— И то верно, — подтвердил отец, а Шаболдин на глазах приободрился. Что ж, Борис Григорьевич, вот тебе и ответная любезность за твою поддержку. Левские, как сказал отец, добро помнят. — Только вот, боюсь, охрану придется усилить.
— А стоит ли? — отец с приставом недоуменно глянули на меня, и пришлось пояснить: — Раз вор в доме проявляться боится, то и охраны достаточно, и службу она несет исправно
Мне, правда, лучше теперь из дома пореже выходить, хотя и на улице меня охраняют, — еще один легкий кивок в сторону Шаболдина, — да к окнам подходить уж точно не надо. Однако же, и того, как я думаю, пока что достаточно.
— Вам, Алексей Филиппович, лучше бы и по дому ходить поменьше, — мягко посоветовал Шаболдин, — во всяком случае, в ближайшие дни. Но усилить охрану, — тут пристав повернулся к отцу, — боюсь, не получится. Не даст мне начальство людей. Если, конечно, вы, Филипп Васильевич, не поспособствуете.
— Я тебе, Борис Григорьевич, в другом поспособствую, — усмехнулся отец. — Хотел на будущей седмице боярыню с младшими в Ундол отправить, — Ундольское имение у нас было чем-то вроде дачи для летнего отдыха, — да потороплюсь. Часть слуг, из тех, кого ты уже проверил, с ними отошлю. Вот и будет у тебя людей столько же, а за кем приглядывать — поменьше.
— Премного благодарен, Филипп Васильевич, — Шаболдин склонил голову. — Ежели позволите, я тогда пойду, отдам своим необходимые распоряжения.
— Распоряжайся, Борис Григорьевич, — дозволил отец. — Только найди мне воров скорее.
— С Василием, смотрю, вы поладили? — спросил отец, когда Шаболдин ушел.
— Поладили, — ответил я, не вдаваясь в подробности.
— Хорошо, — отец впервые за день выглядел довольным. — Нам в семье нелады сейчас совсем не к месту.
Ну да, не к месту. Кстати, о семье и о неладах… Мне показалось, что как раз сейчас будет уместным спросить насчет Ирины.
— Отец, а почему Ирине отказали в приеме в свиту царицы?
— Там никогда не объясняют причин, — отец пожал плечами. — А с чего это ты вдруг вспомнил?
— У Болховитиных говорили про боярина Михайлова и его дочку.
— Так про Михайлова вся Москва знает, — отец криво усмехнулся. — Невелика новость.
— А про Волковых не знает никто, — возразил я. — И это, наверное, хорошо. Нечего нашу родню языками полоскать. Но не знаем и мы. А Волковы, между прочим, под одной с нами крышей живут. И именно их служанка к Борису Григорьевичу на заметку попала…
Кажется, подействовало. Отец задумчиво посмотрел в сторону, повернулся ко мне и сказал:
— Узнаю. Узнаю и тебе скажу.
— А про меня скажешь? О чем вы с Рудольфом Карловичем и отцом Маркелом тогда переписывались? И про матушку? — я, конечно, в край обнаглел, но так или иначе знать это мне нужно. Почему бы и не попробовать?
— И это скажу, — неожиданно согласился отец. — Но…
— …со временем? — я предположил окончание слов отца.
— Ну вот, сам же и понимаешь, — проворчал отец, но видно было, что недовольство его — показное. А я свое разочарование постарался не показать и пошел в обход:
— Так я и другое понимаю. Я понимаю, что все эти наши тайны связаны. Потяни за одну — все и вытянешь.
— Это тебе твое предвидение говорит? — с интересом спросил отец.
— Не только оно, — ответил я. — Здравый смысл тоже. И да, я понимаю, что Шаболдину обо всех наших… — я замялся в поисках нужного слова, — …сложностях знать не нужно. А мне нужно. Потому что все они меня напрямую затрагивают. Потом уже мы решим, что сказать Борис Григорьичу, а о чем и умолчать.
— Ладно уж, — примирительно сказал отец, останавливая мой натиск. — Хватит о том пока что. Иди к себе, да к окнам не подходи. Скорее бы уж Шаболдин нашел воров…
Что ж, моя очередная попытка прояснить семейные тайны провалилась. Ну да и ладно, повторю при случае. Так или иначе, знать это мне нужно, и я узнаю.
