, а потом и вовсе присели друг напротив друга за столом. Мама, вздыхая и морщась от подступающей головной боли, вытащила из сумки наливочку — она водку не употребляла, разлила себе и сыну, теперь тон их беседы был почти мирный. Еще часа через два, выговорившись и навздыхавшись, изрядно захмелевшие, они хватились запропавших «мужиков».
Пропажа обнаружилась на скамеечке у веранды. Такая же пьяная, только чуть более веселая, чем Николай и Виктория.
— И чего ты радуешься? — угрожающе вопросила Виктория мужа, но тот, наученный многими годами брака, не убоялся.
— Эх, бабы! — протянул он с намеком на хрестоматийное «дуры» в качестве продолжения. — Колька же теперь почти бессмертный! Как Кощей! Ты-то об этом, небось, даже не подумала?!
— Разве? — растерянно спросил Николай у Лисца, ибо ему тоже это в голову не приходило.
— Ну, не как Кощей, не знаю я вообще такого, — проворчал Лисец, — но, пока жив лес — живы и мы с тобой. Только знай, деревья подсаживай.
Виктория с новым интересом уставилась на Лисца, отчего тот даже поежился, такой фанатичностью загорелись глаза женщины:
— Ну-ка! — произнесла она, подсаживаясь к Лисцу. — То есть — правда? И не заболеет, и не умрет? Что ж вы мне сразу не сказали! Это же!.. удача! Выпьем за счастливую встречу?
Мама погостила недолго — вымотав из лешего всю душу расспросами о «возможных превращениях», как она это назвала, Виктория уехала к родным пенатам, пообещав прислать с отцом удобрение для лучшего роста саженцев.
— Так я не уразумел — родительница твоя решилась русалкой стать, верно я понял ее намеренья? — в некотором обалдении спросил Лисец, которого деятельная и напористая женщина привела в некоторое смущение.
— Ну, понимаешь, она всегда говорила, что хочет жить вечно. Ни больше, ни меньше. Мы, конечно, всегда смеялись, но, думаю, она от своего желания не отступится. Может, и не русалкой, но кем-то долгоживущим, она точно заделается, — Николай с удовольствием подставил спину ласковым солнечным лучам.
Он переоделся в недавно купленные плавки и теперь нежился под сытным светом, ворочаясь из стороны в сторону. Леший смотрел на него с интересом, но ничего не предпринимал.
— Николаюшка, — позвал через некоторое время леший и парень с улыбкой повернулся к Лисцу, — ты все улыбаешься, радуешься все. Никак понять не могу — неужто вправду доволен?
— Солнышко светит, травка. День хороший. Чего б не радоваться! — Николай улыбнулся еще шире.
Лисец по-стариковски закряхтел, покачал головой, но ничего не сказал, лишь притронулся осторожно к плечу Николая, провел по коже:
— Травинка прилипла, — пояснил леший.
— Угу. Бывает, слушай, а я все думаю — у тебя в твоем зачарованном лесу, звери были?
— А то ж!
— И куда они делись? В обычный перебрались или погибли?
— Кто-то сгинул, но некоторые должны были выбраться, — произнес Лисец, продолжая «стряхивать травинки», его движения становились все размашистей, ладонь уже почти касалась округлостей ягодиц, и Николай боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть внезапную инициативу.
— Не показывается что-то никто. Я на медведя хотел посмотреть. И еще было бы здорово лося увидеть. А они меня слушаться будут, тебя же слушаются, да?
— Мне покорны, а с тобой, — Лисец цокнул языком и покачал головой, — закапризят, верней всего.
— Ну, вот, — огорченно протянул Николай, — а я уж размечтался, что на медведе покатаюсь…
— Коли хочешь — прокатит тебя косолапый, я прикажу, и все как хочешь будет.
— А не куснет?
Голова Николая лежала на сгибе локтя, что происходит за его спиной, он не видел, но, судя по всему, леший перестал наконец морозиться: его ладони уверенно оглаживали талию и осторожно тянули ткань плавок вниз. Николай фыркнул и приподнялся, облегчая процесс, Лисец не сплоховал — одним движением снял последний оплот целомудрия и навалился сзади, шумно дыша в ухо.
— Николаюшка, ясноокий мой, — простонал леший, сжимая ладони, — гляжу на тебя, наглядеться не могу, неужели случится со мной счастье?
Иногда Лисца пробивало на высокий слог, Николай даже заерзал от смущения — ему никогда ничего такого… красивого, прочувствованного не говорили. Хотелось сбить немного градус пафоса какой-нибудь циничной репликой, но Николай не решился — не хотелось портить Лисцу момент. Потому в ответ он пробурчал:
— Случится, не сомневайся! Давай уже — одежду снимай.
========== Глава четырнадцатая или дело о жертвоприношении ==========
Ло задумчиво гладил яйцо, расположившись на плотном покрывале, Дамир сидел рядом на принесенной специально для него козетке и зачитывал цветочнику отрывки из статьи, выбирая самое интересное. Федор аж залюбовался этой такой домашней картиной: воды озера матово поблескивали, было тепло и колдун расстегнул несколько верхних пуговиц на рубашке. Он смотрелся очень по-английски: нога закинута на ногу, в руках газета, чуть небрежная, но изящная поза.
