В остальное же время мною занималась сестра Лидия. Следить за выполнением лечебных процедур ей необходимости не было, потому как витализатор работал без ее участия, так что фактически она была при мне сиделкой. Честно скажу, было жутко стыдно, когда она возилась с уткой и судном, причем стыдно мне и как юному парнишке, да и как взрослому мужику тоже, зато кормежка в ее исполнении с лихвой это неудобство компенсировала. Первые дня два Лидия поила меня бульоном, потом кормила с ложечки кашами и протертым отварным мясом, уже на шестой день я ел сам, а Лидия лишь помогала мне сесть в кровати и устанавливала специальный низенький столик, на котором размещала еду. Питаться мне, по настоянию доктора Штейнгафта, приходилось исключительно диетической пищей, но ни минимальное количество соли, ни полное отсутствие специй меня не удручали, настолько вкусна была еда сама по себе.
Разговорить Лидию мне тоже удалось. Она оказалась моей ровесницей и состояла в общине сестер милосердия при Свято-Софийском женском монастыре, что считала своей жизненной удачей, несмотря на небольшой, прямо скажем, заработок и необходимость часть его отдавать монастырю. Для нее, девушки из крайне бедной семьи, получаемые в монастыре кормежка и одежда были спасением, она даже родным помогала из своего заработка, а монастырское образование и воспитание делали таких как она, даже несмотря на бедность и скромное приданое, дававшееся монастырем, невестами, очень даже востребованными среди вполне зажиточных простолюдинов. Ну а что? Девочек в общине учили чтению, письму и счету, приучали быстро и аккуратно выполнять любую работу, прививали им привычку к соблюдению санитарии и гигиены, и все эти навыки, в сочетании с умением грамотно ухаживать за больными, помогали им в ведении домашнего хозяйства и уходе за детьми. И когда Лидия восхищенно рассказывала про какую-то Алену с их улицы, после четырех лет работы в той же общине вышедшую замуж «аж за машиниста с железной дороги!», я уж и не знал, кому тут повезло больше — Алене этой, выбравшейся из нищеты, или тому машинисту, у которого дом чист, дети ухожены и здоровы, а сам он уминает за обе щеки вкусную домашнюю еду. А если та Алена еще и внешне похожа на Лидию, то сексуальной жизни машиниста тоже можно позавидовать.
Не надо, однако, думать, что круг моего общения ограничивался лишь доктором и сестрой милосердия. Позавчера был у меня губной пристав Шаболдин. Как я понял, это полицейский, причем в немаленьком чине. Что ж, визит его я считал вполне оправданным, учитывая, каким образом я попал в умелые и добрые руки Лидии. И мне беседовать с губным приставом понравилось. Приятно видеть профессиональное мастерство — вопросы свои Шаболдин строил так, что я невольно вспоминал самые незначительные, казалось бы, детали того злосчастного для бывшего Алешки Левского и знаменательного для меня дня, когда я сменил его в этом теле. А мне вопросы пристава позволили хотя бы в общих чертах понять, в каком направлении идет следствие — все-таки я, в отличие от прежнего хозяина своего тела, балбесом никогда не был. Честно говоря, никаких положительных эмоций мне это понимание не прибавило. Ну да ничего, я об этом попозже с отцом поговорю… Но говорить с отцом пришлось о другом.
— Ты понимаешь, сын, что с тобой произошло? — спросил отец, выдержав долгую паузу после моего бодрого ответа на дежурный вопрос о самочувствии.
Вопрос отца я посчитал удобным и своевременным. Мне тут теперь жить, и надо потихоньку избавляться от репутации балбеса. Вот прямо сейчас и начну.
— Ну-у-у… — начал я подчеркнуто неуверенно, чтобы контраст со следующими моими словами получился резче, — судя по применению антинекротического ингибитора, я умирал.
— Умирал?! — эх, не заметил отец мои резко возросшие умственные способности, не заметил… Ладно, потом будет разговор обдумывать, заодно и обратит внимание. — Умирал… — повторил он. — Нет, сын, не умирал. Ты умер. Умер почти сразу же, как тебя принесли в дом. А потом ожил.
Ничего нового он мне этим не сказал. Вот уж я-то прекрасно знал, что и умер я, и что ожил, тоже. А что умер я в одном теле, а ожил в другом… Не надо отцу это знать. Да и никому другому тоже. В общем, историю о своем втором рождении я поведал боярину Левскому в несколько отредактированном виде.
