Стенхе вышел из сарая и встал рядом с Маву.
— Я бы хотел знать, что произошло, — сказал Руттул. Стенхе коротко объяснил.
— Этот человек успел что-то сделать?
— Он только испугал госпожу, — доложил Маву. Руттул шагнул назад, окинул взглядом потерявшего человеческий облик бродягу и подозвал сотника.
— Это, — он указал на тело, — добить и похоронить. Маву завтра на рассвете повесить.
После этого, ничуть не думая о том, как его люди будут брать под стражу хокарэма, повернулся и пошел наверх.
Сотник приблизился к Маву. Нельзя сказать, что этот старый сургарский вояка трусил, но держался он все же с опаской. Маву, однако, повел себя совсем не так, как можно было бы вообразить: он нагнулся, вытащил из-за голенищ своих щегольских сапожек три ножа — два легких, метательных, и один боевой, старинной гортуской стали.
Стенхе предостерегающе кашлянул. Маву распрямился, ожег сотника взглядом: «Сбегу я, что ли?» — и зашагал к Савитри, спотыкаясь и бормоча что-то о бабских юбках, о хокарэмах и о высокопоставленных соплячках. Пару раз он провозгласил на всю степь: «Ну виноват, что я, отрицаю? Так не драться же из-за этого!» — и опять что-то о хокарэмах.
— Набрался он, что ли? — ошалело спросил сотник у Стенхе. Никогда прежде ему даже и слышать не приходилось о хокарэмах пьяных или тем более о хокарэмах спятивших.
Стенхе промолчал.
Маву, сопровождаемый опасливыми взглядами, дошел до Савитри, забрался в покой, где жили хокарэмы, и завалился на постель как был — в крови и грязи, вспомнив только про сапоги, которые тут же, сняв, с силой запулил в дверь.
Стенхе сапоги поднял и аккуратно поставил у двери, взял смену одежды, вымылся на заднем дворе, распугав всех своим видом. Ужинать он пошел в людскую, а не, как обычно, в господскую трапезную, причем сделал это, когда все уже поели и разошлись — кто спать, кто в сад языки почесать. Повариха, неразговорчивая нынче, с трепетом подала ему еду. Он съел, поблагодарил и ушел под двери Савиной спальни.
Руттул тоже не потерял аппетита. В полном молчании он сидел за обеденным столом в компании двух офицеров его свиты, с Савиными немногочисленными придворными и Хаби; после ужина он прошел в свой кабинет, постоял в задумчивости у окна, глядя в вечернюю темень, потом принял какое-то решение и направился в покои принцессы.
— Заперто, — предупредил из темного угла невидимый Стенхе.
Руттул стукнул в дверь и сказал, повысив голос:
— Сава, открой, или я прикажу выломать дверь.
После нескольких секунд ожидания он услышал, как Сава отодвигает дверной засов; тогда он сказал негромко:
— Пошел вон.
Стенхе торопливо поклонился и скользнул мимо Руттула по коридору.
Сава отворила тяжелые двери. В комнате было темно.
— Зажги свет, — приказал принц, нашаривая кресло и садясь.
Сава вышла и вскоре вернулась с канделябром, в котором горели две свечи. Она посмотрела на Руттула: достаточно ли этого?
— Садись, — приказал принц.
Сава поставила канделябр на стол и села на табурет.
— Я хотел бы знать, — сказал Руттул, — как ты оцениваешь свое сегодняшнее поведение.
— Я не думала, что так получится, — проговорила Сава после недолгого молчания.
— Я тоже так полагаю, — сухо ответил Руттул. — Если бы полагал иначе, я приказал бы тебя как следует высечь. И не розгами, а плетьми.
Руттул подождал, скажет ли что Сава, но она промолчала.
— Итак, — спросил Руттул, — могу ли я надеяться, что впредь твои поступки будут более обдуманны?
— Мои поступки обдуманны, — возразила Сава. — Я долго размышляла, как мне избежать опеки Маву.
— А подумать, чем это может закончиться, тебе и в голову не пришло?
— Откуда я могла знать, что это будет так страшно?
— Что именно? Нападение этого негодяя?
— Это было отвратительно и страшно, — согласилась Сава. — Но самое страшное было потом.
— И какие выводы ты из этого сделала?
