«Аи да Руттул! — восхитился Стенхе. — Как он меня… Умеет!»
— Так, — улыбнулся Руттул. — С этим вопросом покончили. А теперь скажи, как бы ты отнесся к тому, что я собираюсь поселить принцессу не в Тавине, а в низовьях Вэнгэ?
— Тавин, говорят, место здоровое, — задумчиво сказал Стенхе.
— Но все-таки это город, и довольно большой город, — возразил Руттул. — И здесь бывают и холера, и оспа, и другие поветрия…
— В загородном имении, конечно, лучше будет, — закончил его мысль Стенхе.
Они улыбнулись друг другу. Положительно, они понимали один другого с полуслова. «О-ой, друг мой Стенхе, — подумал хокарэм. — Что же дальше будет?»
— Вероятно, ты захочешь заранее осмотреть все сам, — проговорил Руттул. — Но это, я думаю, чуть позже, когда утрясется отъезд свиты в Майяр.
Стенхе поклонился.
— А теперь, — голос Руттула стал почти неуловимо тверже,. Стенхе насторожился, — теперь объясни, почему Высочайшему Союзу захотелось выдать за меня эту девочку? Я пригляделся к ней: не хромая, не горбатая, не дурочка… В чем же дело? Какой в ней изъян? Я хочу знать заранее. Если она больна, нужно попробовать ее лечить.
Стенхе помолчал. «Вот оно, главное, ради чего Руттул вызвал меня. Вот тут уж не пошутишь…»
— Я полагаю, государь, — сказал он наконец, — что никакого особенного лечения ей не нужно. Здоровая жизнь в деревне, простые развлечения, хорошая пища, купания — и все будет в порядке, — изложил он. — Не думаю, чтобы какой-нибудь лекарь предложил лекарство лучше этого.
— А все-таки в чем дело?
— Амулет. Всего лишь амулет.
— Я думал, хокарэмы не верят в силу амулетов, — заметил Руттул.
— Вообще-то да, — подтвердил Стенхе. — Но это какая-то чертовщина объявилась, других слов не подберу. Не представляю, какие руки могли его изготовить.
— Что же это такое? — заинтересовался Руттул.
— О, на первый взгляд это совершенно невинная вещь. Всего-навсего нитка грошовых бус…
— Бусины похожи на янтарь? — живо откликнулся Руттул. — И между собой соединены железными шариками?
— Верно… — удивленно подтвердил Стенхе.
— Где же они? — нетерпеливо спросил Руттул.
— Так это твои бусы, государь, — медленно проговорил Стенхе. — Ах, пресвятые небеса, как я не додумался? Странные бусы — странный человек… — пробормотал он будто про себя.
— Где они? — повторил Руттул настойчиво.
— Прости, государь, но я их выбросил, — сокрушенно сообщил Стенхе.
— Как «выбросил»?
— Они показались мне очень опасными, — объяснил Стенхе. — Я решил, что их нужно уничтожить. Я очень сожалею, государь…
— Куда же ты их выбросил? Их можно отыскать?
— Боюсь, что нет, государь. Я перебрал несколько способов, и лучшим мне показалось бросить амулет в подземный поток в Иэрторверовой пещере. Вода утянула их в глубь горы, государь…
Руттул молчал. Потом он усмехнулся чему-то, кивнул:
— Может, так и лучше. Бусы эти довольно опасны, и надо уметь ими пользоваться.
Стенхе поклонился.
— Иди, — сказал Руттул. — Если маленькой госпоже что понадобится, приходи, не стесняйся.
Стенхе повторил поклон, на этот раз глубже, отступил в поклоне и вышел. Он миновал секретаря, вышел в коридор и коснулся ладонью кошеля, в котором лежал амулет.
Может быть, как раз его не хватало Руттулу, чтобы стать правителем всего Майяра?
Глава 5
Савири нарисовала на грифельной доске лошадь и поволокла доску показать Маву. Маву, ведущий на террасе нежную беседу с красивой белошвейкой, рисунок восторженно одобрил и, чтобы побыстрее отделаться, посоветовал девочке тотчас показать его Стенхе. Савири, чтоб удобнее было нести, водрузила доску на голову и отправилась во двор, где
Стенхе вел степенный разговор с Руттулом, имея темой подбор учителей для своей госпожи.
Девочка бесцеремонно вклинилась между ними:
— Смотрите, я нарисовала! Похоже, да?
