— Спасибо за заботу, Майк.
— Обдумай это хорошенько, вот что я хочу сказать. И приходи завтра утром.
— Я вам все заплачу.
— Заплатишь? Прекрасно. Приноси чек, и никаких проблем. И ступай-ка домой, приятель. Ты выглядишь неважно.
— Во-первых, — сказал Брайан, — ты опять встречаешься с Турком Файндли.
— Какого черта?.. — тотчас ответила Лиза.
— Послушай меня, пожалуйста. Не перебивай…
— Ты что, поручил кому-то за мной следить.
— Лиза, я этого не смог бы, даже если захотел.
— Тогда откуда ты это знаешь?
Брайан вздохнул. Его поджатые губы и потупленные глаза словно говорили: «Мне все это так же неприятно, как тебе».
— Лиза, здесь замешаны люди посерьезнее нас с тобой.
Она уже злилась не на шутку и готова была разозлиться еще больше. Она до сих пор чувствовала себя виноватой перед Брайаном, а ничто так не гасит чувство вины, как праведный гнев.
— Какие еще люди?
— Я только напомню тебе, с твоего позволения, о глобальных проблемах, которыми мы занимаемся. Человеческий геном — это святое, неприкосновенное. Сейчас ему угрожает очень и очень многое. Вся эта индустрия клонирования, марсианские технологии… Речь сегодня идет о выживании человечества как вида. И во всех правительствах мира есть люди, очень серьезно озабоченные этими вопросами.
Его кредо. Точно то же, вспомнилось Лизе, он когда-то излагал ее матери.
— Какое отношение это имеет ко мне? (И к Турку, если на то пошло, прибавила она мысленно.)
— Ты приносила мне один старый снимок с вечеринки у твоего отца. Я пропустил его через программу распознавания.
— Ты сам предложил мне это сделать.
— Да, это была моя инициатива. И нашлась еще съемка с камеры наблюдения в порту. А подобные запросы вызывают некоторое беспокойство. Эти снимки привлекли внимание кое-кого на самом верху. Несколько дней назад к нам приезжали из Вашингтона…
— Из УГБ?
— Да, из УГБ, причем из самого высшего руководства. Люди, которые занимаются вещами куда более серьезными, чем мы здесь. От них до нас — все равно что от Экватории до Марса. Они очень интересуются этой женщиной. До такой степени, что не поленились пожаловать ко мне из Джакарты.
Лиза откинулась на спинку стула и попыталась все это осмыслить.
— Когда отец исчез, мать показывала УГБ все фотографии. И это не вызвало тогда ни у кого беспокойства.
— Это было десять лет назад. С тех пор могло кое-что измениться, появиться новая информация. То же самое лицо, но в другом контексте. Больше я пока ничего не могу сказать.
— А можно мне поговорить с этими людьми? Если они знают, кто такая Сьюлин Муа…
— Лиза, они тебе ничего не помогут узнать об отце.
— Почему ты так уверен?
— Потому что это люди не того масштаба — по-настоящему важные. Я и так сделал все, чтобы избавить тебя от разговора с ними.
— Но ты рассказал им обо мне?
— Да, рассказал все, что о тебе знаю. Потому что иначе они бы подумали, что ты причастна к… предмету их расследования. Они бы только зря потратили время, если бы стали расспрашивать тебя лично. А у тебя могли возникнуть крупные неприятности. Лиза, поверь мне, тебе лучше забыть об этой женщине.
— За мной следят. Да? Ты это хотел сказать? Кто-то следил за мной и видел меня с Турком?
Он поморщился, как всегда, когда она называла Турка по имени, но кивнул.
— Господи, Брайан!
Он развел руками, как бы говоря: «Я тут ничего не могу поделать».
— Могу сказать одно. Когда я смотрю на все это со стороны — на отношения, которые связывают нас, и на то, какими бы мне хотелось их видеть, — я спрашиваю себя: что на самом деле для тебя лучше? Мой тебе совет: оставь это дело. И перестань всех расспрашивать. Может, тебе даже стоило бы подумать о возвращении в Калифорнию.
— Я не собираюсь возвращаться.
— Я говорю — подумать. Больше я пока ничего не могу сделать, чтобы оградить тебя от неприятностей.
— А я просила у тебя защиты?..
— Давай поговорим об этом в другой раз, когда ты получше все обдумаешь.
— А может, не стоит?
