Зомби - Чекалов Денис Александрович 30 стр.


— Ну, так что происходит? — спросил я, стараясь быть рассудительным.

— Только не надо говорить таким тоном! — раздраженно бросила она, останавливаясь передо мной с крепко сжатыми кулачками и перекошенным лицом. — Ты говоришь так, будто я испугалась какой-то глупости! Я сказала, что это он, и это действительно он!

Но я уже разозлился.

— Ты хочешь сказать, что он здесь? — сердито спросил я.

— Я хочу сказать, что он где-то неподалеку, — ответила она, гневно сверкая широко распахнутыми глазами. — Или хотя бы его отдельные части!

А потом она снова разразилась этими захлебывающимися рыданиями, которых я не могу выносить, и я еще раз уложил ее на кровать.

— Дорогая, — сказал я, — расскажи мне обо всем по порядку, и я постараюсь разобраться. Я обещаю.

— Правда, Артур? О, как я на это надеюсь!

Я поцеловал ее и попытался снова подтолкнуть к рассказу:

— Ну, давай, расскажи с самого начала.

— Я… я была в ванне, прихорашивалась перед встречей с тобой, надеясь, что на этот раз мы сможем провести тихий спокойный вечер вдвоем, а потом и ночь. Я уже успела намылиться, как вдруг ощутила на себе чей-то взгляд. И это был он! На краю ванны! Это был Джереми!

— Джереми, — спокойно повторил я, не сводя с ее лица хмурого взгляда. — Джереми… человек?

— Нет, как же ты глуп, — его проклятый глаз!

Она сорвала обертку с коробки конфет (ее любимых, с ликером) и начала торопливо набивать себе рот сладостями. Вот тогда я впервые подумал: "А может, у нее нервный срыв?"

— Хорошо, — произнес я, поднялся с кровати, подошел к комоду и выдвинул ящик, где оставил обитую бархатом коробочку, — В таком случае…

Коробочка лежала на месте, но раскрытая и абсолютно пустая. В ту же секунду раздался незабываемый звук катящегося шарика. Ни за что бы не поверил, но отвратительный глаз выкатился из ванной комнаты, заскочил на ковер и остановился, злобно глядя на меня.

А потом: Бам! Бам! — из гардеробной, и снова БАМ! Последний оглушительный удар сорвал дверь с петель, и появилась нога Джереми, она царапала пол, как клешня, оторванная от еще живого краба! Да, она не просто лежала там, а… двигалась! Проклятый протез то сгибался, то разгибался в коленном шарнире, как живой!

От изумления я, широко раскрыв рот, попятился от этого чуда — пятился, пока не сел на кровать, не в силах произнести ни слова. Анжела все видела, и теперь ее глаза грозили выпасть из орбит; из уголка дрожащего рта вытекла струйка слюны, смешанной с шоколадом, но рука механически потянулась за очередной конфетой. Только на этот раз ей попалось нечто другое.

Пытаясь ее предупредить, я взмахнул рукой и пробормотал что-то нечленораздельное. Но язык как будто прилип к нёбу, и слов не получилось. "Крак!" — это все, что я сумел выдавить, да и то слишком поздно. Анжела уже закинула в рот то, что она принимала за конфету. Это был глаз Джереми — но не стеклянный глаз!

Боже, какое безумие и отчаяние овладели ею, когда она его раскусила! Горло у нее все еще было заполнено шоколадом, лицо посинело, зрачки бешено вращались, а пальцы судорожно вцепились в простыню.

— Акх… акх… акх!

Я стал массировать ей шею, а проклятая нога поскакала по полу прямо к кровати, кошмарный стеклянный глаз как сумасшедший метался из стороны в сторону и вертелся, словно его хозяин хохотал!

Потом… Анжела вцепилась в мою рубашку и, падая с кровати, разорвала ее снизу доверху. Глаза у нее выпучились, словно кнопки органа, лицо стало фиолетовым, скрюченные пальцы прошлись по голой груди и оставили по пять кровоточащих полосок с каждой стороны. А я едва заметил это, потому что керамическая нога Джереми все еще колотилась на полу, а глаз продолжал смеяться.

Я тоже расхохотался, когда пинком отправил протез обратно в гардеробную и запер дверь, а стеклянный глаз загнал под туалетный столик Анжелы. Я смеялся, смеялся и смеялся, пока не начал рыдать, и, возможно, так и не смог бы остановиться.

Но что это?

Что это за шум за дверью, на лестничной клетке?

