Боль в животе вновь обозначила себя. Острой она не была, но приятного мало. Элизабет высыпала на ладонь пару обезболивающих таблеток и проглотила. Да, за всё надо платить. В том числе и за гормональные препараты, что приходилось принимать чтобы не беременеть. В запасе их ещё много, они позволяют совмещать исполнение Долга и удовольствия, но они же и калечат организм. Семь лет назад она не убереглась и залетела. Пришлось срочно искать готового пойти на аборт врача и выкладывать большие деньги. Врач избавил её от столь досадной беременности и впоследствии стал жертвой несчастного случая. Пришлось его "подчистить". На всякий случай. В Новороссии аборты называют детоубийством, хотя какое оно там дитя, если ещё не сформировалось? За это и женщине, и врачу светит только одно: смертная казнь. И общественное мнение будет на стороне закона.
В этой проклятой стране полно идиотских законов. Её коллеги по театру – настоящие клуши, только и думающие о замужестве либо бесконечно судачащие о детях. Скука какая… В гримёрке приходится делать на собой усилия, чтобы не выдать себя взглядом. Чтобы невзначай не намекнуть, что она отдала бы любую роль за одну только ночь с любой из этих клуш. Порой их нагота сводит с ума и приходится убегать в туалет, где видения прекрасных девичьих тел не отпускают пока не… Тут самое главное не застонать.
Как Элизабет их всех ненавидела! И в то же время желала. За глаза её называли стервой, разлучницей и блудницей. А она мстила им, отбивая женихов. Да, стерва, но они сами виноваты. Это только здесь в Новороссии стерва имеет негативный окрас, в Великом Герцогстве Арагонском, к примеру, или в Островном Союзе роковые женщины теперь не редкость. И Элизабет завидовала им. Здесь же стерва воспринималась как производное от стервятника, то бишь падальщика.
До войны было проще, её как актрису часто приглашали на премьеры фильмов с её участием, что проходили за границей. А ещё случались театральные гастроли. Вот тогда-то Элизабет и давала себе волю. Проще всего было за океаном, там можно инкогнито приехать в знаменитый Фалонт и запросто найти себе ничего не подозревающую девку навеселе или на худой конец снять проститутку. В Островном Союзе с этим тоже проблем не было: трахнула шлюху, сунула деньги и выставила за дверь. А в Герцогстве было сложней, можно и на полицию нравов нарваться. В обеих Ракониях тоже приходилось осторожничать. В остальных странах, исключая родной Велгон, она не бывала. Говорят, в Кантонах за это ждёт смерть. Здесь в этой проклятой стране – тоже смерть. А всё из-за отживших своё древних законов, что как пережиток древней Войны сохранились в некоторых странах. Влечение к своему полу в нынешние времена штука неслыханная, но проклятые древние законы в нескольких государствах не потеряли юридической силы и по сию пору. И направлены они как раз против её единокровников.
С началом войны Элизабет за границу не ездила, из-за чего тихо сатанела. Лишь однажды она сорвалась в первые военные месяцы, когда проезжала через один губернский город. Очень уж та девица ей приглянулась, пришлось покрутиться в студенческом кафетерии и подмешать кое-что в кофе. Потом несколько слов на особой интонации и девица сама пришла вечером в парк. Пусть и сомнамбула, но это лучше чем ничего. Дальше была поездка на авто, лес, вполне приятные часы на свежем воздухе и замаскированная могилка под утро.
Элизабет вылезла из ванны и тщательно вытерлась полотенцем.
– Лизка! Ну где ты там?!
– Иду, Котик, иду!
Она улыбнулась, оставшуюся ночь можно полностью посвятить своему удовольствию. Любовник ещё полон сил и она не отпустит его, пока не выпьет все его соки. Ночь только начинается…
Глава 4
Тыл Вежецкого фронта, середина октября 153 г. э.с.
