– Не-е-ет, Кайл…. конечно нет!!!! Напомни, она в восемь, кажется? – оглянувшись в поисках часов, я радостно вздохнула, было около пяти.
– Вообще-то полседьмого, – с укоризной произнес он.
Ой, подумаешь, не угадала на полтора часа.
– Конечно, не волнуйся, все будет отлично!
– Уж постарайся. Форма одежды парадная. Не наделай глупостей. Пока.
Вот ведь дерьмо! Послать на выставку в Октавианский дворец именно меня. Нет, внешность-то у меня, конечно, располагает к шикарным нарядам и открытым плечам, и декольте, но вот мои манеры в светском обществе всегда ставили меня в глупое положение. Надеюсь, там обойдется без обеда с десятью вилками и четырнадцатью блюдами. Да и вести приличные беседы без скабрезностей я еще не научилась.
Что всегда удивляло в Мелфриде, так это его противоречивость. Казалось, Мелфрид – деревенька, где с равной жаждой разводят коров, свиней, овец и занимаются сельским хозяйством на просторных полях, ведь у нас очень плодородный чернозем. Но с другой стороны, город имеет богатую историю и архитектуру. Несколько веков назад он являлся пересечением многих торговых путей графства Эйтингейл, потому здесь охотно жили весьма высокочтимые и богатые люди. Они строили прекрасные замки и поместья, которые и сохранились по сей день, как дань уважения истории. Наш мэр, мистер Мэдисон, уделяет большое внимание сохранению исторической составляющей города. Как он любит говорить: «Наша история – это наша кровь. Позволяя разрушить историю, мы позволяем разрушить себя». Противоречивость городских жителей примирял как раз наш мэр, которому своей мудростью удавалось воссоединять противоборствующие коалиции. Жители как бы делились на две категории – простые сельские рубаха-парни, полагающиеся на авось, и открытые миру, и аристократичные особы, считающие по сей день себя если не владельцами первой категории жителей и самого Мелфрида, то основоположниками города точно. Так вот ко второй категории я явно не относилась душевно, хотя мой официальный статус говорил об обратном. Для мира я была Леди Мередит, а для своих просто Катилина. Так что, можно сказать, что мне повезло – я была вхожа в оба слоя.
Так, у меня есть полтора часа, чтобы привести себя в порядок и подготовиться к выставке. Подходящего платья, конечно же, не оказалось. А чего удивительного? Сколько бы Бэтти и леди Кэтрин ни покупали мне платьев, ни одно не задерживалось в моем шкафу дольше суток. Надев однажды обновку на безумно скучный светский прием, которые имеет обыкновение устраивать моя тетушка ежемесячно в своем дворце, я неизменно либо дарила их кому-нибудь, либо по-тихому выбрасывала. Чаще, правда, дарила их Лине. Ее телосложение мало отличалось от моего и это позволяло радовать подругу ежемесячно. Она с удовольствием их у себя складировала, но слишком редко надевала куда-либо. Да, конечно, казалось бы, я могла приехать к ней и одолжить собственное платье, но Форт-Окридж в 4 часах езды от Мелфрида. Окончив учебу, подруга переехала туда в поисках лучшей доли, а я осталась здесь, не имея возможности и желания отрываться от каких-никаких, но своих корней.
«Может скомуниздить платье у прекрасной Изабель?» – подумала я, накладывая макияж перед зеркалом в ванной комнатке. Хотя да, помнится, один раз я взяла у нее блузку, и чуть не задохнулась. Все-таки чего-чего, а груди у сестрицы без карты не сыщешь.
Закончив и с прической, я вспомнила, что мой друг, Нефрит, владеет бутиком модной одежды и наверняка у него найдется для меня платье. Жаль, что сам он пару лет назад уехал в Рантон, куда его пригласили на неделю высокой моды со своей новой коллекцией одежды и где он осел на неопределенное количество времени, прислав мне письмо, которое содержало всего одно предложение «Женщина, здесь столько парней с аппетитными попками!» Все-таки годы, проведенные вместе в Мелфридском детском доме дали о себе знать крепкой дружбой. Нефрита я обожала всей душой, как и он меня. Хоть и казалось, что этой дружбе не суждено было случиться, но она была. Я все время брюзжала о том, что не стоит пакостничать и шалить, а он всегда делал что-нибудь гадкое, за что его наказывали. Я была белой, а он черным. Впрочем, цвета нашей кожи и по сей день особо не поменялись, разве что я слегка загорела.