С Ириной я столкнулся на лестнице — я поднимался, она спускалась.
— Здравствуй, Алеша, — сестрица виновато потупилась. — Прости уж, что сразу не пришла, пристав нас с маменькой да Аленой измучил совсем своими расспросами…
Ну замечательно, правда же! Так лихо и одновременно как бы даже ненавязчиво перевести стрелки на кого-то другого — это же уметь надо! Да уж, если надо будет научиться плести интриги, знаю, к кому в ученики пойти…
— Горе-то какое! — покачала головой Ирина. — Это ж, получается, опять в тебя стреляли! А убили твою… — у нее хватило такта вслух не назвать Аглаю давалкой, хотя и видно было, что именно это слово вертелось на Иринкином языке. — Ужасно, Господи, просто ужасно! Да еще Шаболдин этот, чем вора сразу искать, нас терзал… Нехороший он какой-то… Мне не нравится.
— Он не кошель с червонцами, чтобы всем нравиться, у него служба такая, — честно говоря, выражать Ирине благодарность за такое, с позволения сказать, соболезнование как-то не сильно хотелось. — Прости, Ирина, пойду я.
— Да-да, конечно, иди… — милостиво разрешила сестрица. Черт их разберет, этих женщин! Ну сама же понимает, что никаких перспектив у нас с ней нет и не было, но на ревность к уже мертвой Аглае так и исходит, яд вон аж с языка капает.
У себя я разделся и завалился в кровать. Делать ничего не хотелось, да и не было никаких дел, так что оставалось только тупо валяться. Ох, Аглая, Аглая… Если бы только сработало мое предвидение… Если бы я увел ее от окна… Если бы… Но что произошло, то и произошло, и цена всем этим «если бы» сейчас была ноль. Но почему, почему я этого не предвидел?
Нет, решил я, так не пойдет. Снова одевшись, я спустился в библиотеку, чтобы взять какую-нибудь книгу и искать душевный покой в чтении. После долгого хождения между стеллажами я остановил свой выбор на «Приключениях в чужих морях и землях Ивана Матвеева, купца русского, им же самим и записанных» — воспоминаниях русского путешественника, читающихся увлекательнее любого авантюрного романа. Помню, зачитывался я этой книгой еще в детстве, а потом, лет в четырнадцать, когда узнал, что вариант для детского чтения был издан в сильно сокращенном виде (потому как читать детям можно не обо всем), прочитал в полной редакции, раза в полтора большей по объему, и всяческих впечатлений мне тогда хватило где-то на два месяца. Вот и решил перечитать, мало ли, может, отвлечет от невеселых мыслей…
Однако же от тех самых мыслей отвлекло меня другое. Вернувшись с книгой к себе и убедившись, что занавески надежно задернуты, я задумался, при каком свете лучше читать — зажечь ли люстру или обойтись настольной лампой. Сделав выбор в пользу локального освещения, я уселся за стол и щелкнул рычажком выключателя. Почему-то вспомнилось, как это работает и воображение услужливо выдало серию картинок. Вот я перекидываю рычажок на себя, и он приводит в действие систему связанных друг с другом тяг, поднимающую железный стержень и вставляющую его в соответствующее по размерам и форме гнездо светокамня — артефакта, при непосредственном контакте с железом издающего довольно яркий, но в то же время мягкий свет. Перекину рычажок от себя — стержень опустится, контакт светокамня с железом прекратится, значит, прекратится и свет. То же самое с люстрой, с той лишь разницей, что система тяг устроена несколько иначе, стержни для контакта со светокамнями не поднимаются, а опускаются, светокамней в ней три штуки, и используя три рычажка выключателя, можно регулировать степень освещенности комнаты. Добавим светильники в кладовке и уборной (этим словом тут именуется санузел вообще, а не только отхожее место), и получается, что мои покои насчитывают шесть штук светокамней. Насколько я понимал, светокамни — артефакты довольно широко распространенные, и светильники с ними можно увидеть не только в богатых домах или общественных зданиях, но и в жилищах людей среднего достатка и даже, правда в более простом и дешевом исполнении, в домах, мягко говоря, бедноватых. Массовый товар, стало быть. Дешевый и несложный в производстве, обеспечивающий производителю широкий и устойчивый спрос на его продукцию со столь же устойчивым доходом.