Приказ, присланный из управления контрразведки фронта, явился для генерал-майора Усова полной неожиданностью. "Как обухом по голове", – пронеслось у него в мыслях при повторном прочтении. Что ж, рассуждал Усов, приказ есть приказ и его надлежит исполнять. Первоначальное раздражение уже успело растаять и если судить трезво, то польза для общего дела в сотрудничестве с контрдиверсионными группами Главразведупра несомненно будет. Профессиональная ревность, присущая ему как жандарму и кадровому армейскому контрразведчику, у него присутствовала издавна. Но ревность ревностью, а группы "охотников", как на жаргоне Главного разведуправления назывались контрдиверсанты, знали своё дело туго. И потери они несли куда меньшие, нежели жандармы-оперативники. Естественно Усов знал, что совершенно не в качестве подготовки его жандармов дело, зачастую те и поопытнее будут; всё дело в пресловутых "стирателях", одолеть которых крайне трудно да и не всегда возможно для человека, неподготовленного по специальным техникам сверхвосприятия. Такого врага надо бороть его же оружием и хорошо, что оно имеется, пусть даже и у "конкурентов".
Заоконную тишину разрезал гул двигателей. Судя по звуку – легковушка и БТР. Скрип тормозов и снова тишина.
"Легки на помине". Усов спрятал папку в стол и подошёл к окну, глядя с высоты второго этажа, как начкар проверяет документы у прибывших. Четыре офицера вышли из легковушки и спокойно по очереди предъявили документы, нисколько не смущаясь тем обстоятельством, что до особого знака начальника караула все они находятся под прицелом охраны. Только после того как прибывшие прошли к парадному входу, из БТРа начали выпрыгивать автоматчики. До этого, видимо, им было приказано не высовываться, дабы не нервировать жандармов. Что ж, вполне осмотрительно, – оценил Усов.
Через пару минут в дверь постучали, затем вошёл дежуривший по отделу вахмистр.
– Впускайте гостей, – махнул рукой Усов, не дожидаясь доклада.
Козырнув, вахмистр исчез за дверью и в кабинет вошли четверо офицеров. Старшим у них был полковник, на вид лет этак тридцати -тридцати пяти, несомненно он и есть тот самый Семёнов, упомянутый в приказе. Остальные помоложе: вольногорский штабс-капитан с опасным взглядом, который запросто может вызвать ступор у чувствительных натур; и два совсем ещё юноши – штабс-капитан и подпоручик, чьи мечтательные выражения лиц могли бы обмануть кого угодно, но только не хозяина этого кабинета.
– Честь имею представиться, полковник Семёнов, – щёлкнул каблуками старший из гостей. – Вот мои документы и полномочия, прошу.
Он протянул их генералу и Усов порядка ради быстренько их изучил.
– А это мои офицеры, – представил Семёнов застывших в линии подчинённых, – штабс-капитаны Торгаев и Масканин и подпоручик Ершов.
– Прошу, господа, – указал на стулья Усов и занял за столом своё место. Подождав пока все рассядутся, произнёс: – Итак… я вас слушаю.
– В Светлоярске меня уверили, что с вашей стороны я получу полное содействие…
– Вы его получите, – подтвердил Усов и, немного помедлив, добавил: – в пределах разумного, разумеется.
– Совать свой нос во все дыры я не намерен, – Кочевник самую малость улыбнулся.
– Рад, что вы меня поняли, полковник.
– Меня интересует одно единственное дело…
– "Туман", – упредил его жандарм.
– Так точно, господин генерал. Именно "Туман".
Усов кивнул. Как раз это он и предполагал. Дело "Туман" почти два месяца было его головной болью и фигурировала в нём неуловимая до сего дня разведдиверсионная группа, действовавшая как правило в войсковых и армейских тылах участка фронта, занимаемого 4-й армией. Взятие "языков", засады на рокадах, дерзкие налёты на тыловые гарнизоны и даже на штабы стоящих в резерве частей. И ни одного тела диверсанта в руках контрразведки, не говоря уж о пленном. У вражеской группы имелся специфический "почерк", по которому и объединены все случаи с её участием в дело "Туман". Во всех случаях велгонцы действовали внезапно, словно не существовало против них режимно-заградительных мер и словно бы охране и часовым отводили глаза. Да так оно, похоже, и было. В рапортах очевидцев полно чертовщины и всего того, что не влезало в рамки обыденного представления о физических законах материального мира. Тут поневоле начнёшь сомневаться или в здравости ума многочисленных свидетелей, или в собственном взгляде на устройство вселенной. И когда таких фактов накапливается много, то начинаешь соображать, что сказки о "стирателях" не такие уж и сказки. Собственно, ко всякого рода "мистике" Усов стал серьёзно относиться ещё в первый военный год.