Что ж, осталось только платье. В животе предательски заурчало, а часы показали пол шестого. Радовало одно – Октавианский дворец в 10 минутах езды от тетушкиного дворца. Вот только заскочу в бутик «Нефрит» на другом конце города и по-быстрому приеду. Думаю не смертельно, если я немного опоздаю на праздник скуки и занудства. В конце концов, приезжать вовремя, а то и вовсе заранее, для знатной дамы не прилично и даже на грани скандала.
Спустившись вниз, я услышала музыку. Шопен. Кажется, одна из трех сонат, я так и не удосужилась должным образом научиться их различать. Впрочем, в этом доме постоянно играет музыка и несложно запутаться. Моя тетя прекрасный музыкант, порой она импровизирует, порой играет Шопена, которого предпочитает другим композиторам за таинственный драматизм его произведений. Порой, она меня удивляет. Подобно Шопену, она могла ночью, в чепце и длинной муслиновой ночной сорочке отправиться к инструменту и начать наигрывать и записывать всплывшие в ее уме мелодии. Она одержима музыкой. Наслаждаясь мелодией, я пару минут смотрела на тетю, которая совершенно изменялась, становилось милой и непосредственной женщиной. И, казалось, молодела лет на десять, хотя в ее годы (к слову, ей было от 45 до 50, она скрывает возраст) выглядела очень достойно. Я улыбнулась и села за стол, услужливо накрытый Кларис – нашей домработницей. Уплетая горячее, и в очередной раз поражаясь таланту повара, я думала, как же все-таки прекрасна жизнь!
– Я очень за тебя волновалась, Катилина. Что с тобой происходит? – не отрываясь от игры, спросила леди Кэтрин, выйдя из состояния меланхолии.
– Вам не о чем беспокоиться, – ушла я от ответа. Все-таки, как ей объяснить всю неблагодарность моих поступков? Ведь они, по отношению к леди Кэтрин выглядели именно неблагодарностью. В конце концов, что меня ожидало? Участь официантки, которая так и проживет всю жизнь, снимая какой-нибудь клоповник на краю города, дай бог разживется огородом, выйдет замуж за водителя, да так и умрет. А теперь же мне открыты все дороги, с ее влиятельностью, богатством и моей красотой я могу многого добиться в жизни. Как только я раньше этого не замечала? К тому же, леди Кэтрин ко мне очень добра. Я до конца не могу понять ее отношения ко мне. Иногда она заботиться о приемной дочери (но мы, все же, предпочитаем считать друг друга племянницей и тетей) больше, чем о своей собственной племяннице, которая предпочла жизнь с ней жизни в Рантоне. В этом я ее понимаю.
– Дай то Бог. Надеюсь, ты не жантильничаешь со мной! Хотя, как я могу не беспокоиться в свете последних событий. Ты мне расскажешь, что произошло на том мосту?
С минуту подумав, я решила – а почему нет?
– Меня ударило молнией… – отщипывая куриное бедрышко от куриной тушки, как ни в чем не бывало, произнесла я. Рояль издал нестройные звуки.
– Тебя… что?
– Молния, – повторила я. – Я как раз шла домой и в меня попала молния. Но теперь я чувствую себя просто замечательно!
– А что ты вообще делала на том мосту? – женщина села рядом со мной на свободный стул и налила себе чаю из изящного фарфорового чайничка.
Поняв, что лучше не рассказывать тетушке все подробности моей прошлой жизни, я допила сок и, сославшись на работу, выскочила из дома. Как-никак, но времени на все было катастрофически мало. Уходя, я чувствовала на себе неодобрительный и тревожный взгляд леди Кэтрин. Мне было жаль тетушку. Она не понимала, что со мной происходит и наверняка винила в этом себя. Но рассказать ей все я не могла. К тому же, кто мне поверит, кроме товарищей по палате в психбольнице? Я сама с трудом верю в то, что со мной произошло и предпочитаю считать, что мне приснился дурной сон.
