И не только у меня, многие, как я заметил, приуныли и опустили глаза, ранее горящие праведным гневом. А некоторые наоборот, бросились отстаивать свою правоту, с таким ненатуральным рвением, что от этого становилось только хуже. Так что на всякий случай, я рявкнул на наиболее азартных спорщиков, вносящих разлад в нашу уютную компанию. Ибо драки мне не хотелось. После чего разговор опять свернул на общие, хозяйственно-бытовые темы.
Так и продолжалось до конца нашей незамысловатой трапезы. Я уж было почти расслабился, но когда мы доели и свое и чужое, Кудрявый вдруг как-то напрягшись и скукожившись, рубанул по мне вопросом.
– А ты Полтинник, – что об этом, обо всем думаешь? В смысле Добра и Зла?
Поначалу, хотел отделаться какой-нибудь шуткой, или пошлостью. Как делал всегда когда мне, вот так в лоб, задавали неудобные вопросы. Когда врать не хотелось, – а честный ответ грозил лишними напрягами. Но прежде чем что-то подобное сорвалось с моих уст, – взгляд мой наткнулся на непробиваемую стену внимательных и настороженных глаз. И мои и чужие вояки ждали, нет, – просто требовали ответа на вопрос, – Что же твориться в этом мире? И ждали его почему-то от меня. Да. – Похоже, что здесь шуткой не отделаешься
– А что тут можно думать Кудрявый? – мучительно выжимая из себя слова, начал я. – Все тут выходит у нас, Добро защищают, а Зло значит наказывают. Только сдается мне, – хочешь верь, – хочешь нет, – а так не бывает. …И сдается мне, что когда столько народа, да с таким рвением начинают воевать со Злом, – сильнее всего достается Добру. Так что, – как ни противно мне это говорить, – а сдается мне, что, (уж не знаю как ты Кудрявый), а лично я Добру то кажись…, вроде как…, не служил. А это значит что служил я…..
…Это вот то что я могу про себя сказать. А что ты про себя скажешь, – тут уж пусть тебе твоя совесть советы дает.
Мои недовольно зашумели, услышав это. Да мне и самому не больно-то нравилась что я сказал, но уж коли начал говорить, надо заканчивать. – Вот сидел я тут, слушал, да размышлял, – А чего же такого хорошего я сделал на службе Добру? Был солдатом, убивал, разрушал, жег. Правда думал я тогда, что все это ради Добра. Да вот думают ли так же те, кого я убил?
– А на кой ******, мы тогда воевали? – прервал меня Кудрявый. – Оно конечно, – может Добру мы не служили. Уж то что я творил, когда…. Но ведь ради чего-то я воевал? Я хочу знать ради чего. Ради чего там, – показал он в сторону поля боя, сегодня тысячи людей друг другу глотки резали, да черепа крушили?
– Да, действительно, ради чего. – Поддержал его многочисленный хор голосов.
– Вы вот тут смотрите мне в рот, и ждете когда я вам оттуда, хорошо разжеванный ответ выплюну. А ответа этого у меня и нет. Похоже, кинули нам кость, назвали ее Добром, вот мы и грыземся за нее, как собаки
– Да кому и зачем, могло такое понадобиться? – вопросил чей-то голос. – Кому и зачем могло понадобиться перебить такую уйму людей?
– НАЧАЛЬСТВУ!!!!!!!!! – заорало в ответ общественное мнение. – Это они гады….
– Ну…, – начальству?! – задумчиво произнес Кудрявый, – а на кой хрен, начальству это надо? Ради чего? Что они, – развлекались так?
– Ага, это у них прикол небось такой, – выступил какой-то сопляк из моего отряда. – Может, они там в игры такие играют! Сидят небось себе где-нибудь на пригорочке, смотрят, как мы друг дружку режем, и ржут как ненормальные. – (Слабость аргументации, сопляк решил компенсировать живописностью образов). – Все они начальники сволочи! Мы гибнем, а они веселятся.
Последний аргумент, многим показался достаточно убедительным, и партия антиначальников существенно увеличилась.
– Ах ты ***** такой. Где? На каком таком пригорочке, тут кто веселиться? – свирепо вступил в беседу, мой ближайший помощник Одноухий. – И кто…., Сопля ты Аршинная, ржет тут как ненормальный?
– Ну может и не на пригорочке, а на…., или…, – но веселятся точно! – после свирепого наскока Одноухого, Аршинная Сопля малость стух и начал запинаться, но продолжал отстаивать свое партийное кредо.