— Я не сделала никаких выводов, — сказала Сава напряженным голосом. — Ты сам утверждал: нельзя никогда говорить необдуманные слова, а я не готова разговаривать с тобой. Мне трудно говорить с тобой! Ты пришел попенять мне, укорять плохим поведением? Сделай милость, говори, только не требуй, чтобы я отвечала. Я не могу говорить с тобой! Я будто на десять лет постарела! У меня в голове все гудит! Я уже поплакала, а сейчас расплачусь вновь. А ты говорил, что в таком состоянии на люди показываться нельзя! Я уже кувшин разбила, и таз тоже, и все равно мне хочется кого-то ударить! Даже тебя!
Руттул выслушал сбивчивые выкрики Савы, а когда она замолчала, сказал спокойным голосом:
— Хорошо. Поговорим потом. А ты сейчас ложись спать. За час до рассвета тебя разбудят.
Сава спросила:
— Мы уезжаем куда-то?
— Нет, — ответил Руттул. — Это просто еще одна воспитательная мера. Я хочу, чтобы ты присутствовала при казни.
Сава замерла:
— При казни? Чьей?
— А ты не знаешь? — небрежно бросил Руттул и пояснил: — Я приказал повесить Маву.
Сава молчала, потрясенная. Потом она вскочила на ноги:
— Вы не смеете! Маву не ваш слуга, а мой!
Руттул тоже перешел на это старинное, редко кем потребляемое, а потому чопорно-официальное «вы».
— Нет, я имею на это право, — возразил он. — Вы забыли закон. Муж имеет право распоряжаться имуществом жены. А я ваш муж, если помните.
— Это жестоко, — сказала Сава.
— Это необходимо, — ответил Руттул. — Я доверил ваше воспитание слугам; к сожалению, у меня слишком мало времени, чтобы заниматься вашим воспитанием самому. Но я полагал, люди, которым я поручил это, хорошо справляются со своими обязанностями. У меня не было повода усомниться в их добросовестности, теперь же я вижу, что ошибся. А ошибки нужно исправлять. Смерть Маву послужит предупреждением остальным. Конечно, Стенхе больше Маву заслужил наказание, но Стенхе слишком опытный человек, чтобы я мог так просто пожертвовать им. А от этого обалдуя Маву проку все равно нет…
— Вы чудовище, — сказала Сава. — Я думала, вы полубог, а вы демон. Что вы хотите? Хотите, я буду на коленях вымаливать прощение? Плакать? Целовать ваши ноги? Вы знаете, я не могу допустить, чтобы Маву убили… — Говоря так, Сава выпрямилась, гордо вскинув голову; голос ее окреп. Она готова была пойти на унижение, но добиться своего.
— Сядьте, и мы поговорим, — предложил Руттул. Именно этой реакции он и добивался.
Сава села.
— Сегодня вы вели себя как ребенок, — сказал Руттул. — А вам давно пора взрослеть. Правда, в этом виноват и я: создал для вас оранжерейные условия. А ведь вы не просто взрослый человек. Вы человек, облеченный некоторой властью. И настал тот момент, начиная с которого каждая ваша ошибка будет грозить смертью людям. И учтите еще, что ваше поведение влияет и на мое положение.
— Не делает ошибок тот, кто ничего не делает.
— Да, это верно. И у меня есть очень простой и хороший выход: запереть вас на женской половине, чтобы вы провели там всю жизнь, как это обычно и бывает со знатными майярскими дамами.
— Я согласна. Но если это отменит казнь Маву.
— Вы не поняли меня. Мне не нужна ваша покорность. Я хочу, чтобы вы научились четко представлять, какие последствия могут иметь ваши необдуманные действия.
— Сегодня уже умер один человек, а на рассвете убьют другого. Это слишком большая цена, не кажется ли вам? Я все осознала, я все поняла… А может, и ничего не поняла! — воскликнула она с гримасой муки на лице. — Но только знайте, высокий принц, если Маву умрет, я найду способ убить себя. Даже если Стенхе не будет отходить от меня ни на шаг. Это не угроза, высокий принц. Кто я, чтобы вам угрожать? Я не знаю, значу ли я что-нибудь для вас, кроме залога мира с Майяром. Но только я не смогу жить с таким камнем на душе. А теперь оставьте меня. Я не могу больше говорить.
Она встала. Руттул тоже поднялся из кресла.
— Ладно, — сказал он. — Я отменю казнь. Отдыхайте. Он ушел.
Сава села на кушетку, легла, закрыла глаза, но сразу же вскочила.