Включив свет в уборной, поглядел на умывальник, душ и ванну. Ага, горячая вода, а с ней вместе еще и отопление. В домах, где живут такие как Лапины, воду для мытья или стирки греют по мере надобности, а топят зимой дровами. Публика позажиточнее живет в домах, где топят и греют воду углем. А в нашем доме для этого применяются огненные камни, аналогичные светокамням. Да, несколько дороже угля и намного дороже дров, зато огненные камни не дают удушливого дыма, сажи и копоти. И не угоришь от них тоже. Кстати, паровые машины здесь работают исключительно на огненных камнях, потому что, они хоть и выгорают со временем, но расход все равно многократно ниже, чем у угля. Помню, когда перед Пасхой Волковых провожали, я на вокзале тендеров [1] у паровозов не видел. Прав отец, везде артефакты и потому за артефакторикой будущее…
Я включил люстру, погасил настольную лампу, снял с нее абажур и стеклянную колбу. Подождав пару минут и убедившись в том, что светокамень остыл, снял его и поднес к глазам. Ну да, «fecit in Germania». [2] Единой Германии как государства тут нет, но есть Германский торгово-промышленный союз, разрешающий либо запрещающий производителям из германских государств размещать на своей продукции эту надпись. Отец как-то говорил, что германские артефакты массового производства — лучшие в мире по качеству, и теперь, надо полагать, решил отправить меня к немцам, чтобы я прошел то же обучение, что и создатели столь качественных товаров. Что ж, разумно. Разумно и дальновидно. А я еще не хотел ехать… Ну, плохо подумал, да. Теперь вот исправился. Если честно, не исправился, а смирился и теперь подвожу под это смирение солидную теоретическую базу, но как же без этого? Пусть я и решил, что с Васькой у нас мир, но надо же отцу периодически показывать, что я-то поумнее брата буду, а то наш с ним мир получится каким-то совсем уж скучным и неинтересным. В конце концов, за Васькой так навсегда и останется преимущество в старшинстве, вот и придется мне хоть как-то выравнивать положение своим титаническим умищем. Ну и развить тот самый умище для начала тоже неплохо было бы, потому как далеко не все то, что я знал и умел в прошлой жизни, представляет ценность и может быть востребовано в этом мире.
Под демонстрацию мощи своего интеллекта стоит, пожалуй, ввернуть отцу, что по уму и самим артефакторам, тем, кто непосредственно занят изготовлением и наполнением артефактов, тоже нелишне было бы поучиться у немцев. Правильно спроектировать артефакт — это еще полдела, вторая половина — правильно его изготовить и правильно наполнить. Тут, конечно, объехать немцев очень и очень сложно. Дисциплина и порядок у них в крови, и отступить от утвержденной начальством технической документации для немца чем-то сродни смертному греху. С нашими такое не получается — у нас каждый сам с усам, и начальника слушается только пока тот рядом, а стоит начальству отойти на пару шагов, тут самое интересное и начинается… Отец, конечно, знает, что делает, и этот вопрос тоже наверняка рассматривает, но ему же и приятно будет, что сын такой умный.
Но главное все-таки не это. Главное — чтобы до того, как я поеду-таки в ту самую Германию, меня не грохнули.
[1] Тендер — вагон с углем (или дровами), прицепленный сразу за паровозом
[2] «Сделано в Германии» (лат.)
Глава 19. Новые повороты
Как там говорили в моем бывшем мире? «Один переезд равен двум пожарам»? Не скажу, что здесь не так, но все-таки, как мне кажется, немного полегче. Ну, не двум точно. Пожалуй, и до одного не дотянет, но так, совсем немножко.