Я донеслась до «Нефрита» за каких-то 15 минут, учитывая, что он находится в самом центре нового Мелфрида, а мы живем на окраине старинного Мелфрида, в тихом и красивом местечке, усыпанном особняками. Спасибо тете за любезно подаренную мне тойоту аурис. Хотя я и не любила ею пользоваться, но сейчас случай обязывал. Я просто горела написать отличную статью и провести свой журналистский дебют с блеском.
К моему счастью, бутик работал до одиннадцати, что необычно для нашего городка, где предпочитали закрываться не позднее шести. На худой конец, если что-то кому-то сильно понадобиться, то всегда знали, кто хозяин заведения, где он живет и как нужно попросить, чтобы он открылся ненадолго.
Зайдя внутрь, я так и ахнула. Последний раз я была здесь два года назад, как раз в тот момент, когда Нефрит со слезами на глазах давал последние указания и прощался с работницами магазинчика. Для того чтобы избежать соблазнов, он брал на работу исключительно хорошеньких девушек. Ах да, если я забыла упомянуть, то Нефрит предпочитал мужское общество женскому.
От обилия белого и золотистого в моих глазах немного зарябило, но вскоре я пришла в себя и стала с интересом рассматривать платья из последней коллекции своего друга. «Да, нужно обладать поистине смелой фантазией, чтобы сшить такое», – подумала я, посмеиваясь над одной моделью.
– Катилина Астрид Мередит? – услышала я за спиной удивленный и радостный вопль.
Я обернулась и заметила мужчину, с модной стрижкой. Его черные, вперемежку с фиолетовым ассиметричные локоны были аккуратно уложены в хаотичном беспорядке, темные очки, в массивной белой оправе придавали образу вычурность и эпатажность, а широкая бляшка на ремне с крупными камнями – вульгарную сексуальность. Я не могла спутать этого парня в широких джинсах и обтягивающей майке ни с кем другим.
– Нефрит! – обрадовано вскрикнула я, подбежав к другу и запрыгнув на него от радости. Мои ноги плотным кольцом сжались вокруг него, а он задорно кружил меня по залу, то и дело, к неудовольствию сотрудниц, сшибая стойки с одеждой.
– Видит бог, женщина, если бы я не был любителем членов, я бы тебя отымел прямо здесь! – да, Нефрит всегда отличался излишней откровенностью и умением говорить изысканно. В этом мы были с ним схожи до крайности.
Сама не своя от радости, я забыла обо всем на свете и просто таращилась на друга, словно не видела его целую жизнь. Лина уехала пару месяцев назад, оставив меня совершенно одну, других друзей у меня не было и я не обладаю счастливым умением заводить их достаточно часто из-за излишней разборчивости в характерах. Мне неважно было, какой человек ориентации, какого социального положения, как он разговаривает или во что одевается. Единственное, что имело значение – его мировосприятие, его отношение к другим людям, к друзьям, его душа. А у Нефрита она была светлая, но безнадежно запутавшаяся и потерянная. Нефрит и Лина совершенно противоположны моей натуре, но мы вместе, даже несмотря на огромные расстояния между нами. Все потому, что дружба связывает не внешне. Дружба связывает души, а эти нити лишь растягиваются, но не рвутся. Никогда, иначе это не дружба.
Все-таки он безумно хорош собой. Чтобы подчеркнуть мышцы груди он всегда надевал либо футболку в обтяжку, либо майки и увешивал грудь разными цепочками и талисманами. Эти приемы сводили с ума всех девчонок округи, ничего не подозревающих о его пристрастиях. Я заметила на шее друга зеленоватый камушек и аккуратно прикоснулась к изделию.
– Ты все еще его носишь? – почти с щенячьей радостью воскликнула я.
– Это мой талисман, – гордо подмигнул мне друг. Прозвище Нефрит он получил благодаря камню на обыкновенном шнурочке, подаренному мною лет 15 назад. С тех пор все называют его Нефритом, и уже мало кто вспомнит его настоящее имя – Кевин. – Он помог мне добиться успехов и… оберегает в трудную минуту.