– Да посмотри ты вокруг, – внес нотку разумности Кудрявый, и в очередной раз погладив свою абсолютно лысую голову продолжил, – похоже это на игру? Опять же, – я вот тоже, какое никакое а начальство. А весело мне что-то давненько не было. Да и кому нынче весело?
– Ну это…, там, – Благородные всякие там….. – Ну эти, – бароны значит…, там ярлы, князья…., – вот короче, – они и есть начальство. – Промямлил Аршинная Сопля.
Возникла короткая пауза, подходящая для того что бы обдумать все вышесказанное. Но тонкий писклявый голосок ее испортил. – А вот у нас в деревне, ну то есть не в самой деревне, а значит в замке, при котором значит деревня, жил этот, как его, – рекс-ярл. Мне бабка рассказывала.
Вся нелепость и несуразность данного сообщения, не сразу была понята публикой, и оно несколько сбило нас с толку. После чего их автору было отвешено несколько подзатыльников и настоятельно предложено, – «Заткнуть фонтан».
– Значит так, – снова взял я на себя председательские функции. – Если еще хоть одна сявка раскроет свою квакалку, – то сильно огребет по ховальнику. – (В лучших традициях парламентаризма и высокой дипломатии высказался я). – Перебивать старших, – нехорошо, и если кто-нибудь об этом забыл, я напомню. И мало не покажется.
– А я, добавлю, – подтвердил мои председательские полномочия Кудрявый, распространяя тем самым мою юрисдикцию на «своих».
Еще несколько мгновений, члены собрания, усваивали новые установки, припоминали регламент, и свое место в отрядной иерархии. А я тем временем, обдумывал одну, запавшую мне в душу мысль.
– Нет, я все-таки сильно сомневаюсь, насчет начальства, – прервал мои размышления Кудрявый. Оно конечно, дворяне там, ярлы, бароны, – нас за быдло держат, однако сколько их в этой войне полегло…, мало не покажется. У нас вон, лет пять назад, – вообще весь штаб армии вырезали, – и я сильно сомневаюсь, чтобы там кто-нибудь смеялся.
… Как ни странно, я мог точно сказать что тогда там никто не смеялся. Поскольку это я, воспользовавшись дурным, подворачивающимся один раз в тыщу лет шансом, добрался до вражеского штаба.
Но говорить об этом здесь я не стал. Подумав что этот рассказ может показаться неприятным Кудрявому, или его товарищам. Да и у меня связанные с тем делом воспоминания, – тоже были не из приятных. Хотя начиналось все очень здорово. Я провел отряд сквозь брешь в обороне врага, почувствовав что-то, не стал задерживаться громя тылы противника, а пошел вперед, ворвался в лагерь Врага, смел оставшуюся при штабе гвардию, прорвался к самому большому шатру и уничтожил всех кто находился внутри или рядом с ним.
Меня, конечно сразу отметили, выделили, похвалили, обласкали, – пообещали сразу назначить тысячником и даже сообщить мою кличку и номер части самому Верховному! Пару недель я был приближен к самым высоким эшелонам нашей Армии. Катался как сыр в масле. Меня приглашали в высшее общество, к тем самым баронам, ярлам и князьям. Всем, от мелкого штабного ординарца, до командующих туменами, – хотелось засветиться в моем обществе, и хоть как-то примазаться к моей славе.
Ну и я конечно расслабился. Перестал следить за языком, и как-то раз, когда сам Главнокомандующий, в очередной раз провозгласил что, – «Вот отважный воин, не боящийся рискнуть ради нашей Великой Цели. Смело идущий на встречу опасности, пока остальные берегут свои задницы, как будто это невесть какое сокровище!». – Ляпнул в ответ – «А как же солдатам, не беречь эти свои задницы? Станут генералами, – чем думать будут?».
После этого моя карьера героя накрылась тем самым местом, которым обычно накрываются все накрывшиеся карьеры. Меня почему-то сразу все разлюбили, перестали приглашать в светское общество, и вообще, – стали смотреть, будто бы сквозь меня.
Зато мной активно заинтересовались полковые маги, и начали устраивать проверки на Добро и способность слушать Знак. Тонко намекая, – что якобы мне был тогда послан совсем другой приказ. А я, то ли его не услышал, и тогда со мной что-то не так, либо вообще проигнорировал, а тогда со мной точно, много чего не так.