— И еще мне бы хотелось поговорить с тобой о Турке Файндли и о вашей связи…
«О нашей связи. Бедняжка Брайан. Даже когда ревнует — и то не может назвать вещи своими именами, отделаться от своего „протокольного“ языка. Наша связь…»
Какую линию защиты ей лучше избрать? «Турк пригласил меня на ужин, а потом стал падать этот пепел. Разумеется, он ночевал у меня, а что ему было делать — в машине оставаться? Нас связывают исключительно дружеские отношения…» Или лучше — прямо? «Я спала с ним, потому что он не такой трус, не помешан на чистоте ногтей и не работает в вашем гребаном УГБ?»
Внутри у нее все кипело. Она уже ни капли не чувствовала себя перед ним виноватой.
Брайан, к моей жизни ты больше не имеешь никакого отношения. Поэтому не лезь в нее, — сказала она, поднялась и вышла вон.
Турк отправился домой что-нибудь перекусить — в таком настроении ему не хотелось возиться с ужином. Он жил неподалеку от аэродрома в двухкомнатном бунгало, стоящем среди таких же развалюх на обрывистом берегу, возвышавшемся над морем. Когда-нибудь эта земля, возможно, станет лакомым куском недвижимости. А сейчас здесь совершенно не было никаких коммуникаций. Туалет представлял собой просто выгребную яму, электричество вырабатывали солнечные батареи и генератор, стоявший во дворе под навесом. Каждое лето Турк латал крышу, но зимой она начинала течь в других местах.
В предгорьях на западе садилось солнце. На востоке море окрасилось в чернильно-синий цвет. На севере виднелось несколько рыбацких лодок, возвращавшихся в бухту. Было свежо, вечерний бриз сдувал и уносил стойкий запах пепла.
Пепел лежал волнами вокруг фундамента. Крыша вроде бы выдержала его вес. Жилище Турка уцелело. Но вот еды у него оставалось кот наплакал. Он и забыл, что дома почти ничего нет. Надо было либо ехать за продуктами, либо довольствоваться консервированной фасолью. На ужин в кафе денег у него все равно не было.
«Прощай мой самолет», — думал он. Хотя рано горевать — ему просто запретили летать, а самолет пока никто не отнимал. Но на счету у Турка не было суммы, которая могла бы успокоить Эранджи. С тех пор как он вышел от Майка, у него все время вертелась в голове эта короткая мантра: «Прощай, мой самолет…»
Ему хотелось поговорить с Лизой. Но не хотелось взваливать на нее свои проблемы. Он был далек от мысли, что завоевал доверие Лизы раз и навсегда. Она стала для него нежданным подарком судьбы, а судьбе Турк не очень доверял. Слишком часто она его обманывала.
Кукурузные хлопья, кофе, пиво…
Он попытался позвонить Томасу. Может, у него не слишком хорошо получилось объяснить, чего он от него хочет? Единственное, чем он мог помочь Лизе, это узнать, почему ее отец стал Четвертым (а Турк полагал, что именно так и случилось). И единственным, кто мог помочь узнать это — или хотя бы что-то прояснить, — был Томас. И еще ибу Диана, медсестра-Четвертая из деревни минангкабау на севере — если повезет, и ему удастся устроить встречу с ней.
Но Томас не отвечал. Сигнала голосовой почты тоже не было. Турку это показалось очень странным: Томас всегда носил с собой трубку. Телефон был, наверное, самым ценным его достоянием.
Турк сидел в нерешительности и думал, чем бы заняться дальше. Подсчитать, что ли, все, что осталось на карточках? Вдруг все-таки получится договориться с Майком? Или поехать снова в город и, может, навестить Лизу, если он ей еще не надоел, — заодно и проведать Томаса по дороге? Хотя лучше было бы, конечно, остаться дома, и заняться чем-нибудь полезным.
Да только никаких важных дел дома у него не нашлось.
Он погасил свет и вышел из дому.
Лиза возвращалась из консульства, чувствуя себя словно ошпаренной. Да, ошпаренной — самое точное слово. Обдали кипятком, сунули в кастрюлю и обожгли до волдырей. Она бесцельно колесила по улицам больше часа, пока датчик машины не отреагировал на закат и не включил фары. Небо окрасилось алым цветом. Долгий экваторианский закат казался еще более живописным из-за фильтра пыли, все еще висевшей в воздухе. Лиза проехала через арабский квартал, мимо базаров и кофеен под пестрыми навесами, украшенными разноцветными гирляндами. Город был наводнен людьми, которые словно стремились наверстать время, потерянное за дни, когда сыпался пепел. Отсюда она отправилась в дорогой район в предгорьях, где богачи из Пекина, Токио, Лондона и Нью-Йорка строили себе палаццо в средиземноморском стиле, окрашенные в пастельные тона. Она не сразу сообразила, что едет по улице, на которой жила в детстве — те четыре года, что она провела с родителями в Экватории.