– С делом мы ознакомились в Светлоярске, – сообщил Семёнов. – Исходя из последних случаев, в которых отметилась вражеская группа, прослеживается определённый маршрут её движения: Дыбино – Вечево – Старогорск – Плужаны. Соответственно, и район теперешнего её пребывания с большой вероятностью можно считать, начиная от Плужан и по вектору на юго-восток с сектором от Костенцы до Старые Ясенцы.
Генерал-майор согласно кивнул и сказал:
– Мы пришли к такому же выводу. Одно только донельзя осложняет нам жизнь: у нас нет радиоперехвата.
– Что вовсе не означает, что группа не имеет связи.
– Согласен. Мы склоны полагать, что эта группа использует какие-то иные диапазоны, к которым глухи наши передвижные пеленгаторы.
– Вероятно, так и есть. И посему надеяться на триангуляцию бессмысленно. Остаётся либо "гоняться за ветром", либо… – Кочевник многозначительно умолк.
Усов его прекрасно понял. "Гоняться за ветром" на их языке означало ожидание очередного налёта, при известии о котором все ближайшие оперативные группы контрразведки срываются в указанный район в попытке поспеть к развязке события или, на худой конец, организовать загон "дичи" по свежим следам. Этот метод скорее от бессилия, пока что ни разу не удавалось прибыть вовремя и даже помощь армейцев, как правило егерей, задействовавшихся для оцепления того или иного участка местности, результатов не давала. Второй вариант, про который недосказал полковник, это старый-добрый метод "живца".
Усов вытащил из стола планшет и выложил свёрнутую карту. Спокойно и неторопливо развернул и, взяв карандаш, прочертил озвученную раннее линию по населённым пунктам. Полковник заинтересованно наблюдал за его действиями и наконец ткнул пальцем в деревню Новосерповка.
– Достаточно ценная приманка, – сказал он. – Как вы считаете?
Генерал прикусил нижнюю губу, оценивая задумку гостей.
– Штаб двадцать девятого армейского корпуса… – раздумчиво произнёс он. – Да, приманка – что надо. Но Новосерповка лежит в стороне от предполагаемого маршрута. Весьма даже сильно в стороне.
– Об этом мы успели позаботиться.
– Мне, право, интересно узнать, как? Инспекция Генштаба? Или двадцать девятый корпус выведен из резерва фронта?
– Второе, – ответил Семёнов. – Корпус теперь придан четвёртой армии.
– Понятно.
Усов улыбнулся и слегка позавидовал возможностям гостей. То, что ради интересов Главного разведупра армейский корпус передают в 4-ю армию – это, конечно, вряд ли, но вот поторопить это решение Главразведупр мог. А в преддверии предстоящего наступления, командующий 4-й армией генерал-фельдмаршал Веретенников не преминёт приехать в Новосерповку дабы скорректировать сроки переформирования 29-го корпуса, дивизии которого сейчас пополняются техникой и людьми после июльских и августовских боёв.
– И в самом деле жирная приманка, – оценил Усов. – И как скоро во всей четвёртой армии будут знать о передаче корпуса?
– Думаю, скоро. Это вопрос ближайшего времени. Увы, это неизбежная жертва…
– Представляю, как взбесится Веретенников… Какого рода содействия вы ждёте от меня?
– Нам нужны две хорошо натасканные, нигде сейчас не задействованные опергруппы.
– Это я вам предоставлю. Что ещё?
– Это всё.
– Да? Что ж, ладно. Группы, как я уже сказал, я вам предоставлю. Люди опытные, спаянные. Одна сейчас без командира, он погиб… Командир второй… будьте готовы к тому, что он и его бойцы не захотят подчиняться вашим офицерам.
– Этого не требуется. Пусть командует он, а мои орлы будут как усиление. А теперь, господин генерал, – Кочевник оглянулся на своих офицеров, – мы обсудим с вами детали.
Усов прошёлся по гостям взглядом и сказал:
– Ну, детали так детали… Придвигайтесь поближе, господа.
– Бррр! – вырвалось у Торгаева. – Хороша водица!