— Вот как, — я не понял, то ли отец умеет владеть собой, то ли и правда не удивился. — Я за отцом Маркелом пошлю, ему тоже расскажешь.
Так, значит. Папаша решил привлечь церковь… Ну, учитывая, какое место церковь в этом мире занимает, оно и понятно, но… Тут ведь палка о двух концах. Рассказ мой основам учения церкви не противоречит, тут вроде бы бояться нечего, а вот то, что я попаду к церковникам на заметку, может быть в моей жизни как полезным, так и не очень. Значит, надо постараться, чтобы отец Маркел остался доволен, потому что он, подавая наверх доклад или как там это у них называется, будет сочинять его, руководствуясь личными впечатлениями. И чем более благоприятными окажутся эти его впечатления, тем для меня и лучше.
— Лидия, можешь сходить отдохнуть. Я с бояричем посижу, — ого, сегодня у меня насыщенный общением день! Меня явилась проведать двоюродная сестрица…
Вообще-то боярышня Волкова раньше особым вниманием меня не баловала. В нашем возрасте год разницы — это и само по себе немало, а уж насколько в действительности шестнадцатилетняя девушка взрослее пятнадцатилетнего пацана, даже говорить не стоит. И вдруг такое внимание…
— Как ты, Алеша? — голосок сестрицы слегка подрагивал. Уж не знаю, правда ли она за меня волновалась или старалась это убедительно изобразить, но в любом случае было приятно. А уж в сочетании с ее внешностью… Пока Ирина подходила к моей кровати, я успел полюбоваться, как колышется на круглых бедрах блестящий шелк платья, пошитого по последней венской моде — на три ладони ниже колен и с лифом, фигурно обрезанным, чтобы подчеркнуть форму груди, а уж что подчеркнуть, у Ирины имелось… А когда боярышня, придвинув стул, села возле меня и то самое, форму чего подчеркивал фасон платья, оказалось вблизи моего лица, некий важный фрагмент моего организма предательски поднялся, образовав отчетливо заметный холм на тонком одеяле.
Сестрица стрельнула большими карими глазами в его сторону и понимающе подмигнула. Щеки мои, конечно, горели и светились, и пятнадцатилетний Алеша Левской, по идее, должен был сейчас мечтать о том, чтобы сквозь землю провалиться, но на его месте был взрослый, много чего повидавший (и не только повидавший, хе-хе) мужчина, так что я ответил сестре понимающей ухмылкой. На мгновение в глазах Ирины мелькнула растерянность, но девушка тут же широко улыбнулась.
— Смотрю, выздоравливаешь, — слегка насмешливым тоном прокомментировала она мое состояние.
— А куда ж мне деваться-то? — я подарил Ирине еще одну ухмылочку, жадно проведя взглядом по ее груди. — Вот посидела бы со мной вместо Лидии, я бы, глядишь, уже и на ноги встал.
— Ну нет, братец, — Ирина покачала головушкой и слегка потянулась, выпятив крупноватый для ее лет бюст в мою сторону. Подумала, снова скосила взгляд на торчащее одеяло и переложила на грудь черные как смоль косы — сначала левую, потом правую. Хитрая… Вроде и прикрыла торчащие прелести, а на самом деле лишь подчеркнула их. Где ж она, заразка, такому научилась… — Но заходить к тебе я буду почаще. Как погляжу, тебе такое помогает.
— Мы все до сих пор места себе не находим, — посерьезнела она. — Что творится! В самой стольной Москве прямо в собственном дворе чуть не застрелили! И кого! Боярича из сильного рода! Что хоть губные о том говорят, смотрю, пристав к тебе приходил?
— Да ничего он не говорит, — признался я. — Спрашивал все, не увидел ли я кого или чего, не запомнил ли…
— А ты? — заинтересовалась Ирина.
— А что я? Ничего я и не видел, а запомнил только как выстрел огнем полыхнул, — кажется, сестрицу я разочаровал. Мы еще немного поболтали о моей кормежке, о том, что зима уже подходит к концу, и Ирина поднялась со стула.
— Ты бы хоть ноги согнул, — она опять показала глазами на знак оказанного ей моим организмом внимания. — А то еще Лидия на свой счет подумает…
Вернувшуюся Лидию я встретил с согнутыми ногами. Вот интересно — это что сейчас такое было? С чего бы вдруг боярышня Волкова устроила мне этакое шоу? Попытался вспомнить, есть ли в этом мире детективная литература, и не смог. Уж не знаю, не было ее тут или Алешка не интересовался… А вот Ирине это явно интересно.