Оно — он — Джереми и сейчас еще там и продолжает стучать. Он заблокировал окна, чтобы я не смог убежать, но я успел забаррикадировать дверь, чтобы он не мог войти; и теперь мы крепко связаны друг с другом. Правда, у меня есть преимущество: я могу видеть, а он совершенно ослеп! То есть я знаю, что он ослеп, потому что стеклянный глаз у меня, а настоящий проглотила Анжела! И его нога, я уверен, вот-вот выбьет дверь гардеробной, но, как только она выскочит, я прыгну на нее и разобью на куски.

И вот он бьется там, на площадке, слепой, как летучая мышь, — плюх-шлеп, плюх-шлеп — и воняет как сама преисподняя! Вот тебе, Джереми Джонсон Клив! Я не собираюсь отсюда выходить. Я не собираюсь открывать дверь ни тебе, ни горничной, которая должна прийти утром, ни кухарке, ни полиции, никому.

Со своими подушками, одеялами и своим большим пальцем я останусь здесь, где тепло, уютно и безопасно. Здесь, под кроватью.

"Ты слышишь меня, Джереми?

Ты слышишь меня?

Я — не — собираюсь — выходить!"

Говард Филлипс Лавкрафт

Герберт Вест, реаниматор

Говард Филлипс Лавкрафт (1890–1937), возможно, самый выдающийся из всех писателей-фантастов двадцатого века, которые обращались в своих произведениях к сфере сверхъестественного и по чьим стопам двинулось множество последователей. И ныне едва ли не каждый автор, чье творчество связано с литературой ужасов, так или иначе испытывает влияние Лавкрафта. Это тем более замечательно, что сам Лавкрафт никогда не был особенно плодовит, и при жизни писателя его рассказы, эссе и поэмы публиковались главным образом в любительских изданиях и дешевых журналах, рассчитанных на непритязательный вкус, вроде, например, "Weird. Tales".

Спустя два года после безвременной кончины Лавкрафта двое его молодых протеже, Август Дерлет и Дональд Вандрей, основали издательство "Arkham House", в котором подготовили и осуществили публикацию посмертного собрания произведений своего учителя под заглавием "Посторонний и другие". В конце концов им удалось вернуть читателю все творческое наследие Лавкрафта.

Рассказ "Герберт Вест, реаниматор", по общепринятому мнению, является одной из первых профессиональных работ писателя, а потому лишен еще той творческой мощи, которой кипят его более поздние произведения. В 1921 году к Лавкрафту обратился один коллега, такой же, как он сам, журналист-любитель по имени Джордж Джулиан Хьютен, и предложил ему написать цикл рассказов в жанре, хоррор, связанных общим сюжетом. Хьютен обещал напечатать их в своем новом профессиональном журнале "Home Brew". Рассказы эти были впервые опубликованы, под общим заглавием "Страшные истории" в январском и последующих выпусках 1922 года. Известно о жалобах Лавкрафта на "ярмо каторжного труда" и на "бессмысленность и пагубность службы золотому тельцу", однако он согласился принять вознаграждение в сумме пять долларов за каждый рассказ (иными словами, по четверти цента за слово, или тридцать долларов за весь объем, — сумма ничтожная даже по тем временам). Но на этом унижения не закончились: аккуратно выплатив гонорар за первые два фрагмента, издатель заставил Лавкрафта долгие месяцы дожидаться основной части суммы.

Трудно представить себе, чтобы Лавкрафт мог предвидеть (а уж тем более одобрить) тот факт, что этот рассказ ляжет в основу возмутительного, но невероятно популярного фильма "Реаниматор", снятого в 1985 году режиссером Стюартом Гордоном и ставшего настоящим хитом, а также его не менее несуразного сиквела "Невеста реаниматора" (1989), где Джеффри Комбс сыграл роль не признающего смерти студента-медика Герберта Веста.

I

Возвращение из тьмы

О Герберте Весте, с которым в ранней юности мы были друзьями, ныне я не могу говорить без крайнего ужаса. И ужас этот не столько связан со зловещими обстоятельствами его недавнего исчезновения, сколько порожден родом его деятельности. Впервые мне стало по-настоящему страшно семнадцать лет назад, когда мы вместе учились на втором курсе медицинского факультета Мискатонского университета в городе Аркхеме. Пока Вест был рядом, чудесная и демоническая природа его экспериментов вызывала во мне живейший интерес, и потому я принимал в них самое активное участие. Теперь, когда он исчез и чары рассеялись, все чувства затмил страх: воспоминания прошлого и таинство грядущего, как никогда, туманны, вытеснены кошмаром реальности.