Вот и дом, в котором они жили. Проезжая мимо него, она притормозила. Дом был меньше, чем ей казалось по воспоминаниям, и куда меньше других особняков на этой улице. Он выглядел, как простое пальто на вешалке среди норковых шуб. Лизе страшно было и представить, сколько бы теперь стоило снять такой дом. Веранда, выкрашенная в белый цвет, тонула в сумерках, на ней видна была чужая мебель.
Когда они переехали сюда из Калифорнии, мать сказала: «Мы какое-то время здесь поживем, но недолго». Лиза никогда не говорила об этом доме «мой», даже в разговорах с друзьями из американской школы она предпочитала излюбленную формулировку матери: «там, где мы сейчас живем». В тринадцать лет Лизу немного пугали чужие края, которые она представляла себе только по фильмам и передачам, — а Порт-Магеллан был воплощением всех таких краев, смешавшихся в одном огромном котле. Она тосковала по Калифорнии и страстно мечтала о возвращении туда. Во всяком случае, поначалу.
Чего ей хотелось теперь?..
Правды и памяти. Без памяти о прошлом не может быть правды.
Крыша была темной от пепла. Лизе невольно вспомнилось, как они с отцом сидели здесь по ночам на веранде. Если б можно было опять оказаться с ним здесь! Поговорить — не о Брайане, конечно, не о ее неприятностях, а о пепле и о тех, кого Роберт Адамс называл (неизменно улыбаясь при этом) Сущностями Очень Больших Размеров. Обо всем, что за пределами будничного мира.
Когда она наконец вернулась домой, уже стемнело. Квартира была в беспорядке — немытая посуда в раковине, неубранная постель, все еще хранящая запах Турка. Лиза налила себе бокал красного вина и попыталась обдумать то, что говорил Брайан. Что это за «серьезные» люди, которые так заинтересовались этой женщиной, из-за которой (или с помощью которой), быть может, и исчез ее отец? Прав ли Брайан, считая, что ей лучше уехать домой? Можно ли извлечь еще хоть что-то существенное из руин, оставленных Робертом Адамсом?
Или, может, она сейчас ближе чем когда-либо к чему-то самому важному — потому ее и преследуют?..
По дороге Турк еще дважды звонил Томасу и оставлял ему сообщения. Томас не отзывался, и Турку стало совсем не по себе. Со стариком явно случилось что-то неладное. Может, конечно, он засел в каком-нибудь кабаке. Томас не изменил старым привычкам и все еще попивал, хотя никогда не надирался до такой степени, как раньше. Но на телефонные звонки он отвечал в любом состоянии. Петляя по заваленным пеплом улочкам Нью-Дели, Турк направлялся к дому старика. Его охватывали самые недобрые предчувствия. Томас был Четвертым, и со здоровьем у него все было в порядке. Но и Четвертые не бессмертны. Они тоже стареют и умирают. Он мог опять заболеть чем-нибудь. Или попасть в какую-нибудь переделку. Такое в Нью-Дели случалось чуть не каждый день. В округе орудовала пара банд филиппинцев, действовала сеть наркопритонов, все время что-нибудь да приключалось.
Турк оставил машину возле гремящей и орущей забегаловки, на углу плохо освещенного переулка, где жил Томас. Только-только стемнело. Кругом кипела жизнь, за каждой второй дверью завывала музыка. Но в фургоне у Томаса было темно, свет не горел. Может, старик спит? Дверь была почему-то приоткрыта.
Турк постучал в нее на всякий случай, хотя был уже уверен, что это бесполезно. Из дома не доносилось никаких звуков. Нашарив в кармане налобный фонарик, он включил его и посветил мигающим светом внутрь. В комнате царил разгром. Столик возле кресла, в котором обычно сидел Томас, валялся вверх ногами, на полу виднелись осколки лампы. В воздухе висел еще запах застарелого пота. Турк посветил на кровать, но она оказалась пуста.
