Допрос пленных показал, что этот отряд действовал самостоятельно. И что его действительно «сколотил» Андрей из разрозненных банд, которые преследовали его.
Конечно, разбить такую банду менее славно, чем передовой полк большого войска. Но и даже так воевода возгордился безмерно и прям задрал нос в небеса.
Для русского ориентализованного войска выйти в поле и решительным съемным боем разгромить противника было редким и славным успехом. Пусть и такого невеликого неприятеля. Хотя, конечно, все познается в масштабах. Ведь тульский полк сумел одержать верх над равным ему по силе супостатом. Так что для воеводы это было если и не «звездой героя», то чем-то очень близким в его послужном списке, серьезно поднимая его шансы на решительный успех в дальнейшей карьере. Тем более, что в челобитной он, по обыкновению эпохи, преувеличит численность противника в несколько раз для пущей красоты…
Погибших оказалось всего-ничего. Восемь бойцов. Двое из них умерли сразу, остальные — от ран преставились. Немного. Слишком уж шокирующим оказался для татар этот копейный удар на пятачке. Иначе бы, конечно, «двухсотых[1]» стало существенно больше.
Раненых, но пока живых, насчитали, конечно, больше. Но тоже не шибко сильно. Тридцать два бойца всего. Из них только десятку требовалось волокуши. Остальные в седле сидели.
Среди лежачих оказался и Андрей.
Почему? Причин к тому хватало.
Сказался и серьезный ушиб, который он получил, падая с коня. И незначительные, но неприятные ранения. И очень сильное истощение организма. Из-за чего Андрей был всю дорогу едва в сознании, постоянно проваливаясь в небытие.
Из его отряда погиб Никодим. Получив легким копьем под мышку, когда замахнулся саблей. Модест и Зенон оказались серьезно ранены. Достаточно серьезно для того, чтобы оказаться на волокушах. Тех же, в отряде Андрея, кто избежал пусть даже самых малых ранений, не имелось и вовсе. Каждого зацепило.
В Туле же их встречали не только горожане, но и царь с Московским, Каширским да Коломенским полками. Точнее не в самой Туле, а рядом с ней.
— Ну, рассказывай, как сходил? — спросил Иоанн Васильевич своего шурина, принимая его приватно после небольшой торжественной части.
— Хорошо сходил. Интересно. — зевнув ответил Даниил Романович, будучи изрядно уставшим.
— Не тяни. Что узнал?
— Ничего хорошего не узнал. Андрей этот — зверь. Настоящий. Ты бы видел его в бою. Если ЭТО — новик, то я ощипанная курица. И саблей, и копьем он орудует — дай Боже. А храбрость такая, что дух захватывает! Я вот ставя себя на его место, струхнул бы. В десяток атаковать две сотни. Да не напуском, а идя на копейный съемный бой самым решительным образом. Он — пошел. Спокойно так, словно на прогулку. И полк за собой увлек.
— Как это? — удивился царь.
— Так песню он какую-то петь начал. Ее в полку знали. Подхватили. И пошло-поехало.
— А что за песня?
— Мрачная. И наш последний бой увидят облака, и похоронит нас быстрая река. Бр-р-р… Но пробирает. И судя по тому, как этот безумец воюет, он именно на это и рассчитывает.
— А что насчет интересующего нас дела?
— Ничего не могу сказать, по поводу того, кто он. Но что не помещик могу утверждать совершенно точно. Я с ним не общался, но беседу беседовал с его людьми. И кое-что из его вещей прихватил, пользуясь своим правом. Например, вот это. — произнес Даниил Романович, извлекая из сумы, которую он зачем-то с собой приволок, имущество Андрея.
Первым делом он положил перед царем планшет по виду ташки гусарской. Иоанн Васильевич осмотрел его. Открыл. И увидел на откидном клапане карманчик, где покоилось несколько листов бумаги.
— Это карты. Во всяком случае, люди Андрея сказывали, что он их так называл. Здесь, на этих листках изображена местность там, где он задумал засаду. И прилегающие земли. Обрати внимание на значки — я понятия не имею, что они означают. Но даже без них — все и так понятно. Тут лес. Тут заболочено и рогоз. Тут речка. Тут поле. Тут брод. Видишь?
— Да. Необычно.
— Внутри глянь. Там полно таких зарисовок. И листы с заметками. А это, — произнес Даниил Романович, извлекая что-то вроде тетради, — самое интересное.