Вскоре после нашего знакомства случилось нечто, ставшее самым жутким впечатлением моей жизни. Ценой невероятных усилий я преодолел отвращение и теперь могу все рассказать. Произошло это во времена нашего обучения на медицинском факультете. Вест уже тогда пользовался недоброй славой благодаря своим диким теориям относительно смерти и возможностей ее искусственного преодоления. Взгляды его были излюбленным предметом насмешек среди преподавателей и товарищей по учебе. Они основывались на механистическом восприятии природы живого, а разработки были направлены на открытие способов манипуляции частями человеческого тела с помощью тщательно просчитанного химического воздействия после того, как тело покинула жизнь. В ходе экспериментов с различными оживляющими растворами Вест убил и изувечил несметное множество кроликов, морских свинок, кошек, собак и обезьян, чем навлек на себя негодование всего колледжа. В нескольких случаях ему действительно удалось вызвать признаки жизни (весьма пугающие!) у умерших животных. Вскоре он осознал, что для успеха, если таковой в принципе достижим, исследованиям придется посвятить всю жизнь. Еще стало очевидно, что, поскольку один и тот же раствор не действовал одинаково на разные виды, для дальнейших, узконаправленных разработок понадобятся опыты на человеке. Именно тогда Вест впервые пошел на конфликт с руководством колледжа и был отстранен от экспериментов деканом медицинского факультета — высокопрофессиональным и неизменно благожелательным доктором Алланом Холси, чья великодушная помощь больным памятна старожилам Аркхема.

Я всегда относился к исканиям Веста с пониманием и исключительной терпимостью. Мы часто обсуждали его теории, развитие которых множило невероятные гипотезы и должно было в будущем дать человечеству едва ли не безграничные возможности. Утверждая вслед за Геккелем, что жизнь есть исключительно результат химических и физических процессов и что так называемая душа — миф, мой друг был убежден: искусственное восстановление жизнедеятельности в мертвом организме зависит лишь от состояния тканей. Иными словами, если процесс разложения клеток еще не начался, с помощью определенных препаратов тело, обладающее полным комплектом необходимых органов, можно вернуть к той специфической форме существования, которую принято именовать жизнью. При этом Вест прекрасно понимал, что психическая и интеллектуальная деятельность тела, возвращенного к жизни, может быть нарушена вследствие незначительного повреждения чувствительных клеток головного мозга. Это было неизбежно даже при условии очень недолгого пребывания организма в состоянии смерти. Поначалу он уповал на то, что определенный реагент поможет запустить процесс восстановления жизненных процессов еще до того, как смерть наступит окончательно. Однако многочисленные неудачи, которые он претерпел, экспериментируя на животных, убедили его в несовместимости естественных и искусственных импульсов. Тогда Вест стал подбирать для своих опытов свежие экземпляры и впрыскивать растворы им в кровь немедленно после того, как жизнь затухала. Последнее обстоятельство и вызвало у профессоров скептическое отношение к исследованиям, ибо они полагали, что смерть не успевала наступить. Хотя при этом внимательно и с неизменной серьезностью наблюдали за происходящим.

Вскоре после того, как на эксперименты был наложен запрет, Вест признался мне, что принял решение: любой ценой найти способ добывать свежие тела и тайно продолжить изыскания. Слушать его идеи мне было жутковато, поскольку ранее никогда не приходилось самостоятельно добывать анатомический материал. Если морг не предоставлял требуемого, в ход обычно пускали парочку местных негров, у которых согласия не спрашивали. Сам Вест в те времена был низкорослым, худым и очкастым юнцом с тонкими чертами лица, волосами цвета соломы, бледно-голубыми глазами и мягким голосом. Странно было слышать от него рассуждения о недостатках кладбища Крайст-Черч по сравнению с погостом, где хоронили бедняков и бродяг. Главный минус состоял в том, что практически всех покойников на Крайст-Черч бальзамировали. Для целей, которые преследовал Вест, это было неприемлемо.

К тому времени я стал его преданным помощником и принимал самое активное участие в решении всех важных вопросов, касающихся не только источника подопытных тел, но и территории осуществления жутких планов. Именно я предложил перенести место исследований на заброшенную ферму Чепмана, что за Медоу-Хиллом. Там на первом этаже мы оборудовали лабораторию и операционную, завесив окна темными шторами, призванными скрыть от посторонних глаз наши полуночные деяния. Дом стоял в стороне от дороги и вдали от жилых построек. Это, однако, не отменяло необходимости мер предосторожности, ибо слухи о странных огнях, пущенные случайными ночными скитальцами, могли привести к катастрофе. Между собой мы договорились, что, если нас обнаружат, будем твердить о химической лаборатории.