Мне, кстати, тоже. Правда, меня интересовала одна-единственная детективная история, зато и интерес был куда более сильный, нежели у читателя таких книжек или взбалмошной девицы. Итак, что же такого я вытащил из своей памяти благодаря губному приставу Шаболдину?
В тот день у нас были гости, семья дворян Хомичей, живших неподалеку, в нашем околотке. Соседи, да и дела какие-то у отца с ними, так что, пусть они нам, боярам и не ровня, семьи наши дружили. Старший сын Хомичей, Федька, вообще моим одноклассником в гимназии был и мы с ним приятельствовали. А Волковы у нас с Рождества гостят. Сами они владимирские, а в Москву приехали хлопотать насчет Ирины — то ли замужество хорошее ей устроить, то ли пристроить ее к царице в свиту, уж точно не знаю.
Старшие Хомичи к тому времени уже час как ушли домой, а Федька оставался еще, мы с ним к проверочной работе по немецкому языку готовились. Через час и он домой пошел, а я отправился проводить его до калитки. Почему не к воротам? Так калитка с задней части двора выходит в переулок, по которому к дому Хомичей напрямую выйти можно быстрее, чем по улицам. Федьку я проводил, калитку за ним запер и пошел обратно в дом. Тут меня и подстрелили.
Не знаю уж, какое тут отношение к тайне следствия, но я же не просто потерпевший, а представитель одного из наиболее влиятельных боярских родов. Дядя мой, Андрей Васильевич Левской, вообще в Боярской Думе товарищ думского старосты, например. Поэтому губной пристав Шаболдин поделился со мной всем, что к данному моменту было ему известно.
Значит, пока мы с Федькой шли через двор к калитке, убийца меня уже поджидал. Каким-то пока невыясненным образом ему удалось снять с ограды нашей усадьбы магическую защиту, проникнуть во двор и там затаиться. Выстрелив из охотничьего ружья, он ружье там же, во дворе, и бросил, а потом ушел, причем, похоже, что через ту же самую калитку. Никаких следов, кроме брошенного ружья, неудачливый убийца не оставил, в чем пристав Шаболдин также усматривал магию.
На дурака Шаболдин никак не походил, но вот изложенную им версию назвать иначе как дурацкой я не мог. Нет, ну в самом же деле, выглядит по-идиотски! Если кто-то настолько искусен в магии, что смог преодолеть защиту усадьбы (а мне что-то подсказывало, что защита эта совсем не проста), и не оставить следов, так зачем ему ружье? Шарахнул бы той же магией, и пришлось бы черту Аффизенеру искать для меня другую тушку. Можно, конечно, было бы предположить, что преступники действовали вдвоем — один обеспечивал магическое прикрытие, второй стрелял, но и такой вариант представлялся мне маловероятным. Хотя… Хотя в одном случае это сработало бы. Только вот случай этот мне совсем не нравился. Я уже хотел было передать отцу через Лидию просьбу зайти ко мне, чтобы поделиться с ним своей неприятной догадкой, но тут как раз пришел отец Маркел.
Да, в этот мир стоило попасть хотя бы для того лишь, чтобы повидать такого священника. Нет, в памяти, унаследованной мной от Алеши Левкова, он, понятно, отложился, но одно дело вспомнить, и совсем другое — увидеть воочию. Ну что тут скажешь… Терминатор в исполнении Арнольда Шварценеггера смотрелся бы рядом с отцом Маркелом несчастным задохликом. Двухметровый гигант, гора мышц, упакованная в черную рясу, да еще и лицо, отмеченное множественными глубокими шрамами, частью спрятанными в густой окладистой бороде, черной с проседью. Внушительный товарищ. О-о-очень внушительный. А когда он заговорил… Хорошо, что я в кровати лежал. Стоял бы — так и присел. А так лишь непроизвольно попытался в кровать вжаться, и все. Не помню что-то, чтобы тут был изобретен мегафон, но если бы и был, отец Маркел на нем бы сэкономил.
