Это был человек, несмотря на отвратительный взгляд, вызывающий тошноту, обезьянью бессловесность и дьявольскую свирепость. Перевязав рану, врачи отправили его в психиатрическую лечебницу Сефтона, где шестнадцать следующих лет он колотился головой об обитую войлоком стену палаты. До недавнего времени, пока не сбежал при обстоятельствах, о которых посвященные не распространяются. Больше всего жителей Аркхема поразила одна странность: когда чудовище отмыли, обнаружилось невероятное, оскорбительное сходство черт его лица с внешностью самоотверженного мученика и выдающегося ученого, три дня назад почившего в гробу на кладбище Крайст-Черч, — доктора Холси, всеобщего благодетеля и декана медицинского факультета Мискатонского университета.
Не поддающийся описанию ужас и отвращение охватили пропавшего ныне Герберта Веста и меня самого. Я и теперь невольно вздрагиваю, вспоминая об этом, даже сильнее, чем в то утро, когда Вест сквозь бинты пробормотал: "Черт побери! Оно опять было недостаточно свежим!"
III
Шесть выстрелов при лунном свете
Странно выпускать из револьвера все шесть пуль, когда вполне хватило бы и одной. Впрочем, жизнь Герберта Веста и без того была полна странностей. Например, молодой врач, только что окончивший колледж, редко умалчивает о принципах, по которым выбирает себе жилье и помещение для приема пациентов. А мой друг поступал именно так. Когда мы наконец-то получили дипломы, решили, что студенческая нищета осталась в прошлом. Впереди — собственная врачебная практика. Тщательнейшим образом продумывая каждое слово и стараясь не проболтаться, мы искали здание, стоящее особняком, вдали от жилых домов и поближе к кладбищу.
Скрытность, как правило, имеет веские причины. У нас они, конечно, были. Жесткие требования, предъявляемые к месту жилья и работы, объяснялись спецификой главного дела нашей жизни, которое вызывало у окружающих крайнюю антипатию. Внешне мы ничем не отличались от обычных врачей, но в нашем мозгу скрывались великие и пугающие задачи. Цель существования Герберта Веста лежала в туманных пределах неведомого и запретного, где он надеялся обнаружить тайну жизни и возродить холодный могильный прах для вечного бытия. Чтобы осуществить поставленную задачу, требовались особые материалы (например, свежие человеческие тела), а для удовлетворения такой потребности необходимо жить тихо и незаметно, к тому же недалеко от мест погребения.
Мы с Вестом сошлись во время обучения в колледже. Я оказался единственным из всех студентов и преподавателей, кто с сочувствием и интересом отнесся к его пугающим экспериментам, и постепенно стал неизменным помощником. Закончив колледж, мы держались вместе. Найти хорошее место сразу для двух врачей в одной компании не легко, но в конце концов благодаря связям и влиянию университета нам удалось получить приличную практику в Болтоне — фабричном городке неподалеку от Аркхема, где мы учились. Болтонская камвольная фабрика — самая крупная в Мискатонской долине; ее рабочие, говорившие на самых разных языках, никогда не пользовались у местных врачей популярностью в качестве пациентов. Мы долго думали, где поселиться, и остановили свой выбор на ветхом доме в самом конце улицы Понд-стрит. От ближайших соседей нас отделяло пять нежилых строений, а от местного погоста — небольшой луг, перерезанный пополам узкой, но довольно густой полосой леса, раскинувшегося к северу от кладбища. Конечно, нам хотелось, чтобы расстояние было еще меньше, но для этого пришлось бы селиться на другой стороне луга, за пределами фабричных кварталов. Впрочем, мы не слишком расстраивались, ибо между нами и источником заветного экспериментального материала не было никого и ничего. Идти далековато, зато можно не волноваться, что кто-нибудь увидит, как мы таскаем из могил мертвецов.
