Хотя, если бы Чарльз присутствовал в комнате, когда Пирсоны остались одни, его оптимизму, возможно, суждено было бы несколько поугаснуть. Супругам отвели роскошную спальню на втором этаже в задней части дома. Солнечный свет заливал комнату через огромные окна, а легкий ветерок раздувал белые тюлевые занавески. Ощущение света и простора усиливалось еще и оттого, что стены и потолок были девственно-белого цвета. Между окнами стоял большой секретер из красного дерева с литыми медными ручками, удачно сочетавшийся с таким же шкафом у противоположной стены. Возле камина уютно расположились два удобных кресла, а рядом с ними — невысокий старинный столик. Но самым замечательным предметом в комнате, разумеется, была кровать — просторная, с пологом на четырех столбиках и балдахином. Причем и балдахин, и покрывало были сделаны из расшитого золотом зеленого шелка и обрамлены тяжелой золотой бахромой — такая ткань раньше использовалась для портьер.
Уолши пришли к единодушному заключению, что эта комната идеально подходит для молодой супружеской пары, которой в лечебных целях нужно пережить романтический подъем, и вполне годится для «второго медового месяца». Как и вся обстановка в поместье, эта спальня мало чем напоминала двадцатый век. И находясь в ней, можно было легко почувствовать, как уходят в сторону все нелепые проблемы современности.
— Какая чудесная комната! Тебе нравится, дорогой? — спросила Хитэр, раскладывая по ящикам привезенные вещи.
Марк хмуро посмотрел на нее, лежа на кровати поверх покрывала. Хитэр невозмутимо продолжала одну за другой распаковывать сумки.
— Уж такая чудесная! — злобно передразнил Марк. — Ты что же, как и твои психиатры считаешь, будто здесь все заботы сразу же сами собой растворятся? Заблуждаешься. Можно подумать, что стоит лишь потереть волшебную лампу — и все готово, да? Черта с два! Можно изменить обстановку, но не нас самих.
У Хитэр все похолодело внутри. Неужели он намекает на то, что больше не любит ее? Потерять его любовь — вот чего она боялась больше всего на свете. Остальное она могла пережить — и его мрачное настроение, и злость, и отчаяние. Только бы он не начал относиться к ней так, как к самому себе.
— А ты говорил доктору Уолшу, что комната тебе понравилась, — напомнила Хитэр и сильно закусила нижнюю губу.
— Просто из вежливости, — проворчал в ответ Марк, — перед нашим ВЕСЬМА богатым хозяином. Конечно, комната чудесная, иначе и быть не могло — нам ведь пришлось за это неплохо раскошелиться. Тысяча долларов — и полный кайф на целых четыре дня! Да мы просто помогаем им разбогатеть за наш счет, и не больше. Но раз уж мы позволили обращаться с собой, как с сопливыми щенками в летнем школьном лагере, то нам действительно не помешает проверить свои головы.
— Мы вполне можем позволить себе такую роскошь, — возразила Хитэр. — В этом году мне невероятно везет. А на прошлой неделе я получила еще один чек…
— Мне уже надоело слушать, сколько ты зарабатываешь! — огрызнулся Марк.
— Но я считаю, что это НАШИ деньги, а не только мои, — попыталась оправдаться она.
— Тогда почему ты все время напоминаешь мне об этих деньгах? — разозлился Марк, спустил ноги и сел на кровати, исподлобья уставившись на жену.
Хитэр подошла и села рядом, не зная, какие еще подыскать слова, чтобы успокоить его и самой успокоиться вместе с ним.
— Мне совсем не важно, кто из нас зарабатывает деньги, — начала она. — Лишь бы мы оба были счастливы. Марк, ты мне должен верить, так было и будет всегда. Наоборот, я считаю, что я должна снять с тебя все финансовые заботы, чтобы ты полностью мог отдаться своему любимому делу. Я же никогда ни в чем не упрекала тебя, разве не так?
— На словах — нет.
— И на деле — тоже нет.
— Ты что, действительно считаешь меня ненормальным, — закричал он. — Значит, я все это сам выдумал?
— Нет, я просто думаю, все твои переживания происходят оттого, что тебя пока не хотят признавать. Но, пожалуйста, Марк, не надо срывать зло на своих близких. Я тебя никогда не брошу, но только прошу: не надо обвинять меня в своих неудачах.