Рассказ мой, все в той же редакции, в какой был подан боярину Левскому, отец Маркел выслушал очень внимательно, и после недолгой паузы начал задавать вопросы. Вот кому бы следствие вести вместо Шаболдина, а лучше вместе с Шаболдиным! Особенно отца Маркела заинтересовали упоминание имени беса («Аффизенер, значит? Тьфу ты, погань какая, прости, Господи!»), и примененный ангелом метод заклинания черта его же именем. Священник даже пару раз удовлетворенно кивнул, а художественно изложенная мной сценка развеивания бесовского праха унизительно-небрежным пинком вызвала у отца Маркела довольную усмешку. Затем священник потребовал от меня подробно описать внешность ангела, и тут я, как и до того отцу, включил редактуру. Дескать, был посланец Господа настолько осиян светом неземным, что и смотреть на него было больно, так что только синяние это и запомнил. Почему я соврал? Ну, ангелов-то обычно крылатыми изображают, вот я и решил, что расскажи я о том, что никаких крыльев у него не видел, тут этого не поймут. Или поймут, но не так.
Глава 3. О пользе чтения
С отцом поговорить удалось только через неделю. В тот день, когда я отчитывался перед отцом Маркелом, боярину Левскому доставили какие-то бумаги, требовавшие его срочного рассмотрения, а назавтра он отбыл в свою костромскую вотчину, вернувшись в Москву лишь вчера после обеда. Что ж, с одной стороны, это, конечно, не сильно радовало, потому как обозначить проблему человеку, который в этом доме принимает решения, я сразу не смог, а значит, и устранение той самой проблемы откладывалось. С другой же стороны, у меня было чем себя занять на это время.
Братишка Митька по моей просьбе приносил мои гимназические учебники, которые и стали для меня главным источником информации о мире, где мне теперь предстояло жить. А если учесть, что в начале лета, то есть через каких-то три с небольшим месяца мне сдавать в гимназии выпускные экзамены (прошу прощения, конечно же, проходить выпускные испытания), то необходимость всунуть нос в учебную литературу была безальтернативной. Больше всего меня, конечно, интересовали сведения о магии и устройстве здешнего общества, тем более что они, как оказалось, были теснейшим образом переплетены.
В общем, если в истории того мира, где я умер, и этого, где я занял место Алеши Левского, и были какие различия до середины одиннадцатого века, то я таковых не обнаружил. Но потом в мир пришла магия. Как я понял, ни точных знаний, как именно это произошло, ни какой-то более-менее стройной и непротиворечивой гипотезы на сей счет в современном мире не имелось. Однако же с того времени история пошла совсем по-другому…
Сначала против магии решительно и жестко выступила церковь. Маги, разумеется, отчаянно сопротивлялись, но церковники, поддержанные государями, оказались сильнее и вскорости что в Европе, что на Руси запылали костры и запахло паленым мясом. Полностью, однако, истребить магов церкви не удалось и до середины тринадцатого века носителям магических талантов удавалось с переменным успехом вести что-то вроде партизанской войны, то переходившей в открытые схватки, то принимавшей характер подпольного сопротивления. А потом… А потом пришли монголы.
В этой истории на стороне наследников Чингисхана воевала не только умелая и дисциплинированная конница. Огромное количество монгольских, китайских, чжурчженьских и дьявол их разберет, каких еще магов быстро и наглядно показало миру, что на войне пренебрегать магией нельзя, и в этой истории монголы не только завязли у Новгорода и дошли до Адриатики, но еще и поили своих низкорослых лошадок водой Эльбы. Для Европы дело запахло еще не изобретенным керосином и европейцы, преисполнившись мудрости, справедливо решили, что в борьбе с таким врагом хороши любые средства, в том числе и магия. На Руси к такому же выводу пришли, по понятным причинам, даже раньше, и русские маги взялись за поганых всерьез, а церковь прекратила гонения. В Европе церковники также умерили свой антимагический пыл, а маги обратили приобретенные в сопротивлении церкви боевые навыки на завоевателей. В итоге монголов даже не отбросили обратно в степь — к концу века на захваченных землях их попросту истребили. Всех. До единого. А затем Европа, прикинув, что сил у русских после всего этого должно остаться совсем немного, полезла на Русь подбирать то, что, по мнению европейцев, плохо лежит. Лежало оно, может, и плохо, да только боевого опыта у русских магов оказалось побольше, так что западным соседям продемонстрировали во всем ее ужасающем великолепии матушку неизвестного никому из них Кузьмы, а потом что русским, что европейцам стало не до этого, потому что и у тех, и у тех начались интересные внутренние события…