Заметив дракона, Ло улыбнулся и похлопал по покрывалу, приглашая присесть.
— Здравствуй, Федор, — колдун вежливо кивнул дракону.
Федор же вместо слов поцеловал обоих: сначала Ло, потом Дамира. Некоторое время колдун продолжал чтение, затем замолк, аккуратно сложил лист, прогладив края:
— Федор, что-то случилось? Ты выглядишь уставшим.
— Все меня заебали, — дракон поморщился, отводя глаза.
— Может, поведаешь про это конкретнее?
Федор покосился на безмятежно улыбающегося Ло:
— Да так…
Цветочник, несмотря на то, что почти все время выглядел отрешенным, на самом деле был весьма чувствителен к чужому настроению. Он сразу понял, что Федор не хочет говорить из-за него, перестал тихо светиться и с обидой поглядел на дракона:
— Я мешаю? Хочешь, выйду ненадолго?
— Если тебе несложно. Некоторые истории не для твоих хорошеньких ушек, — криво улыбнулся Федор, Ло, вместо того, чтобы принять это как должное, мучительно покраснел, опустил голову и вскочил, намереваясь уйти.
Дракон сообразил, что, видимо, что-то не то сказал, правда, не понял, что. Неожиданно вмешался Дамир: он быстро поднялся и схватил цветочника за запястье, не обращая внимания на упавшую газету:
— Не торопись. Федор не хотел тебя обидеть. Помни — он ведь еще очень молод и не так мудр, как дракон, которого ты знал и любил. Наберись терпения. Нельзя вот так вскипать от любого неосторожного слова. Федор, ты зачем обидел Ло? Какие еще «ушки»? Разве Ло ребенок? Он старше тебя, имей уважение!
От этой неожиданной отповеди дракон мгновенно вскипел злостью, сам не заметил, как перетек в получеловечью ипостась и уже собрался хорошенько наорать на несносного колдуна, но вовремя одумался. Наверное, помогла эта самая ипостась — нечеловеческий мозг был меньше подвержен стрессам, менее склонен следовать первому порыву. Дамир глядел на Федора с холодным любопытством, терпеливо ожидая ответа.
— Ло, у меня работа иногда связана с выездом на места преступлений. Я, кажется, говорил. У тебя настроение такое хорошее. Думаю: ну зачем тебе про трупы слушать? Расстроишься.
— Про трупы? — растерянно спросил Ло.
— Ну, конечно. Если тебе интересно, конечно оставайся…
— А почему тебе не жалко, что Дамир расстроится? — Ло все еще обижался, это было ясно видно по его поджатым губам, колдун, вздохнув, покачал головой и осторожно усадил его к себе на колени.
Дракон огорченно поглядел на обнявшихся неразлучников: ну, вот! Теперь они оба выглядят недовольными, а сам он был слишком уставшим, чтобы разбираться с их претензиями.
— Все, — дракон махнул рукой и направился к выходу, — пойду пожру.
— Федор, посиди лучше тут. Рядом с озером мысли быстрее придут в порядок.
Как ни хотелось дракону сбежать от надутого цветочника в столовую, он понимал, что Дамир прав — вода принесет успокоение. Некоторое время все молчали. Дамир рассеянно поглаживал плечи Ло, тот скованно сидел у колдуна на коленях и кидал на Федора обиженные взгляды, дракон же старался на них вообще не смотреть и молча жалел о том, что сюда пошел. Не приперся бы он сюда — у неразлучников и сейчас было бы хорошее настроение. Ло не выдержал первым. Он тихо сполз со своего места и нерешительно обнял мрачного дракона со спины, тот принял этот молчаливый жест: положил свои ладони на кисти неразлучника.
— У Дамира нервы гораздо крепче, чем у тебя, — пробурчал Федор, не меняя позы и продолжая смотреть на воду, — кроме того, я хотел с ним посоветоваться: не слышал ли он о чем-то, похожем на ритуал, который провели на стройке, и это значит — я должен подробно описать все, что увидел, может, даже фотки показать. Тебе-то зачем на всякие ужасы любоваться?
— Если Ло будет неприятно, он просто отвернется, — снова вмешался Дамир.
Федор вздохнул:
— Ага. Но зачем? — дракону было непонятно это упрямое желание цветочника окунуться в грязь.
— Затем, что я знаю немало и про магию, и про ритуалы — в свое время много читал, — тихо ответил Ло.
— А еще твое поведение смотрится не слишком красиво, — нравоучительно произнес Дамир, — Ло — существо чувствительное. И мнительное. Можешь не сомневаться — он решил, что ты расценил его как никчемного и выгнал, чтобы поговорить с более компетентным. И если бы я его не остановил, то наш дорогой цветочник еще несколько дней маялся бы и страдал. Причем — молча. Напридумывал бы себе проблем, а ты бы потом удивлялся — откуда такие дикие мысли взялись в его голове. Короче: проще прямо сейчас все это проговорить, пусть у тебя, Федор, совсем нет на это сил.