Руттул согласился. Стенхе сделал замечание: некрасиво встревать в разговор старших.
— Ну-ка вернись и подойди как полагается, — строго сказал он.
— Он не сердится, — возразила Савири, ткнув пальчиком в Руттула.
Стенхе, взяв из рук девочки доску, бросил ее на землю, а саму принцессу отвел в сторону и заявил, что, если она будет нарушать приличия, он не пустит ее ужинать вместе со всеми. Есть же в одиночестве Савири не любила совершенно.
— Что я такого натворила? — уныло спросила она.
— Ты подошла, не поприветствовав господина, — начал перечислять Стенхе. — Ты не спросила, желает ли он смотреть твои рисунки, а сразу сунула нам под нос свою мазню. Ты в присутствии господина назвала его «он», а это неуважение к старшему. И тем более нельзя тыкать в господина пальцем: это для него оскорбление, и он вправе наказать тебя розгами.
Савири дернула плечом, высвобождаясь от руки Стенхе, и подбежала к Руттулу.
— Извини, пожалуйста, я вела себя неправильно, я больше не буду так… — выпалила она скороговоркой.
— Чудесно, — улыбнулся Руттул. — Я надеюсь, ты и в самом деле больше не будешь. Стенхе, — обернулся он к подошедшему хокарэму, — если госпожа принцесса еще раз сделает что-то неподобающее, не надо отчитывать уважаемую госпожу на виду у всех. О проступках надо говорить позже. Ведь взрослой принцессе ты бы не стал выговаривать при мне.
— Слушаю, господин, — неглубоко поклонился Стенхе. Савири, склонив голову к плечу, обдумывала слова Руттула.
— Это неправильно, — немного погодя заявила она. — Стенхе уже взрослый, и даже старый, а ты делаешь ему замечания вовсе не наедине.
Стенхе крякнул, сделал принцессе страшные глаза.
— Хорошее замечание, — сказал Руттул. — Надеюсь, ты не думаешь, что я хотел огорчить Стенхе?
— Не знаю, — ответила Савири. — Может быть, ты имеешь в виду, что слугам, даже если они и старше, указывать на ошибки можно всегда. Стенхе ведь слуга, правда?
Стенхе мысленно чертыхнулся. Руттул спросил:
— А другого предположения у тебя нет?
— Есть, — заявила Савири. — Ты, господин, сказал Стенхе об этом при мне, чтобы я потом помнила и делала меньше ошибок.
— Ах, святые небеса! — вздохнул Стенхе. На его взгляд, принцесса продолжала проявлять неуважение к Руттулу.
— А ему все не нравится, — сказала Савири Руттулу. — Он ворчит, ворчит…
— Неправильная лошадь, — объявил Стенхе, чтобы перевести неловкий, по его мнению, разговор на другое.
— А Маву похвалил, — возразила Савири.
— Что Маву понимает в лошадях? — спросил Стенхе в пространство.
Савири рассерженно стерла рисунок.
— Принеси-ка мел, — попросил вдруг Руттул. Савири достала мел из кармашка фартучка.
Руттул, задумавшись на мгновение, нанес на доску несколько штрихов. Савири ожидала продолжения. Стенхе внезапно проявил интерес, вглядываясь то в Руттула, то в рисунок.
— Это все? — разочарованно спросила Савири, поняв, что продолжения не будет.
— А ты не видишь? — спросил Руттул.
Савири пожала плечами. Стенхе позволил себе сказать:
— Пеший гонец.
— Стенхе! — с изумлением воскликнула девочка. — Где ты это усмотрел? Тут же всего-то три черты…
— Молодой гонец, — пояснил Стенхе. — Лет двадцати, не больше. С устным посланием. Бежать ему недалеко, не более двух лиг.
Руттул, похоже, и сам не ожидал таких глубоких изысканий.
— Объясняй, — потребовала Савири у хокарэма. — Откуда это все видно? Ладно, пусть будет бегун… Вот туловище, вот нога, вот рука… Но разве можно сказать что-то еще?
— По выгибу спины видно, что молодой, — сказал Стенхе. — У старших тело не такое гибкое. Колено поднято довольно высоко, значит, бежать не далеко. В руках ничего нет — отчетливо видно, что ладонь пустая.
Савири, глубоко задумавшись, уставилась на крючок, который изображал ладонь. Она завертела своей ладонью, пытаясь придать ей форму, очерченную на рисунке плавно изогнутой линией. Выходило, что ладонь раскрыта.