Когда я думала, что подарить Нефриту на его день рождения, то сразу же вспомнила книгу, которая произвела тогда на меня большое впечатление. В ней было написано об этом камне. Китайские философы приписывали нефриту пять основных достоинств, отвечающих шести душевным качествам; его мягкий блеск олицетворяет милосердие, его твердость – умеренность и справедливость, полупрозрачность – символ честности, чистота – воплощение мудрости, и его изменяемость олицетворяет мужество. Старинная китайская пословица гласит: «Золото имеет цену, нефрит же бесценен». И во все времена считалось, что он хранит его владельца от темных сил. Посчитав, что такой подарок будет особо дорог Кевину, и, вспомнив, что как-то давно я нашла небольшой камушек нефрита, который всегда хранила в шкатулке, я смастерила из него кулон. Было приятно видеть, что этот символ нашей нерушимой дружбы по-прежнему занимает свое почетное место у его сердца.
Наступила минута молчания, когда хотелось сказать так много, и непонятно было, с чего начать. Все-таки мы не виделись два года после того содержательного письма!
– Ты надолго к нам? – нашлась я.
– Думаю перекантоваться тут какое-то время, – он закатил глаза и подошел к платьям, которые я разглядывала.
– В последний раз, когда ты решил перекантоваться какое-то время в Рантоне, ты пропал на два года и от тебя ни слуху, ни духу не было.
– Эй, женщина, я прислал тебе письмо! – добродушно усмехнулся он, прикладывая ко мне красное платье с огромным декольте.
– О да, целое предложение! – улыбнулась я.
– Я счел это изысканным жестом.
– И как твои успехи? Что заставило тебя вернуться? – складывая на руку наряды, которые выбирал Нефрит, поинтересовалась я.
– А почему бы мне не вернуться просто так? – он улыбнулся своей голливудской улыбкой, но по голосу я поняла, что что-то случилось. – Рантон мне надоел. Со всеми его гламурными сучками и вечно обдолбаными пидорасами. Я хоть и гей, но у меня есть свои ценности и идеалы, ты меня знаешь. Иди, переодевайся.
Что мне всегда нравилось в Нефрите – он неизменно знал, что мне необходимо и никогда не задавал лишних вопросов. А уж на его мнение в области моды я могла полностью положиться. Он смог даже из 60-летней миссис Норрисон, жены местного фермера сделать сексуальную блондинку, вслед которой оборачивались даже молоденькие парни, не говоря уже о том, чтобы придать достойный вид девушке, не обделенной природною красотой.
Потратив на наряды минут двадцать, я все-таки услышала:
– Даже в Рантоне я не видел таких потрясных сисек. Пожалуй, сегодня ты уйдешь в этом.
– Всегда знала, что модели ты шил на меня, – улыбнулась я. У Нефрита действительно были свои идеалы красоты, а потому его модели не были анарексичными и рахитичными, он предпочитал вполне грудастых девушек, немного отклоняющихся от стандартов 90—60—90.
Я посмотрела в зеркало и невольно улыбнулась. Все-таки Нефрит прав. На мне было то самое красное платье, которое первым протянул мне друг, и которое я примерила последним. Его подол едва касался пола, разрез до середины бедра кокетливо оголял мою ножку, материал приятно обтягивал ягодицы, эффектно подчеркивая формы, дарованные природой, и совсем отсутствовал на спине, которую едва касалась пара прохладных тонких цепочек. Спереди, ткань волнами спускалась до солнечного сплетения, эффектно, но без пошлости подчеркивая грудь, и заканчивалось это великолепие красивым бантом, завязанном на шее сзади, который и держал на мне всю эту невесомую красоту.
– Нефрит, чтоб меня, – это все, что смогло сорваться с уст.
Друг надел на меня белые, выше локтя, ажурные перчатки, украсил уши серьгами с двумя яркими и крупными жемчужинами, которые хорошо красовались на фоне забранных кверху рыжих кудрявых волос, и размахивал босоножками, придирчиво оглядывая меня с головы до ног. Лишь когда мужчина удовлетворился своим новым творением, он задал вопрос.
– Так куда ты собралась, принцессочка? – я рассмеялась. Он поинтересовался об этом только тогда, когда я собралась уходить, потому как мое опоздание грозило затянуться более, чем на отведенные по этикету 15 минут.
– О, в Октавианский дворец, там какая-то выставка мазни очередного новоявленного художника, – надевая изящные босоножки, с открытыми пальчиками, небрежно бросила я. Радовало, что погода в Мелфриде всегда была теплой, и не было нужды таскать с собой кучу верхней одежды. О прохладном вечере можно не беспокоиться.
Нефрит от души рассмеялся:
– Это когда ты стала интересоваться искусством?