Боярыня Анастасия Левская с бояричем Дмитрием Левским и боярышней Татьяной Левской изволили отъехать до конца лета в Ундольское имение. Боярич Василий Левской никакой воли к отъезду не проявлял, напротив, всячески пытался уговорить отца не отправлять его в Ундол, но безуспешно, и теперь вынужден был присоединиться к матушке, младшему брату и сестре. Отец решил, что чем меньше людей останется в доме, тем проще будет работать Шаболдину и тем быстрее тот поймает, наконец, воров. В результате перед домом формировался небольшой обоз из кареты для матушки с детьми и двух крытых возов, напоминавших фургоны переселенцев Дикого Запада из истории оставленного мной мира — одного для слуг, отправлявшихся с господами, и второго для имущества. Зачем везти на дачу что-то кроме одежды, я не понимал, по идее, посуда и мебель в Ундоле есть, но тем не менее два сундука изрядных габаритов, не считая сундучков и коробок поменьше, были уложены в воз, да еще несколько больших дорожных чемоданов нашли себе место на крыше кареты.
Пока слуги, не шибко суетясь, таскали уготованное к отправке имущество, губные, стараясь не мешать погрузке и вообще особо не отсвечивать, тщательно эту самую погрузку контролировали, как до этого контролировали укладку тех самых сундуков.
В разгар сборов на двор въехала почтовая повозка, вызвав среди губных явный интерес, выразившийся в долгом и въедливом расспросе ее кучера, даже после того, как он предъявил им какую-то бумагу. Выяснилось, что Волковы решили отправить обратно во Владимир часть имущества, надобности в пользовании которым сейчас не было — ту же зимнюю одежду. Впрочем, сундук Волковых вынесли и погрузили довольно быстро. Надо полагать, и собран он был загодя, и его укладку люди Шаболдина проверили заранее. Так что почтовая повозка покинула двор первой, а вскоре потянулся в путь и ундольский обоз.
Несколько позже дом покинул и отец вместе с Волковыми — сегодня малый прием у Пушкиных. Пусть насчет их наследника Ирине ничего и не светит, но там же и других кандидатов в женихи немало будет — почти вся Москва, считай. В этом смысле с приемами у Пушкиных сравниться не может ничто и никто, так что присутствие там Волковых обязательно. Ну и отцу отметиться надо, показать неизменно добрые отношения Левских с Пушкиными. Вот и пусть они там пошумят-повеселятся, а я, пожалуй, пойду в библиотеку. Давно что-то я Левенгаупта не читал…
Левенгаупт мои ожидания полностью оправдал. Сила мысли ученого немца захватила меня в плен и привела в царство знания и порядка. Я как будто бы очутился в некоем огромном хранилище, где все известные проявления магии были аккуратно разложены по полочкам, каждая полочка имела табличку, на которой старательно и разборчиво красовалось описание содержимого, а бесшумно передвигающиеся между полками служители внимательно следили за тем, чтобы каждая вещь, взятая любопытным посетителем, после осмотра была положена строго на отведенное ей место.
Интересной и удобной для читателя была у Левенгаупта схема подачи информации. Каждая глава начиналась кратко изложенными тезисами, затем следовало подробное обоснование и раскрытие каждого из них, а в конце главы помещалось заключение, в котором Левенгаупт сводил доказательства всех начальных тезисов в единую стройную систему, не оставлявшую ни малейшей возможности для сомнений или, тем более, превратных толкований. Да уж, если человек гениален, то это обычно на всю жизнь.
Ясное дело, я сразу же полез в раздел, где Левенгаупт описывал «Русскую область магических проявлений». Вообще, опыт прошлой жизни приучил меня к тому, что более-менее объективно и непредвзято писать о русских могут лишь те немцы, кто от нас получал, причем, как вы понимаете, речь идет о получении не каких-то благ, а исключительно неприятностей, сопряженных с телесными повреждениями, в том числе опасными для жизни. Причем чем ниже звание и должность такого битого нами немца, тем больше объективности и непредвзятости можно от него ожидать. А тут немец и не битый вроде, и человек у себя далеко не последний, однако ж пишет исключительно по делу — ни тебе попыток завернуть страх перед русскими в крикливо раскрашенный фантик высокомерия и превосходства, ни, наоборот, непрестанного восхищения непостижимой русской душой, за которым скрывается опять же либо боязнь русских, либо какие-то совсем уж коварные замыслы. Сплошной реализм, даже странно как-то…