Поначалу наша практика оказалась неожиданно большой — вполне достаточной, чтобы удовлетворить потребности молодых врачей, и более чем достаточной, чтобы стать обузой для двоих студентов, чьи главные интересы лежат в иной области. Рабочие фабрики были народом буйным: частые драки, нередко заканчивавшиеся поножовщиной, доставляли немало хлопот, не говоря о повседневных нуждах в медицинской помощи. Однако наши мысли витали вокруг секретной лаборатории, оборудованной в подвале, с длинным столом, ярко освещенным электрическими лампами. В короткие утренние часы мы с Вестом вкалывали новые растворы в вены безжизненных тел, которые по ночам приносили с бедняцкого кладбища. Вест как безумный ставил один опыт за другим, пытаясь найти средство возобновить в человеческом теле жизненные процессы, остановленные смертью. Однако на его пути возникали новые и более страшные препятствия. Например, выяснилось, что каждой биологической особи нужна своя инъекция: то, что хорошо для морской свинки, человеку не подходит. Более того, каждому человеку требуется значительная модификация состава.
И тела должны были отличаться исключительной свежестью. Стоило тлению затронуть хрупкие ткани мозга, и полноценная реанимация становилась невозможной. Заполучить же едва остывший труп было очень трудной задачей. Раньше, во время нашего пребывания в колледже, Вест несколько раз попадал в ужасные ситуации и имел дело с телами, пролежавшими в земле слишком долго. Продукты частичной или дефектной реанимации были куда более устрашающими, нежели результаты опытов, потерпевших фиаско. У нас обоих сохранились самые жуткие воспоминания о подобных случаях. Со времени первого дьявольского мероприятия, которое мы устроили в заброшенном фермерском доме на Медоу-Хилле, близ Аркхема, мы чувствовали приближающуюся угрозу. Даже Вест — всегда спокойный и уравновешенный блондин с голубыми глазами, во многом напоминавший машину для научных исследований, — с содроганием признавался, что не может избавиться от ощущения преследования. Ему казалось, что кто-то ходит за ним по пятам. Истоки этого психологического обмана понятны: нервы у моего друга порядком расшатались; еще масла в огонь подливало сознание того, что по крайней мере один из оживленных нами мертвецов был до сих пор жив — кошмарное плотоядное чудовище, томящееся в Сефтоне, в палате с обитыми войлоком стенами. Был и еще один, самый первый, о котором мы так ничего и не узнали.
С объектами для экспериментов в Болтоне нам даже везло. Во всяком случае, ситуация складывалась куда лучше, нежели в Аркхеме. Не прошло и недели с новоселья, как в наши руки попала жертва несчастного случая. Тело удалось раздобыть в первую ночь после похорон. Мертвец даже успел открыть глаза, в которых засветилось что-то вполне осмысленное. Увы, подвел эликсир. Наверное, если бы мы располагали целым телом, успех был бы значительнее, но у бедняги недоставало руки. До начала января следующего года в наше распоряжение попали еще три экземпляра. С одним мы потерпели полный пропал. Второй порадовал ярко выраженными мышечными движениями. Поведение третьего подопытного довело нас до дрожи: он самостоятельно сел на столе и издал нечленораздельный звук.
Затем настал продолжительный период, когда удача, казалось, от нас отвернулась: похороны случались редко, а если и происходили, покойники были сильно изглоданы болезнями или искалечены, так что использовать их было нельзя. Мы с Вестом очень внимательно и систематически отслеживали все случаи смерти и наводили справки об обстоятельствах, при которых они имели место.
Но вот однажды мартовской ночью нам удалось получить тело для своих опытов совершенно иным способом, нежели с кладбища для бедняков. Пуританский дух, господствовавший в обществе Болтона, ставил некоторые виды спорта, например бокс, вне закона. И как это всегда происходит, запрет дал прямо противоположный результат: тайные и, как правило, нечестные боксерские бои между фабричными рабочими были обычным делом; время от времени для участия в них приглашались и профессионалы низшей категории. Именно такой поединок состоялся в один из последних зимних вечеров и закончился трагически, потому что к нам пришли двое поляков, которые робко прошептали свою просьбу, почти мольбу — помочь в одном чрезвычайно секретном и безотлагательном деле. Мы последовали за ними в брошенный сарай, где толпа жалких и напуганных иностранцев завороженно глядела на бесформенную черную массу, лежащую на полу.