— Что это?
— А черт его знает, как это зовется? Главное, что тут каждый день его записан. Посмотри сам. Видишь? Вот день. Вот время — утро там или вечер, или еще как отмечено. А вот описание того, что произошло или делалось. Я на привалах, пока добирались, все прочитал. Вот глянь. Видишь. Сетует, что кошевые с топорами, а не с тесаками. Через подлесок пробираться не удобно. А вот тут он описывает сколько какого корма ушло. Здесь. Смотри. Скрупулезно, буквально по головам считает неприятеля и его коней. Отмечает броню и оружие. А здесь, ты глянь, отмечает, что всего заметил столько-то и подозревает, что еще столько-то обходит его по заливному лугу. И так далее. Читаешь это и перед глазами весь его поход.
Иоанн Васильевич не стал ничего комментировать. Просто погрузился в чтение. Лишь четверть часа спустя спросил:
— А что такое пеммикан?
— Это еда такая. Что значит название — не ведаю. Да и его люди тоже. Он просто ее так назвал и все. Вот, — достал он из сумки брусок продукта, — попробуй. На жаре все лето может не портится. Мясо, жир, ягоды хитро как-то приготовленные. Я ради интереса всю дорогу от места боя ел только его. И ничего. Жив-здоров и не дурно себя чувствую.
Царь осторожно принял брикет. Осмотрел его. Обнюхал. И осторожно откусил. Пожевал. Проглотил. Еще откусил, уже кусок побольше…
Так они и сидели с шурином, разбирая журнал боевых действие, кроки и впечатления. Даниил Романович «топил» за то, что только благодаря картам и записям Андрей сумел продержаться так долго и ловко. Он ведь фиксировал все сведения и оперировал ими. Что позволяло им отслеживать и просчитывать перемещения противника. Наличие же пеммикана и концентрата супового явно говорило о том, что парень готовился к походу задолго до его начала. Но это ладно. Шурин восторгался тем, что эти продукты, заготовленные впрок, могут очень сильно облегчить походную жизнь.
Ну и так далее, и тому подобное…
Иоанн Васильевич же внимательно слушал и думал, собирая в голове «картину маслом». Поглядывал на почерк, многое говорящий о человеке. Посматривал на зарисовки. И вспоминал все, что ранее слышал и видел. Все. Вообще все. Начиная с истории об «отцовском наследстве» в виде краски, лампе и так далее. И чем больше думал, тем меньше ему нравился вывод, к которому он приходил…
Тем временем Андрея обихаживал травник Иван.
— О! Я вижу ты не спишь. Пора принять лекарство. — произнес он, входя. И сразу направился к стоящей на столике емкости, прикрытой тряпицей, от которой тянуло травами.
— Что там? — тихо спросил парень.
— Зелье, от которого пройдут твои хвори.
— ЧТО ТАМ? — намного жестче поинтересовался Андрей. — Что ты туда намешал?
— Оу… но разве ты понимаешь в травах? Что дадут тебе мои слова?
— Если ты не скажешь, я забью тебе этот горшок в глотку. — произнес парень очень тихо, но от этого не менее опасно. И взгляд у него был такой, что лучше не возражать.
Отец Сабастьян немало этому удивился. И даже хотел было возмутиться таким недоверием, но видя решительность настроя, начал перечислять что и в каком количестве положил в зелье.
Внимательно его выслушав и задав наводящие вопросы Андрей принял чашечку, в которую ему налили лекарство, и долго ее обнюхивал. Потом чуть-чуть попробовал языком, прислушиваясь к своим вкусовым ощущениям.
И, кивнув каким-то своим мыслям, выпил.
— Откуда такое недоверие? — принимая чашечку, спросил «травник Иван».
— Иных уж нет, других долечим, — фыркнул Андрей. — В твоем отваре половина трав лишние, но вроде бы безвредные. Не представляю, какой от всей этой бурды будет эффект. Но надеюсь, что хуже не станет. Хотя надежды мало.
— Откуда тебе знать?!
— От верблюда! Ты мне еще про клятву Гиппократа вспомни. Чай ты травник дикий, а не Парацельс. Откуда тебе знать, какая трава как действует и какой от нее побочный эффект? Ты клинические испытания проводил? Или опираешься на высокие научные знания вроде «одна бабка сказала»?