Он стоял по пояс обнажённым у колодца и плескался водой из ковшика, черпая из ведра. Масканин, стоявший рядом, уже закончил утреннее умывание и теперь растирался полотенцем до красна. Было раннее утро – начало седьмого, после знойного лета ночи теперь всё больше прохладные и в этот час воздух ещё оставался зябким. Этой ночью спать не пришлось – вернулись недавно, а что может послужить лучше холодной воды для одоления сонливости? Хозяева на ночные шатания внимания не обращали, главное чтоб спать не мешали средь ночи.
Между тем, деревенские жители начало седьмого часа ранним утром не считали, для семьи, на постое у которой находились офицеры, утро начиналось в пятом часу. Впрочем, и спать деревенские ложились рано – около девяти вечера. Хозяйские дочери к этому времени успели покормить кур и гусей да натаскать в дом воды, а единственный мальчонка в семье сейчас помогал отцу в хлеву, где держали свиней. До этого он выгнал коз и коров на пастбище. Здесь в Новосерповке пастбище было общинным – несколько лугов по-над речкой, пастухами ходили по очереди – по человеку со двора. А поскольку деревня хоть и небольшая, но дворов под триста в ней имелось, то очередь, распределявшаяся по улицам, выпадала не каждую неделю.
– Умылись уже, соколики? – вышла на крыльцо бабка Миланья. – Одевайтесь к столу, завтрак поспел.
Она скрылась в доме. А из хлева уже шли к рукомойнику хозяин с сыном.
– Идём, – Максим хлопнул Торгаева по плечу.
За столом у каждого было своё строго определённое место. Тридцатипятилетний хозяин Радослав Сергеевич сидел во главе, по обе руки от него старшие дочери и десятилетний сын. Шестилетняя дочь и жена на сносях сидели поодаль, мать хозяина – бабка Миланья или просто баба Миля, напротив сына рядом с постояльцами. Свою мать Радослав взял к себе после похорон отца, выиграв это право в "интригах" у старшего и младшего братьев. Собственно, в этом не было ничего удивительного: отцовский дом, в котором жил его старший брат Никита Сергеевич, лишился двух работников – старшие сыновья призваны в армию и теперь где-то на фронте, а дочери после замужества разъехались по соседним и дальним уездам. У младшего брата хозяина – Степана Сергеевича ещё не подросли помощники и потому содержать мать ему было бы трудновато. Бабка Миланья это понимала и откликнулась на приглашение среднего сына. И ей были весьма рады, ну а сама она быть обузой не желала: делала пряжу и ткала одёжку для внучат, помогала выпекать хлеб и давала советы внучкам как правильно и покрасивее делать вышивки к приданному. И те её слушали и вечерами вышивали узоры на многочисленных платьях, юбках и сорочках.
По заведённому порядку у каждого в семье имелась своя тарелка, в которые сейчас одна из дочерей накладывала гречневую кашу на молоке. Первым к еде приступил глава семьи, все ели молча и не спеша. А Масканину вспомнилось, как он с Торгаевым, придя на постой, помимо денег преподнесли Радославу Сергеевичу маковых пряников, купленных накануне в кондитерской в волостном городке. Как и ожидалось, к угощенью хозяин с хозяйкой не притронулись, все пряники распределили между детьми и бабкой Миланьей. Так повелось издревле: всё лучшее детям и старикам, а дети, наблюдая такое отношение, "мотали на ус".
После завтрака семья разошлась. Хозяин с сыном ушли на сенокос; хотя заготовленного ими, по прикидкам Максима, животине для зимнего прокорма вполне хватало. Но коли до первого снега есть возможность дополнительно подзапастись сеном, то почему бы эту возможность не использовать?
– Пора нам, – откланялся Масканин хозяйке.
Женщина улыбнулась. Максима она воспринимала старшим над Торгаевым, тот снова для легенды ходил в прапорщиках. Ну а сам Масканин для той же легенды щеголял не вольногором, а армейским штабс-капитаном, правда, все боевые Знаки Отличия – Добровольческий крест, "штыковые" и солдатскую "Вишню" ему разрешили оставить. А вот бебут приказали не брать, вместо неё выдали саблю, дабы не выпадать из образа, а древний клинок был упрятан в вещь-мешке.
– К обеду не опоздайте, – строго напутствовала хозяйка. – Радослав порядок любит.