Если честно, – я тогда сильно сдрейфил. Не прошедших проверки на лояльность и способность слышать, маги забирали на переподготовку. Как проводиться эта переподготовку я не знал, а спросить было некого, так как никто, кто на нее отправился, – обратно не вернулся. Но тут, к счастью (для меня), Враг прикончив одну из наших армий, прорвался глубоко в наши земли. И мою тысячу бросили в самое пекло. Спустя пару недель, от нее осталось не больше десятка израненных, полуживых доходяг. Про меня наверно забыли, или сочли мертвым. Но я задницей чуял, что мне лучше бы сидеть тихо и не высовываться, болтая о своих подвигах. Поэтому даже в моей новой сотне мало кто об этом знал. Потому же, и сейчас я не стал прояснять вопрос, «смеялись там, или не смеялись», а только переглянулся с Одноухим, который и получил эту кликуху после того пекла.
Но все это было не то. А ТО, словно бы вертелось у меня в голове, но никак не могло сформироваться в нормальную, законченную идею. – А вот, скажи-ка мне Кудрявый, в вашей армии, – кто был самый главный? – Наконец спросил я.
– Как кто, – командование; – тысячники, генералы, командующие армией, Главнокомандующий…
– А над ними кто?
– Да кто над ними? Никого над ними не было….. Ну то есть, конечно, главнокомандующий подчинялся Старшим Помощникам и самому Высочайшему, но они то тут причем?
– Да наверно не причем. Только поправь меня если я ошибаюсь, – эти Старшие Помощники, и этот…Высочайший, они ведь маги небось? Небось у вас, как и у нас, армия сама по себе, а маги вроде и при ней, но не в ней. То есть захотят прикрыть магией, – прикроют. А могут стоять в отдалении и смотреть как тебя на кусочки режут? Зато стоит проштрафиться, – они тут как тут. Всегда готовы направить на путь истинный?
– Это ты точно сказал. В точности как у нас. Видишь мага, – готовься к неприятностям, – пословица у нас такая. Только не пойму я Полтинник, – к чему это ты клонишь?
– Да просто подумалось, – кому по силам задурить голову такой куче народа и продолжать дурить сотни лет? Ярлы или, как их там…, рекс-ярлы, – это для них слабовато, а вот маги…
– Ты что же хочешь сказать, что сам Высочайший…, мог…. Да ведь он же, – надежда и опора, единственная защита человечества от Зла!!!!
– Какого Зла, – которое Ты, или которое Я? – невесело спросил я. Мысль, которая вертелась в моей голове, и которую я попытался осторожно высказать, не радовала и меня самого. Думать что Верховный…, тот ради кого я шел на вражеские мечи, годами терпел голод, холод и страх…. Убивал сам и терял товарищей…, чье имя я шептал накрытый телом своего погибшего отца, чувствуя как его кровь, просачиваясь сквозь посеченный доспех, пропитывает мою одежду…. Думать что он оказался той самой сволочью, который любовался на наши мучения и ржал, как безумн…, впрочем с хохотом я пожалуй зря, хохот тот явно не причем, тут что-то поважнее чем хохот. Но даже если хохот не причем, все равно это было страшно и мерзко. Это меняло все представления об устройстве мира, о добре и зле, лишало смысла всю мою предыдущую жизнь.
Я поднял глаза и обвел взглядом своих, да и чужих бойцов. Смотрели на меня не слишком ласково. Скажу больше, в глазах многих я прочитал свой приговор. Похоже, что такого святотатства мне уж точно не простят.
Но прежде чем до окружающих дошло что меня пора убивать, тонкий визгливый голос вмешался в события, а последовавшие затем действия окончательно отвлекли внимание от моей персоны.
– Точно, это все они. – Неестественно высоким голосом, прокричал Куренок. – Это они нам мозги заморочили. А управляли нами, через Знак. – И прокричав об этом, он словно охваченный безумием, начал стягивать с себя свой Знак.
Но тот сниматься не хотел, цепляясь тонкой но прочной бечевкой за такую же тонкую шею, длинный нос, оттопыренные уши. И на какую-то долю мгновения, мне вдруг показался, что это не Знак, а маленькая злобная змейка, душит несчастного Куренка.
– Это надо же. – Подумалось мне. – То ли он совсем бесстрашный, то ли совсем дурак. Рассуждать про начальство, магов и даже самого Верховного, это одно. А вот так, – взять и добровольно лишить себя защиты…, это что-то.