— Тебе знакомы имена Гиппократа и Парацельса? — неподдельно улыбнулся «травник Иван».
— Парацельс — это не имя, а псевдоним. Но да, слышал.
— Я видел твой бой. Он впечатляет. — решил сменить тему отец Себастьян, боясь выдать себя беседами по опасным и скользким темам.
— Мой? Почему мой? — удивился Андрей.
— Я сидел на дереве и видел, как ты бился. Очень достойно. Такой удар копьем!
— А что в нем такого?
— Ну… — замялся «травник Иван». — Я слышал, что такой в почете у рыцарей.
— Да ну, брось. Почему в почете? Обычный для них удар. Ничего особенного.
— Ты славно бился. Очень славно.
— Почем тебе знать?
— Я травник. Многое видел. Еще большее слышал.
— А я слышал, что когда рак свиснет, то мертвые в пляс пойдут. — фыркнул Андрей. — Люди горазды сказки рассказывать. И чем дурнее, тем веселее. Ибо человек слаб и падок до страстей и глупостей. Ты меня еще рыцарем без страха и упрека назови[2].
— Ты читал этот роман? — округлил глаза священник-доминиканец, исполнявший роль травника.
— А ты когда его успел прочесть? И откуда, друг мой, твой акцент? — прищурившись, спросил Андрей.
— Я долго жил в коронных землях. Приходилось пользовать и шляхтичей. — поспешно ответил травник, явно побледнев.
— А чего ушел?
— Паписты притесняли.
— А ты-то им чем помешал?
— Православный.
— Бараны, — буркнул Андрей, комментируя услышанное.
— Бараны? Почему?
— Слышал притчу про соломинку в чужом глазу?
— Доводилось.
— Вот — это про них. У самих черт знает, что творится, а туда же — «несут свети истинной веры»! Тьфу ты, — сплюнул символически он, — балбесы. Ну или бараны. Хоть кол на голове теши.
— А что у них творится?
— Принцип единства Империи утрачен. Папа превратился в мелкого светского правителя, которому нет дела ни до чего, кроме своих ничтожных владений в Италии. Сидит у себя на вилле и наслаждается жизнью. Бездельник. Протестанты же лезут отовсюду как грибы после дождя. Попытки как-то заткнуть им рот с помощью инквизиции, только играет им на руку. Потому что рыба гниет с головы. И приказать считать всю эту вонь благоуханием нельзя. В общем, дело дрянь. Понятно, что Dum spiro, spero, но все очень плохо…
— Надежда есть, — наверное излишне твердо произнес «травник Иван», погрузившись в свои мысли.
— Есть. В конце концов, тебе лучше знать. Я-то о делах латинской веры знаю лишь понаслышке. М? Иван. Или как тебя на самом деле звать? А?
— О чем ты? — напрягся отец Себастьян.
— О тебе. Что ты забыл в Туле?
— Я? — захлопал глазами собеседник.
— Мне позвать отца Афанасия? Сказывай, шайзе, кто ты и зачем пришел? — произнес Андрей, достав руку с кинжалом.
— Успокойся! Успокойся! Я все скажу! Все!
— Ты тянешь время, чтобы придумать себе красивую сказку? Откуда латынь ведаешь?
— Я бедный студент, который бежал из Краковского университета! Учился там на медика. Но…
— Что, «но»?
— Пострадал за свой длинный язык, — с нешуточным испугом на лице, произнес этот «травник». И продолжил втирать Андрею легенду, которую уже раз семь или восемь рассказал отцу Афанасию.
Парень дослушал и холодно произнес:
— Красивая история. Жаль, что ложь.
— Что? Но я сказал правду!
— Студент-медик, знающий латынь убегает в Тулу, чтобы получить практику? Кто тебе эту чушь придумал? Плюнь ему в его глупые глаза, невзирая на сан. Признавайся. Доминиканцы легенду выдумывали? Что молчишь? Ох… Что с тобой?
— Дышать тяжело, — схватившись за грудь, прошептал «травник Иван». — Воздуха… воздуха… — прошептал он и поспешно вышел из помещения.
— Вот скотина, — фыркнул Андрей, услышав поспешно удаляющиеся шаги…
[1] Груз «двести» — жаргонное выражение, вошедшее в обиход с 1980-х для обозначения погибшего бойца (безвозвратные потери) или его трупа при перевозке.