— Но второй-то руки на рисунке нет! — запротестовала Савири. — Может, он во второй руке что-то несет!
Стенхе возразил:
— Если бы в одной руке что-то зажато было, то он бы и второй кулак почти наверняка сжал.
Девочка, глядя на свои кулачки, принялась поочередно их сжимать и разжимать. Руттул спросил:
— Похоже, что у хокарэмов есть свое тайное письмо? Уж очень ловко ты прочитал мою картинку…
Стенхе пожал плечами:
— Ну, настоящим письмом это не назовешь, но небольшие сообщения так передавать можно.
— Надо иметь привычный глаз.
Стенхе согласился. Савири подергала его за рукав куртки:
— Стенхе, нарисуй что-нибудь еще такое. — К Руттулу она обращаться с просьбой постеснялась.
Стенхе изобразил штрихами лошадь.
— Это наш Воронок! — в восторге закричала Савири.
— Да почему именно Воронок? — удивился Руттул.
— А только у него такая шея, — объяснила девочка.
— Точно, — подтвердил Стенхе. — Это лошадь саутханской породы. У майярских лошадей осанка другая…
«Новая игрушка, — подумал Руттул. — Очень хорошо. Это развивает наблюдательность».
Нельзя сказать, чтобы Руттул не занимался воспитанием Савири: он щедро тратил деньги на ее педагогов и на книги. Сам-то он читал очень редко, и главным образом — летописи; другие книги были ему малоинтересны, да и читал он по-майярски не очень хорошо, спотыкаясь о знаки ударений. С этой точки зрения его нельзя было назвать образованным человеком; книжной учености у него было куда меньше, чем у Стенхе, но Стенхе подозревал, что, будучи почти невежественным в майярской литературе, Руттул тем не менее довольно много читал на родном языке. И если по-майярски он писал совершенно безграмотно, считая более удобным прибегать к помощи писца, то записи для себя, которые он вел никому не понятным письмом, вовсе не были каракулями. Не похожи, впрочем, они были и на каллиграфическую запись, скорее это был вид какой-то скорописи, потому что, Стенхе видел, Руттул не выписывал каждый знак с усердием и тщанием, а быстро черкал стилом по вощеным табличкам.
Об успехах Савири в овладении науками Руттул неизменно осведомлялся у Стенхе. Девочка была хоть и непоседливой, но смышленой. Стенхе с содроганием вспоминал, что мог еще долго не замечать Руттулов амулет. Боже милостивый, в какое чудовище превратилась бы маленькая принцесса, если бы он не отобрал зачарованные бусы! И ведь Руттул согласился с его действиями; правильно он тогда поступил, изъяв бусы, они не для детей. Но Руттул одновременно отказывался считать, что именно эти бусы (абак, как назвал их Руттул) до сих пор заставляют Савири быть более разумной, чем полагалось по возрасту.
— Нет, Стенхе, — качал головой Руттул. — Абак мог научить ее лучше использовать память и развить сообразительность, но за то короткое время, пока он был в ее руках, он вряд ли мог повлиять на характер. То, что ты называешь недетской серьезностью, — это вопрос темперамента. Встречаются и без всяких амулетов дети чуть более спокойные, чем другие.
— Но ведь она не спокойная, государь, — возражал Стенхе. — Она сует нос во все, чего не знает, но быстро решает, что это ее не интересует. Странная целеустремленность, государь. Только вот к чему она стремится?..
Руттул пожимал плечами: он не видел в характере Савири ничего странного. Так шли годы. Сава взрослела, росла, вытягивалась в голенастую, нескладную девочку.
— Некрасивая будет… — вздыхала Хаби, посматривая на нее.
— Перерастет, — возражал Стенхе. — Похорошеет. Руттул Савири видел редко: он жил в Тавине, а она в его южном поместье, называемом Савитри. Савитри по-сургарски — это «Жасминовые сады», но можно перевести и как «Сады Савы», а Сава — это старинное сургарское имя, собственно и означающее жасмин. Савири поместье очень нравилось.
Хаби бывала в Савитри наездами, присматривала за хозяйством, проверяла отчеты управляющего, следила за заготовками продуктов на зиму. Савири радовалась каждому ее приезду.