Марк ничего не ответил. Он даже не пытался найти для жены какие-то слова ободрения. Хитэр медленно встала с кровати и вернулась к сумкам. Занятие было не из веселых, к тому же ее постоянно преследовала мысль, будто Марк ее разлюбил.
Последней надеждой на восстановление нормальных отношений для нее оставались психотерапевтические сеансы в этом поместье. Конечно, она не считала, что после посещения усадьбы все их проблемы сразу же окончательно развеются, как язвительно «полагал» Марк, но все же он мог бы по-новому взглянуть на их отношения, и временная размолвка перестала бы угрожать их любви.
Вчера ночью, хотя Марк и не занимался с ней любовью, он все же давал понять, что Хитэр ему не совсем безразлична. А сегодня опять цепляется по мелочам. И ее надежда, и так уже потрепанная судьбой, теперь буквально расползалась по швам. Хитэр с ужасом думала, что их пятилетний брак, так прекрасно начавшийся, может вот-вот закончиться разводом.
Может, это из-за того, что уж слишком гладко идут дела у нее самой? Неужели это судьба всех женщин, которые зарабатывают больше своих мужей?…
За все время их совместной жизни она действительно приносила домой гораздо больше денег, чем он. Но это никогда его особенно не волновало, все тихо шло своим чередом. Поэтому так и повелось, что пока Марк не сделал свою карьеру, обеспечивала семью Хитэр, а рано или поздно у него обязательно должно было все получиться, просто еще не представился удобный случай. Для Марка Хитэр была не только верной супругой, но и надежным другом и помощником. Она готова была пойти на все, лишь бы проложить дорогу его несомненному таланту.
В самом начале их знакомства он казался таким энергичным и жизнерадостным — настоящий свободный художник, изо дня в день усердно трудившийся над камнем или холстом. Деньги никогда не были для него целью номер один. Самое главное — искусство. Но иногда ему все же приходилось брать коммерческие заказы, чтобы прокормить себя. В один из таких моментов он и встретился с Хитэр в небольшой рекламной компании в Ричмонде, где она к тому времени работала-уже третий год после окончания художественного колледжа. У нее и тогда уже было много заказчиков, которые почему-то предпочитали именно ее и для разработки рекламных проектов, и для их исполнения. И Хитэр даже подумывала о том, чтобы бросить свою работу «с девяти до пяти» и перейти на разовые договоры, но смогла претворить этот замысел в жизнь лишь после того, как поняла, что окончательно влюбилась в Марка Пирсона. Именно Марк раздразнил ее прелестями настоящей свободы и убедил в том, что и заказчики будут относиться к ней лучше, если она выберет именно такой путь.
Благодаря его уговорам, Хитэр действительно ушла с постоянной работы и добилась успеха, несмотря ни на какие трудности. Она достигла совершенства в коммерческой живописи, чего нельзя было сказать о ее отношениях с людьми.
И этот успех положил начало ее провалу в личном плане. Марк стыдился того, что не поспевает за женой, и постепенно это все больше омрачало их безоблачное семейное счастье. Они мечтали, что поднимутся на вершину славы вдвоем, и вот теперь оказалось, что он остался внизу. Но сама Хитэр осталась прежней. Она, как и раньше, готова была день и ночь работать над рекламными проектами и зарабатывать на жизнь, только бы он продолжал трудиться ради высшего искусства. Ей даже нравилось быть для Марка ломовой лошадью, снимая все его тревоги о заработках. Даже если в ее голове и возникали иногда мысли о том, будто она талантливей его, Хитэр сразу же отгоняла их прочь.
Надо заметить, что она никогда не гордилась своими работами, может быть потому, что все давалось ей чрезвычайно легко. Еще в школе она умела за несколько минут изобразить привлекательную мордашку или мультипликационных зверюшек, любила рисовать яркие сюжетные картинки. И хотя сейчас это приносило ей немалые доходы, все же такая работа не требовала затраты больших творческих сил. Хитэр повторялась, иногда даже заимствовала персонажей у других художников, и делала все очень быстро. Временами она брала свой старый рисунок, добавляла несколько деталей, меняла цвета — и он уже выглядел как совершенно новый и неповторимый. За это ее очень ценили — фантазия у Хитэр была действительно неиссякаемая. И еще у нее было исключительное чутье на рыночный спрос продукции, и все, что она бралась рекламировать, впоследствии хорошо продавалось. Конечно, особого таланта на это не требовалось, но тем не менее сейчас Хитэр была буквально нарасхват.