Постепенно мы снабдили это зловещее прибежище науки необходимыми материалами: некоторые приобрели в Бостоне, другие тайком позаимствовали из колледжа. Все замаскировали так, что определить природу материалов смог бы только специалист. Кроме того, мы запаслись заступами и лопатами — для захоронения тел в подвале дома. В колледже для этих целей имелась кремационная печь, но наш скромный бюджет не позволял приобрести столь дорогостоящее оборудование. (Трупы всегда доставляли множество трудностей, даже если речь шла о морской свинке, умершей в результате незаконных экспериментов в комнате общежития, которую занимал Вест.)

Словно вампиры, мы напряженно следили за некрологами и местной газете, выискивая материал, обладающий строго определенными свойствами. Для наших опытов подходили лишь тела, которые были преданы земле вскоре после кончины и без всякой искусственной консервации; предпочтительно не испорченные серьезным заболеванием и непременно с полным набором жизненно необходимых органов. Больше всего надежд возлагалось на жертвы несчастных случаев. Не каждую педелю удавалось найти подходящего покойника, даже притом, что мы регулярно связывались с моргом и больницей якобы от лица руководства колледжа и делали это так часто, как только позволяла элементарная осторожность. Оказалось, что колледж пользуется в подобных делах неизменным преимуществом выбора. Так что, возможно, имеет смысл остаться в Аркхеме и на лето, когда учебные занятия практически прекращаются, кроме нескольких факультативов так называемой летней школы.

В конце концов удача нам улыбнулась: дошли слухи об экземпляре, идеально соответствовавшем всем требованиям и только что похороненном на кладбище для бедняков. Это был крепкий и мускулистый молодой работяга, который накануне с утра утонул в пруду Саммерс-Понд и был погребен на средства муниципалитета без всяких отсрочек или искусственной консервации. В тот же день мы обнаружили свежее захоронение и решили взяться за дело после полуночи.

Это отвратительное мероприятие осуществилось в те короткие часы, когда над миром царит абсолютный мрак, — мы еще не знали особенного ужаса перед ночными кладбищами, который нам внушили более поздние события. Извлечение трупа из-под земли — работа долгая и очень грязная. Будь мы художниками, а не учеными, наверное, увидели бы в этом нечто зловеще-поэтическое. В общем, когда лопаты уткнулись в деревянные доски, мы очень обрадовались. Очистим сосновый ящик от земли, Вест спрыгнул в яму, приподнял крышку и, вытащив наружу его содержимое, установил тело в вертикальное положение. Я нагнулся, протянул руки и выволок труп из могилы. Затем понадобилось немало усилий, чтобы привести захоронение в прежний вид. Надо сказать, что все происходящее вызвало в нас нервную дрожь, особенно закоченевшее, негнущееся тело и лишенное выражения лицо нашего первого трофея. Однако нам удалось устранить все следы ночного визита. Зачерпнув лопатой и утрамбовав последнюю пригоршню земли, мы запихнули добытый экземпляр в полотняный мешок и отправились в свое убежище.

На импровизированном секционном столе в старом фермерском доме при ярком свете мощной ацетиленовой лампы наш объект не казался таким уж призрачным и потусторонним. Это был крепко сбитый молодой парень, явно лишенный воображения. Широкая кость, серые глаза, каштановые волосы — здоровое, сильное животное, чуждое психологических тонкостей. Все физиологические процессы в его теле наверняка протекали правильно и без сбоев, самым простейшим образом. Теперь, когда глаза были закрыты, он казался скорее спящим, чем мертвым. Впрочем, небольшой опыт, проведенный моим другом, со всей очевидностью показал, как обстоит дело. Наконец мы заполучили то, чего так долго жаждал Вест, — мертвого человека, идеально соответствующего всем требованиям и готового принять в свои жилы раствор, составленный в результате сложнейших вычислений и умопостроений, предназначенный именно для человеческого организма. Мы оба находились в состоянии сильнейшего нервного напряжения. Отдавая себе отчет, что вряд ли удастся с первого раза приблизиться к успеху, мы опасались тех жутких последствий, к которым могло привести неполное оживление. Особенно тревожились по поводу сознания подопытного, так как после смерти наиболее чувствительные клетки мозга могли получить серьезные повреждения. Лично я все еще сохранял устаревшие представления о существовании человеческой души и испытывал сильное любопытство относительно тайн, которые может раскрыть перед нами восставший из мертвых. Я думал о том, какие картины мог наблюдать юноша в недоступных миру живых пространствах и о чем он поведает, если полностью возродится к жизни. Нельзя сказать, чтобы этот интерес занимал все мои мысли, ибо в большей степени мне были свойственны материалистические представления, исповедуемые моим другом. Он выглядел гораздо спокойнее меня, когда впрыскивал большую дозу своего раствора в вену на руке трупа, и сразу надежно перевязал место инъекции.

Назад Дальше