Как оказалось, участниками поединка были Кид О'Брайен — неуклюжий и бестолковый увалень с совершенно не по-ирландски крючковатым носом, дрожащий теперь как осиновый лист, — и некто Бак Робинсон, по прозвищу Копоть Гарлема. Кид отправил негра в глубокий и, как показало медицинское обследование, занявшее не более пары секунд, и вечный нокаут. Это был омерзительный тип, похожий на гориллу, с непомерно длинными руками, о которых я не мог думать иначе, как только о "передних ногах". Выражение его лица наводило на мысли о тайнах долины Конго и о ритмичных звуках тамтамов под зловещим сиянием луны. Вероятно, при жизни это тело выглядело еще более зловещим, но земля носит и не таких уродов. Толпившиеся вокруг свидетели расправы трепетали от страха: они не знали, какую кару на них обрушит закон, если происшествие не удастся замять. Поэтому все были очень благодарны Весту, предложившему избавиться от трупа по-тихому. Уж я-то знал, о чем идет речь!
Окрестности, лишенные снежного покрова, освещал яркий лунный свет, когда мы вдвоем, одев мертвеца и закинув его руки себе на плечи, несли тело, поддерживая с двух сторон, по пустынным улицам и скверам к себе домой. Как это уже было одной ужасной ночью в Аркхеме. К дому мы подошли со стороны поля и втащили труп через черный ход. Затем спустили его по лестнице в подвал и сразу стали готовить к обычным опытам. Мы до нелепости боялись появления полиции, хотя специально выбрали для транспортировки трупа время, когда шансы натолкнуться на единственного патрульного, который обычно дежурил в этом районе города, были минимальны. Зато разочарование — безграничным: вдобавок к своему жуткому внешнему виду наша добыча оказалась совершенно невосприимчива ко всем растворам, которые мы вкалывали в чернокожую ручищу. Впрочем, все они готовились в расчете на белых мертвецов. Когда время стало близиться к рассвету, мы поступили с этим телом, как и с предыдущими, — оттащили его к лесистой полосе, отделяющей луг от кладбища, и похоронили, вырыв могилу ровно настолько, насколько позволяла смерзшаяся земля. Яма была не слишком глубокой, но ничуть не хуже предыдущих, например для экземпляра, который самостоятельно сел и что-то произнес. При свете тусклых фонарей мы аккуратно прикрыли свежую землю жухлой листвой и стеблями ползучих растений. Не оставалось почти никаких сомнений — полиция никогда не найдет труп.
На следующее утро я вновь занервничал, потому что один из пациентов принес слух о вчерашнем поединке и о том, что подозревают смертельный исход боя для одного из участников. У Веста появился еще один повод для беспокойства. Во второй половине дня ему пришлось отправиться по странному, весьма пугающему вызову. С одной итальянкой сделалась истерика в связи с пропажей пятилетнего сына, который рано утром отправился гулять и к обеду не вернулся. У матери проявились опасные симптомы, особенно учитывая ее слабое сердце. Поведение женщины казалась Весту нелепым: мальчик и прежде частенько убегал. Но итальянские крестьяне очень суеверны, они верят в приметы гораздо больше, чем в реальные факты. Около семи вечера мать умерла, а ее обезумевший муж устроил Весту жуткую сцену и даже попытался его убить, возлагая на врача вину за то, что тот не смог спасти его супругу. Друзья еле удержали безумца, когда тот выхватил стилет, а Весту пришлось удалиться под звуки нечеловеческих воплей, проклятий и обещаний отомстить. Внезапное горе заставило несчастного забыть о ребенке, который до сих нор не нашелся. Между тем близилась ночь. Кто-то предложил прочесать лес, но большинство друзей семьи хлопотали вокруг умершей женщины и скорбящего мужчины. Можно вообразить, какую эмоциональную нагрузку выдержал Вест — ведь на него одновременно давили мысли о полиции и о свихнувшемся итальянце.
Около одиннадцати мы разошлись по своим комнатам, но я не мог заснуть. Полиция Болтона была чересчур хороша для такого маленького городка, и меня мучил страх: что произойдет, если обстоятельства вчерашней ночи вдруг станут известны? Скорее всего, мы больше не сможем работать в этих краях, а то и вовсе попадем за решетку. Поэтому мною овладело невероятное чувство беспокойства, когда слухи о злополучном боксерском поединке стали расползаться по округе. Пробило три, и мне в глаза ударил яркий лунный свет. Я перевернулся на другой бок, не желая вставать и опускать шторы. Вдруг послышался настойчивый стук в заднюю дверь.