У Марка же, как она считала, наоборот, был огромный талант, настолько потрясающий, что когда она впервые увидела его картины и скульптуры, то была буквально ошеломлена. Рано или поздно эти работы обязательно должны были привлечь к себе внимание известных критиков и меценатов. Только бы Марк не потерял веру в самого себя.
Хитэр часто грустила, размышляя над тем, что ведь именно Марк убедил ее заняться таким суетным делом, как реклама, и теперь она оказалась на высоте, а сам он со своими изумительными произведениями до сих пор оставался непонятым и непризнанным. От этого она постоянно чувствовала себя виноватой, будто именно из-за нее он начал сомневаться в своих силах. Все труднее и труднее становилось для Марка писать и ваять, потому что на чердаке и так уже скопилось немало созданных шедевров, при виде которых его надежда, что они когда-нибудь увидят свет в лучших галереях страны, постепенно угасала. За последний месяц он не начал ни одной новой работы, оправдываясь тем, что его творческий подъем временно прошел. Как-то Хитэр попробовала вывести его из состояния депрессии, заявив, что лично ей приходится работать каждый день, не считаясь со своим настроением. Но это только вызвало у него новый приступ ярости. Марк в довольно резких выражениях объяснил ей, что такие замыслы, как у него, рождаются не сразу, их надо вынашивать, и что он вообще не автомат, у которого все должно получаться, как только нажмешь на кнопку.
Хитэр молча проглотила и эти обидные слова.
Но надолго ли хватит ее терпения?
Сколько еще времени собирается Марк издеваться над ней? Ведь может получиться так, что возникшее между ними напряжение приведет наконец к разрушению даже самых светлых и нежных чувств.
А сколько уже раз Марк пытался заняться с ней любовью и у него ничего не получалось! Значит, и сама их любовь теперь тоже в опасности. Ведь она легко могла перерасти в нем в ненависть к «виновнице» всех его неудач.
Глава девятая
К половине третьего съехались почти все приглашенные пары. Не хватало только Вернона и Розы Херн. Анита оживленно беседовала с гостями на веранде, как вдруг вошла Бренда Мичам и доложила, что хозяйку просят к телефону. Звонила Роза. Она сообщила, что находится сейчас на заправочной станции в сотне миль от поместья. Роза предупредила Аниту, что она и Вернон запаздывают, но причина для этого была уж слишком дурацкая — она не поделила что-то со своим парикмахером и на выяснение отношений у нее ушло целых два часа.
— И вдобавок у нас кончился бензин, — сокрушалась Роза, будто весь мир сегодня повернулся против нее. — И Вернон говорит, что раньше шести мы не успеем, даже если не придется долго плутать.
— Хорошо, приезжайте в шесть или даже позже, только пусть он ведет машину поосторожней. Не торопитесь, — успокоила ее Анита. — Но мне все же хотелось бы, чтобы вы успели до ужина познакомиться с остальными гостями и как следует устроиться в своей комнате.
Повесив трубку, Анита почувствовала легкое раздражение, хотя по телефону ее голос звучал как всегда любезно. Херны вечно опаздывали и на прием в Ричмонде, поэтому совсем не удивительно, что и теперь с ними что-то произошло. Им обоим было уже за сорок, но вели они себя безответственно, как подростки. Страх перед старостью привел их к тому, что они так и не повзрослели окончательно. Они одевались и делали все не по возрасту, и иногда это доходило до полного абсурда. Анита не раз пыталась настроить их на серьезный подход к жизни, но привить им хоть какое-то чувство ответственности было попросту невозможно. Поэтому она лишь покачала головой и горько вздохнула, вспоминая этих на редкость незадачливых пациентов по дороге назад на веранду. Но там уже никого не было. Выглянув во двор, она увидела, что Чарльз, который так и не переоделся после верховой прогулки, в узких кожаных брюках и высоких сапогах, организовал сейчас что-то вроде ознакомительной экскурсии по поместью, показывая гостям дом со всех сторон и таким образом пытаясь снять у приехавших первоначальное напряжение. Анита догнала группу и передала ему разговор с Розой.