Другое дело — Руттул. Не то чтобы Савири его боялась, однако встречала сдержанно. Стенхе требовал от нее строгого соблюдения этикета; старому хокарэму все время казалось, что девочку слишком балуют и слишком многое ей позволяют. Поэтому он постоянно указывал на ее ошибки, а Савири вовсе не нравилось, когда ее тыкали носом в совершенные промахи. Из-за всего этого она вела себя с Руттулом несколько скованно, а сам принц вовсе не пытался чем-то расположить Саву к себе. Между ними постоянно была дистанция, поддерживаемая, с одной стороны, осторожной почтительностью Савы, а с другой — невозмутимым достоинством принца. Он совершенно серьезно именовал Савири в официальных документах своей супругой, но был весьма далек от мысли, что когда-нибудь, когда Савири вырастет, она действительно станет его женой. Стенхе удивлялся, глядя на Руттула: тот всем женщинам Сургары предпочитал свою нежную Хаби, а к принцессе Савири относился так, как далеко не всякий заботливый отец относится к любимой дочери. Не то чтобы он ее баловал — нет, пожалуй, этого не было. Но все самое лучшее в Сургаре — книги, одежда, красивые вещички — все это доставлялось Савири, стоило ей хоть слово сказать. Руттул был очень богат — но на себя почти ничего не тратил. Хаби тоже на себя тратила мало — стеснялась пересудов, но зато для Савири они не жалели ничего.
Однако, щедро платя учителям девочки, Руттул не забывал с них спрашивать. В свои приезды в Савитри он расспрашивал Стенхе, чему Савири учится с охотой, а чему — с нежеланием, расспрашивал и самих педагогов.
С самой Савири Руттул о ее учебе говорил редко.
— Сава, — произнес он однажды за завтраком, называя девочку прозвищем, которое она получила в Сургаре. — Сава, твой учитель жалуется, что ты неприлежна…
— А почему он одно и то же по десять раз повторяет? — возразила она живо, метнув на учителя презрительный взгляд. Руттул взгляд этот отметил и неумеху потом заменил. Однако сейчас он сказал:
— Вероятно, он хочет, чтобы ты лучше запомнила его слова. Сава скорчила гримасу:
— Я не беспамятная!
— Считать-то он тебя научил? — с улыбкой осведомился Руттул. — Сколько будет один да один?
— Ну-у, — возмущенно протянула Сава. — Уж это-то я знаю.
— Ладно, — согласился Руттул. — Тогда реши такую задачку: у одного купца аршин полотна стоит семь таннери, а у другого — восемь, но аршин у второго на пядь короче, чем у первого. У которого из купцов покупать выгоднее?
— У второго, — тут же сказала Сава.
— А почему? — удивился Руттул.
— У него ткань лучше, — лукаво сказала Сава. — Иначе почему у него дороже? А то ведь разорится… Но вообще-то это на месте надо смотреть.
Маву прыснул смехом. Стенхе бросил в его сторону убийственный взгляд.
— А вот такая задачка, — весело продолжил Руттул. — Некая барышня купила десять аршин бархата, два аршина атласа и три аршина вердорских кружев. Сколько аршин несла с рынка служанка той барышни?
— Так нельзя складывать, — сказала Сава спокойно. Руттул рассмеялся. Стенхе вдруг проговорил:
— Прошу прощения, государь… Руттул приглашающе кивнул:
— Ну-ну, Стенхе…
— Эти купцы из задачки… — сказал Стенхе не очень уверенно, — один торгует в Лорцо, а другой в Ингрисо.
— Да, — с удовольствием подтвердил Руттул. — Так у которого покупать будешь, Сава?
— Я лучше в Тавине полотна куплю, — небрежно отозвалась Сава. — В Тавине полотно неплохое, зачем же в Майяр ездить.
— А служанка несла с базара не аршины, а корзину с покупками, — добавил Стенхе.
— А если один да один складывать, — совсем хмуро сказала Сава, — так и вовсе неизвестно что получится. При таком-то способе считать…
— Так прежде чем считать, надо знать, что считать и зачем, — улыбался Руттул. — Или я не прав, по-твоему?
— Прав, — отозвалась Сава.
Стенхе полагал, что такой метод счета Саве не понравился. Он ошибся: шутка Руттула заставила Саву изучить, пусть не очень углубленно, откуда купцы берут свои цены. Для этого она, воспользовавшись сведениями, присланными Руттулу его шпионами, даже составила таблицу налогов и сборов, взимаемых майярскими государями, Миттауром, Сургарой, Саутхо и Аориком. В экономику более далеких стран ей не позволяли углубиться недостаток и отрывочность данных.