Лично я, ни за что не сделаю ничего подобного. Мой Знак давно уже стал частью меня, столь же привычной как рука, или нога, или… И Знак, – он один из них, он отвечает за мою защиту от.., – неважно от чего, главное за защиту.
Рука сама собой полезла за пазуху и наткнулась на неприятно холодный Знак. Я вытащил его и стал внимательно рассматривать, как не рассматривал уже наверно лет двадцать.
Три треугольника из синевато-серого металла. Ни единой царапинки, потертости, или следа ржавчины. Точно такой же, как и двадцать с хвостиком лет назад. Или не такой же? Почему сейчас, он не вызывал во мне такого восторга, гордости и радости от обладания им? Почему сейчас он казался мне простым атрибутом солдатской формы, как лычки полусотника у меня на рукаве, или унтер-офицерский пояс?
Я внимательно вгляделся в сплетенные треугольники, и мне вдруг показалось что откуда-то из центра этого переплетения, на меня глянул холодный и недобрый взгляд. Сам не понимая что делаю, я крепко зажал Знак в кулаке и резко дернув, оборвал бечевку. И ощутив боль от резанувшей по коже веревки, на секунду подумал что это чей-то карающий меч срубил мою бестолковую голову. Я попытался выбросить Знак, но острые углы впились в ладонь, будто бы желая проникнуть под кожу. В панике, резким движением я отбросил эту страшную вещь куда-то за пределы нашего круга.
– «Точно, через него, они нами и управляли».– Сказал вдруг кто-то хриплым, но очень уверенным голосом. – (Мне бы еще обладать такой уверенностью, как у моего голоса), – подумал я, поняв кто произнес последнюю фразу.
Ответом, мне были полное молчание и изумленные глаза окружающих. Все, даже Куренок с болтающимся где-то между носом и ухом Знаком, сидели и пялились на меня.
Пялились как на безумца или…, или может, – героя? Пялились с обожанием и сочувствием, с надеждой и подозрением.
И у всех в глазах был вопрос. – Какой? – я не знаю. Но точно знаю, что ответа на него у меня не было. И чтоб избежать этого вопроса, я, как ни в чем не бывало попробовал продолжить беседу.
– Чтоб понять, кто нас так поимел, надо понять, нахрена ему это надо было? – от пережитого волнения голос мой звучал хрипло.
– Хохот на пригорочке, – тебя не устраивает, полувопросительно, полуутвержадающе сказал Кудрявый. – Продолжая смотреть на меня так, словно ожидая что в любой момент земля подо мной разверзнется и поглотит безумца и святотатца.
– Да, чё-то не больно мне в это верится. А самое главное, – сколько можно хохотать, сидя на пригорочке и сколько уже длиться эта война?
– Да уж, сколько себя помню, – всегда, – подал голос Одноухий. – И отец мой воевал, и дед. Дальше я не помню, но думаю что и прадед, тоже повоевал.
– А у нас, в доме хранился меч, которым моего пра-пра-прадеда наградили за какой-то там подвиг. Никто уже и не помнил за какой, но помнили, что наградили. – Высказался солидный вояка, из отряда Кудрявого.
– А вот у нас в деревне, ну то есть не в самой деревне, а значит поле за деревней было. То есть не было, а наверно и сейчас есть. Так вот, на том поле тоже великая битва была, аж тыщу лет назад. – Опять влез с несуразным заявлением дурной юнец. И добавил, – Мне бабка рассказывала. – (Видимо бабка для него была большим авторитетом).
– Поменьше бабок слушай и побольше старших, – ответил я ему, и кивнул Одноглазому, чтоб он усугубил мою отеческую мудрость солидным подзатыльником.
Одноглазый, усугубил…, усугубил от всей души, так что у дурачины из глаз наверняка полетели искры. Бедняжка замолк и по его щекам обильно потекли слезы.
Но как мне показалось, это были не столько слезы боли, сколько обиды. На какой-то, очень короткий миг, мне даже стало жаль пацана. Ведь дома небось был любимчиком, которому недостаток сладких кусков заменяли вниманием, любовью и лаской. Холили и лелеяли родную кровинушку, – последнее воспоминание о любимом муже или сыне. Берегли, нянчились…, – а тут армия, война. Окрики и тумаки старших, муштра и тяжелые доспехи, а еще смерть, кровь, страдание и ужас. Необходимость убивать и страх быть убитым.