Подумав секунду, он вышел и решительно постучал в соседний фургончик. Ему открыла тучная женщина в серой сорочке. Недавно овдовевшая миссис Гуди время от времени составляла старику компанию по выпивке. Томас как-то познакомил ее с Турком.
Соседка заявила, что последние несколько дней его не видела. Но сегодня приезжал какой-то белый фургон…
— А что — что-то случилось?..
— Надеюсь, что нет.
— Миссис Гуди, а как давно приезжал этот фургон?
— Час назад, может, два.
— Спасибо, миссис Гуди. Вы меня успокоили. Но все-таки лучше запирать двери покрепче.
— А то я не знаю этого! — сказала миссис Гуди.
Он вернулся к жилищу Томаса и плотно прикрыл дверь. Было ветрено. На углу переулка дребезжал на ветру самодельный фонарь. Под ногами метались судорожные тени. Турк набрал номер Лизы. «Ну подойди, ответь, пожалуйста», — умолял он ее мысленно.
— Прочитать дальше письмо от Сьюзен Адамс, — приказала Лиза компьютеру.
Домашний ридер по крайней мере умел разговаривать женским голосом, хотя интонации его мало напоминали человеческие.
«Пожалуйста, пойми меня правильно. Я просто беспокоюсь о тебе как мать. Все время думаю, как ты там одна, в этом городе»…
Да уж. Одна. Можно было не сомневаться, что мать ударит в самое больное место. Невозможно было объяснить кому-то, что ей, Лизе, здесь нужно, и почему это для нее так важно.
«…подвергаешь себя опасности»…
Которая кажется куда реальнее, когда ты, как выразилась мать, одна.
«…хотя ты могла бы спокойно жить дома или с Брайаном, который»…
Разговаривает с ней, маскируя свою растерянность покровительственной интонацией, как сейчас вот.
«…тоже ведь всегда говорил тебе»…
Да. Говорил.
«…что ни к чему копаться в мертвом прошлом».
«А если оно не мертвое? Если мне, — думала Лиза, — не хватает то ли решимости, то ли бесчувствия, чтобы окончательно с ним распрощаться? И у меня нет другого выхода, как только гнаться за ним по пятам, пока оно наконец не отдаст последние долги. Может, радостные, а может, горькие».
Пауза, — сказала она ридеру. Она не могла выносить этого в больших количествах. Особенно сейчас — когда с неба сыплется черная пыль, когда за ней следят, а телефон ее наверняка прослушивают, и даже Брайан не может сказать почему. Сейчас, когда она, спасибо мамочке за напоминание, одна.
Она проверила остальные сообщения. Все оказались полной ерундой, кроме одного. Это было настоящее сокровище — письмо, с прицепом на скрепке от Скотта Клеланда, астронома, с которым она безуспешно пыталась связаться уже несколько месяцев. Клеланд был одним из последних университетских коллег отца, с кем ей не удалось поговорить до сих пор. Он работал в Геофизическом Надзоре, в обсерватории на горе Мади [9]. Она уже и не надеялась от него чего-то дождаться. И вдруг пришел ответ, да ещё какой теплый. Ридер прочел его, сообразуясь с именем отправителя, мужским голосом.
«Дорогая Лиза!
Простите, пожалуйста, что я так долго Вам не отвечал. Виной тому не просто моя медлительность. Мне хотелось найти один документ, который, возможно, Вас заинтересует. Но я далеко не сразу смог его найти.
К сожалению, я не очень хорошо знал доктора Адамса. Мы общались в основном на профессиональные темы. Я высоко оценивал его работы, как и он мои. Что касается подробностей его жизни в то время и всего остального, о чем Вы спрашиваете, — боюсь, тут я не смогу ничем Вам помочь.
Как Вы, наверное, знаете, незадолго до своего исчезновения он начал работу над книгой под названием „Планета как артефакт“. Он попросил меня отрецензировать вступление к ней. Я выполнил его просьбу. Но не нашел в тексте никаких фактических неточностей и не смог предложить никаких существенных улучшений (не считая более эффектного заглавия).
На случай, если в архиве доктора Адамса нет этого вступления, — пересылаю Вам тот вариант, который он отправлял мне.
Исчезновение доктора Адамса было огромной утратой для всего нашего университета. Он всегда с великой любовью говорил о Вас, обо всей своей семье. Надеюсь, Ваши поиски увенчаются успехом и принесут Вам желанное утешение, дорогая Лиза».