Нет, заснуть не стоило и пытаться. Она отыскала упавшую шаль, накинула на плечи, погасила в канделябре одну свечу, вторую вынула из подсвечника, вышла из комнаты и пошла по темным коридорам.
За ее спиной скрипнула половица.
— Стенхе? — спросила Сава. Тень молчала. — Стенхе, за мной не ходи. Жди у моей комнаты. — Голос ее был тверд.
Стенхе поколебался и сказал тихо:
— Слушаю, госпожа.
Он повиновался! Сава удивленно посмотрела ему вслед и продолжила свой путь. Стенхе тоже признал ее взрослой? Или он считал, что виноват больше Маву?
«Теперь я буду по-иному с ним разговаривать», — решила Сава.
У комнаты, где жили хокарэмы, Сава остановилась. Не было слышно ни звука. Сава подумала, решительно толкнула дверь, перешагнула порог.
— Маву! — тихо позвала Савири.
Маву молчал. Сава подошла, осветила его лицо:
— Маву, не притворяйся, у тебя веки дрожат! Маву открыл глаза и сел на постели.
— С чем пожаловала, дорогая моя госпожа?
— Я только что говорила с Руттулом. Он отменил казнь.
— Спасибо и на этом, госпожа моя, — серьезно ответил Маву.
Сава помолчала.
— Ты сердишься на меня, Маву?
— Да нет, госпожа моя, чего мне на тебя сердиться? — вздохнул Маву. — Только что ты стоишь? Садись-ка на постель к Стенхе, там чисто.
Сава забралась на кровать, подобрала под себя ноги, устроилась.
— Укройся одеялом, — посоветовал Маву. — Холодает к ночи.
— У меня шаль теплая.
— Я свет потушу, можно? Мошка летит.
— Конечно, — согласилась Сава.
Маву пальцами загасил фитиль и бросил свечу на стол.
— Я хотел сбежать этой ночью, — сказал Маву в темноте.
— Как же ты? — поразилась Сава. — Ведь тебя бы все равно нашли. Ты же говорил…
— А кто искать-то будет? Стенхе? Так его не отпустят далеко от тебя. Остальных я не боюсь — ведь больше в Сургаре хокарэмов нет, а майярские сюда не сунутся…
— А зачем ты это говоришь мне?
— Интересно. Интересно, как ты к этому отнесешься.
— Маву, прости меня. Я вела себя как дура.
— Вовсе нет. Задумано было хорошо. Хотя Стенхе бы тебя раскусил.
— Конечно, — согласилась Сава. — Он любую каверзу за лигу чует.
— Он-то неладное и заподозрил…
— Маву, ты можешь научить меня драться?
— Что???
— Драться, — повторила Савири. — Ведь ты учил меня прятаться и двигаться бесшумно. А драки что, в перечне запретов?
— Хм… — Маву почесал нос.
— Маву, не притворяйся, что ты озадачен. Ведь если б на моем месте была хокарэми, все было бы иначе, правда?
— Ты никогда не станешь хокарэми, — возразил Маву. — Ты упустила возраст, к совершенству ты не приблизишься.
— Не надо мне совершенства! Я просто не хочу больше быть беспомощной.
— Руттул не позволит.
— Я попрошу его.
Пауза. Потом Маву наконец сказал:
— Вот Стенхе удивится…
…Руттул сел за обеденный стол и спросил, не обращаясь ни к кому в отдельности:
— Сава сегодня завтракать не будет?
— Я думаю, нет, — поспешно ответила Хаби. — Она уснула от силы два часа назад.
Но оказалось, она ошиблась. Не успели все рассесться, как Сава стремительно вошла в трапезную и присела перед Руттулом в церемонном поклоне:
— Прошу простить мое опоздание.
— Можешь сесть, — сказал Руттул сурово.
Сава присела еще раз и заняла свое кресло рядом с принцем.
За столом полагалось вести приятную беседу, а поддерживать и направлять ее должна была, по обычаю, Сава, но сегодня она была задумчива и молчалива. За весь завтрак она сказала только слуге: «Достаточно», а когда трапеза подходила к концу, спросила Руттула, не может ли он уделить ей несколько минут для разговора.
— Это невозможно, — ответил Руттул. — Сразу после завтрака я уезжаю в Тавин.
— Это будут действительно несколько минут, — настаивала Сава. — Я не задержу вас.
— Хорошо. Я выслушаю тебя.