[2] Выражение «рыцарь без страха и упрека» стало общеупотребимым после распространения в 1527 году анонимного романа «Приятнейшая, забавная и отдохновительная история, сочиненная честным слугой о событиях и поступках, успехах и подвигах доброго рыцаря без страха и упрека, славного сеньора Баярда». Да и на деле Пьер дю Террайль Баярд (1476–1524) имел на самом деле титул «chevalier sans peur et reproche», который примерно так и переводится.
Часть 3. Глава 10
Глава 10
1554 год, 11 августа, Тула
Дверь скрипнула и в помещение, где отдыхал Андрей, приходя в себя, заглянул Иоанн свет Васильевич. Парень глянул на него и скривился как от кислого яблока дички, но потом выдавил из себя стандартную здравницу.
— Ты ведь не это хотел сказать, — усмехнувшись, заметил царь, устроившись на лавке рядом.
— Не это.
— Так скажи.
— Не все слова нужно говорить.
— Я разрешаю. Что ты хотел сказать?
— Долго мы не виделись, нахрен мы и встретились.
— Не рад, значит, встрече, — усмехнулся Иоанн Васильевич.
— В свете слухов, которыми земля полниться, мню здоровья мне наша встреча не добавит. И покоя.
— Кстати, насчет слухов. Не хочешь мне ничего сказать?
— Нет.
— Совсем ничего?
— Разве что спросить. Тот говорун еще жив?
— Жив, — вполне добродушно улыбнулся Иоанн Васильевич.
— И я смогу подержаться за его горло?
— Увы, — развел царь руками. — Даже я не могу это сделать.
— Неужто и правда митрополит учудил?
— А почему митрополит? Может сбежал тот говорун. Откуда ты знаешь?
— Да ну… — махнул рукой Андрей. — Это слишком очевидно. Кстати, а где травник?
— Какой травник?
— Ну… за мной с самого поля боя травник ухаживал. Помоями какими-то лечебными поил, а я истово молился, чтобы мне ими не отравиться. И вот — пропал куда-то со вчерашнего вечера.
— Эй! Кто там? — рявкнул царь и почти тут же из соседней комнаты вошел вооруженный мужчина с жестким, цепким взглядом.
— Слушаю.
— Узнай, что там с травником.
— Так уже, Государь.
— Что уже?
— Отец Афанасий только приходил. Спрашивал, не видели ли мы травника. И сказал, что со вчерашнего дня тот не появлялся. Вещи же все на месте, и он не понимает, что случилось. Переживает.
— Посоветуй ему искать этого травника в Верховских княжествах, — хохотнул Андрей. — Он как раз должен был успеть туда добраться, если весь вечер, ночь и утро на лодке быстрой идти.
— А что он там забыл? — удивился царь.
— Да я вчера шутку пошутил. Немного его разговорами отвлек, а потом и выпалил, что, дескать, я все знаю, да назвал этот травника папистом-соглядатаем. Ну он за сердце схватился и бежать. Вот, видно, и бежит до сих пор.
— Соглядатай? — удивился незнакомый вооруженный мужчина.
— В свете всех этих слухов я вообще удивлен, что он только один.
— Действительно, — пожевал губы Иоанн Васильевич. — Пошли гонца в Верховские княжества. Выясни — появлялся ли там этот травник. Если сумеют задержать, пускай задержат.
— Все сделаю.
— Ступай.
Вооруженный мужчина вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
— Это ты ловко придумал.
— Ничего такого в моей выдумке нет. Мне сказывали, что придумка сия очень древняя. Да ты и сам можешь так поразвлечься. Как почуешь, что снова от заговоров дышать нечем, так ты тайно разошли боярам письмеца малые, где напиши: «Все пропало! Он все знает!» Только на хорошей бумаге, чтобы было видно — не бедняк шалит. А дальше можешь забраться на какую-нибудь колокольню повыше и наблюдать за тем, как бояре разбегаются из стольного града как тараканы из-под веника.
Царь внимательно посмотрел на Андрея. Помолчал. Секунд пятнадцать. А потом начал смеяться. Далее ржать, как конь. Едва не скатившись в истерику.
Наконец, утерев слезы на раскрасневшемся лице, он произнес:
— Поедешь со мной в Москву?
— Прикажешь — поеду. Но если можно, я бы тут лучше остался.
— А чего?
— Не хочу.