Я продолжал лежать неподвижно, будто в оцепенении, но вскоре в мою комнату тихонько постучался Вест. Одет он был в ночную сорочку и тапочки, а в руках держал револьвер и электрический фонарь. Наличие оружия говорило о том, что мой приятель опасается скорее свихнувшегося итальянца, чем полиции.
"Пойдем вместе, — прошептал он. — Откликнуться все равно придется. Кто знает, может быть, это пациент. Бывают же идиоты, которые ломятся в заднюю дверь!"
И вот мы оба спустились по лестнице, крадучись и трепеща от страха, наполовину оправданного, но отчасти навеянного странной атмосферой самых темных ночных часов. Стук не прекращался и становился все громче. Добравшись до двери, я ее отпер и с силой толкнул. Она широко распахнулась, и нам явился силуэт в дверном проеме. И тут Вест совершил очень странный поступок. Несмотря на опасность привлечь внимание соседей и тем самым неприятности с полицией, которая непременно начала бы расследование (к счастью, нам удалось этого избежать благодаря тому, что дом стоял в отдалении), мой друг неожиданно, решительно и без особой необходимости выпустил все шесть револьверных нуль в ночного посетителя.
Гость наш оказался не итальянцем и не полицейским. В призрачном свете луны проступили жуткие очертания гигантской уродливой твари, какую можно вообразить лишь в ночном кошмаре: призрак с остекленевшими глазами стоял почти на четвереньках, чернильно-черный и грязный, облепленный раскисшими комьями глины, ошметками плесени и гнилых листьев, покрытый пятнами запекшейся крови, и сжимал в блестящих зубах белоснежный страшный предмет вытянутой формы, на конце которого болталась крохотная ладошка.
IV
Крик мертвеца
Впечатление, которое произвел на меня крик мертвого человека, многократно усилило и обострило во мне ужас и чувство отвращения, омрачившие последние годы нашей совместной работы с доктором Гербертом Вестом. Разумеется, в том, что крик мертвеца вызвал ужас, нет ничего удивительного — такой опыт нельзя назвать ни приятным, ни обычным. Однако в моей жизни это происходило не впервые. И следовательно, ощущения были вызваны конкретными обстоятельствами. К тому же страх мой не имел отношения к воплям покойного. Он происходил из другого источника.
"Пойдем вместе, — прошептал он. — Откликнуться все равно придется. Кто знает, может быть, это пациент. Бывают же идиоты, которые ломятся в заднюю дверь!"
Дело в том, что научные интересы Веста, для которого я долгое время оставался верным товарищем, коллегой, единомышленником и помощником, простирались далее, чем это обычно бывает у провинциальных врачей. Именно поэтому, открывая практику в городке под названием Болтон, он выбрал для жилья и работы дом в стороне от прочего жилья и вблизи кладбища для бедняков. Если говорить коротко и называть вещи своими именами, то единственной и всепоглощающей страстью моего приятеля было тайное изучение феномена человеческой жизни и механизма ее прекращения. Изучение, целью которого являлась реанимация мертвых посредством внутривенной инъекции некоего возбуждающего эликсира. Для своих отвратительных экспериментов Вест должен был постоянно добывать свежие тела. Причем очень свежие (малейшее разложение наносило непоправимый урон клеткам мозга) и обязательно человеческие (каждому организму необходима своя инъекция). На начальном этапе Вест убивал и использовал для опытов кроликов и морских свинок, но эта дорога завела его в тупик: ни один эксперимент не удался в полной мере, потому что тушки были в плохом состоянии (протухшие). Требовались тела, которые едва покинула жизнь, без единой клетки, подвергшейся тлению, чтобы организм был готов получить новый импульс и возродиться. Теплилась надежда, что эта новая, искусственная жизнь может стать вечной благодаря повторению аналогичных инъекций. Однако, как показали исследования, естественные токи жизни к действию эликсира безразличны. Иными словами, чтобы по собственному хотению запустить жизненный процесс, его обычный ход должен прекратиться: тело должно быть еще очень свежим, но уже совершенно мертвым.