Сава почтительно склонила голову; после завтрака она последовала за Руттулом во двор — Стенхе неотступно следовал за ней — и, когда он сухо сказал: «Слушаю тебя», с трудом удержалась, чтобы не выпалить все то, что она хотела сказать.
— Господин мой, — начала она медленно. — Вчерашний день кое-чему научил меня: выводы, которые я сделала, боюсь, покажутся вам неприемлемыми.
— Ну-ну, — сказал Руттул с усмешкой. — Что ты там придумала?
— Я прошу вашего разрешения посвятить часть моего обучения некоторым хокарэмским приемам.
Руттул удивленно поднял брови.
— Я не хочу зависеть от слуг, — продолжала Сава, — когда моей жизни или чести будет угрожать опасность. — Саве прискучило уже говорить длинными, тщательно обдуманными фразами, но позволить себе бросить высокопарный стиль она уже не могла.
— А как ваши занятия геральдикой? — спросил Руттул. — Я слышал жалобы учителя.
— Он больше не будет жаловаться, — твердо сказала Сава.
— Звучит зловеще, — усмехнулся Руттул. Он оглянулся, поманил Стенхе: — Пусть попробует. Только осторожно, чтоб с ней, не дай Бог, чего-нибудь не случилось.
Стенхе поклонился, а когда Руттул уехал, обратился к Саве:
— Госпожа моя, я не знаю науки боя для благородных дам.
— Значит, придется ее выдумать, — ответила Сава.
Руттул полагал, что Сава, внезапно загоревшись новой идеей, так же быстро и остынет, едва набьет десяток синяков. Но Сава взялась за дело рьяно, и первые несколько уроков, которые преподал ей Стенхе, хотя и вымотали ее до изнеможения, отказаться от затеи заняться мужским делом не заставили.
Надо сказать, высокие требования, которые сразу предъявил Стенхе к принцессе, и имели целью отвадить Саву от неженского дела; неодобрение Стенхе Сава уловила и поддаваться ему не собиралась. Волей-неволей, но Стенхе до сих пор воспитывал Саву вовсе не как изнеженную барышню: она хорошо плавала и ездила верхом и большую часть дня проводила под открытым небом, лазая по деревьям и карабкаясь на высокие курганы.
Все это сейчас помогало ей, и еще помогал Маву — бесценными советами, на которые скупился теперь рассерженный Стенхе.
— Ну нет, — говорила принцесса Маву. — Он меня не переупрямит.
— Упрямство? — удивился Маву. — Против хокарэма? Ты меня удивляешь, госпожа.
— А что нужно, чтобы победить хокарэма? — с живым интересом спросила Сава.
— Хокарэмы непобедимы, — заявил Маву.
— Такого не бывает, — возразила Сава. — И на хокарэмов должна быть управа.
— Что-нибудь сверхъестественное, — ответил Маву. — Вроде Руттуловых фокусов.
Сава удивилась:
— Ни разу не видела, чтобы Руттул делал что-то сверхъестественное.
— Я тоже, — кивнул Маву. — Но зато наслышан о его способностях.
— А, — небрежно произнесла Сава. — Все это сплетни… Маву не стал вдаваться в подробности.
— Чтобы победить хокарэма, — сказал он глубокомысленно, — надо вызвать его симпатию и заставить его желать тебе победы.
— Хм, — не менее глубокомысленно отозвалась Сава. — По-моему, Стенхе вовсе не питает ко мне неприязни.
— Со Стенхе это не пройдет, — возразил Маву. — Он тебя как облупленную знает. Так что или сдавайся и более об этой глупости не вспоминай, или терпи, пока терпится, а там глядишь — легче станет.
Обнадеживающая сентенция хокарэма Савири мало утешила, но что было делать? И Сава, стиснув зубы, как могла выполняла требования Стенхе. Уж и погонял он ее! Сава заметно осунулась, измотанная бесконечными пробежками, заплывами и прочими упражнениями, а до нужных ей приемов драки дело все не доходило. Спрашивать же у Стенхе, когда наконец они займутся вожделенными приемами, было бесполезно — Сава это отлично понимала. Маву же на ее расспросы только пожимал плечами:
— Где же твоя выдержка, госпожа? Ты же хочешь стать хокарэми…
Сава перестала спрашивать и его.
Руттул, тоже присматривавшийся к хокарэмским методам обучения с интересом, не выдержал раньше, хотя, конечно, из воспитательных соображений вида Саве не показал.