— Ну что ж, — ответил Чарльз, — в конце концов, они заплатили нам, и если их деньги пропадают зря, то это их личное дело.
— Но тогда они будут жаловаться, что мы уделили им мало внимания, — сказала Анита так, чтобы услышали и все остальные. Главным образом, эта фраза предназначалась для Марка Пирсона.
Почему-то сейчас Марк казался еще более замкнутым и мрачным, чем в первые минуты после приезда. Хитэр хотела взять его за руку, но он только грубо оттолкнул ее.
Среди гостей выделялась и еще одна молодая пара — Гарви и Андри Уорнак, у которых дела были тоже плохи. Андри ни на шаг не отходила от Чарльза, а Гарви, наоборот, плелся позади всех, как будто вообще был с ними незнаком. Им обоим исполнилось уже по двадцать пять лет. Гарви работал техником по компьютерам, а Андри преподавала историю. Первое время все у них шло нормально, как в любой американской семье. Неприятности начались два года назад, когда у Андри стали случаться приступы головокружения и резко ухудшилось зрение. Причиной оказалась опухоль мозга. Она была доброкачественная, но таких размеров и формы, что не оставалось никакой надежды на удачный исход операции. И тем не менее произошло чудо — она не только осталась жива, но и сохранила в норме все свои умственные способности и двигательные функции. Андри вернулась домой и должна была радоваться этому, как никогда, но все вышло наоборот. Гарви настолько уже подготовил себя к утрате любимой жены и весь предался скорби, что фактически вычеркнул ее из своей жизни. Он слишком хорошо настроил свое сознание на то, что Андри больше нет, и когда узнал, что она выжила, впал в состояние, близкое к шоку. Со временем его жизнь осложнилась еще и обидой на неоправданные страдания, а потом чувством вины за эту обиду. И теперь Уорнакам было необходимо научиться правильно реагировать на окружающую действительность и разобраться в своих противоречивых чувствах, чтобы восстановить и укрепить прежнюю любовь и уважение друг к другу.
Анита решила проверить, не пропустил ли Чарльз чего-то важного в отношениях этой пары, хотя оба они были в Ричмонде его постоянными пациентами. Похоже, что между Андри и Чарльзом наметилась некая симпатия. Это было вполне естественно и встречалось во врачебной практике довольно часто. Пациенты нередко влюблялись в своих докторов, которые сочувствовали им и интересовались их жизнью, пусть даже из чисто профессиональных соображений. Но психотерапевты очень редко становились причиной таких увлечений, поскольку больные, обращающиеся к ним за помощью, как правило, находятся в эмоционально взвинченном состоянии. Однако нельзя и отталкивать от себя таких пациентов, потому что если не принять самого искреннего участия во всех их делах, то можно потерять и свой авторитет, и доверие больного, и тогда уже ему будет очень трудно помочь.
Анита была хорошо знакома с таким явлением, и поэтому не испытывала ни малейших намеков на ревность, наблюдая, как Андри ходит по пятам за Чарльзом, бросая на него нежные и восторженные взгляды. Анита прекрасно понимала, что сейчас происходит, знала по опыту, что так бывает со многими, и к тому же была абсолютно уверена в любви и преданности Чарльза. Поэтому повода для беспокойства в создавшейся ситуации она не находила. Но совсем иначе воспринимал поведение супруги Гарви Уорнак. Он уныло тащился в хвосте группы, опустив глаза к земле, и изредка бросал злобные взгляды на Чарльза, когда тот отворачивался в сторону.
Но Чарльз, казалось, не замечал этих колких взглядов. Сейчас он вел гостей к маленькому кирпичному строению, бывшей кухне. Здесь в давние времена, еще до Гражданской войны, готовили летом еду для владельцев плантации и их работников. Андри слушала Чарльза, затаив дыхание, ведь она сама была учительницей истории. Внезапно она остановилась, тронула его за руку и с восхищением в голосе заговорила: