Каперанг Владимир Александрович Попов, под командой которого кроме транспортного обоза находился и крейсер 2-го ранга «Штандарт», еще вчера бывший флагманом Александра Михайловича, приказ этот пунктуально исполнил. То, что бывшая шикарная царская яхта сегодня работала крейсером, было удивительно само по себе. А уж нахождение «Штандарта» в кильватере «Мономаха» было удивительным вдвойне. По крайней мере, в утвержденном плане операции этого не предусматривалось. Но, как бывает, вмешалась цепь случайностей.
Во-первых, слег в госпиталь с приступом почечной колики командир «Штандарта» Кетлер. Во-вторых, под руку Макарову попался кавторанг Колчак, чей «Восходящий» дожидался очереди в док, и к решительному делу в Желтом море уже не успевал. Хорошо его зная, учтя блестящий успех в бою с конвоем в Цусимском проливе, грамотную минную постановку у Чемульпо, и помятуя рассказанное о нем Рудневым, он, не долго размышляя, предложил Александру Васильевичу временно занять мостик флагмана третьего крейсерского отряда. В-третьих, иногда ломается даже хваленая германская техника. Мощная телеграфная станция «Штандарта» утром накрылась, и наладить ее никак не удавалось. Это вынудило Великого князя со штабом перейти на крейсер «Русь», «Штандарт» же был поставлен в хвост «лайнерной» колонны. Когда поступил приказ Макарова разворачиваться и уходить полным ходом из-под удара японских главных сил, Александр Михайлович выполнил его буквально. В результате крейсера-лайнеры с «Русью» во главе, взявшие курс на юго-запад, с мостика «Мономаха» были видны уже как далекие, скрывающиеся на горизонте силуэты.
Но еще до этого, понимая, что в прикрытии отставших пяти тихоходных транспортов остается только один старый крейсер и трое «соколов», Колчак семафором запросил у Великого князя разрешения остаться с ними. И… получил августейшее согласие!
Несмотря на то, что где-то слева по курсу, постепенно приближаясь, грохотала канонада боя главных сил, на мостике «Мономаха» приказание командующего идти на встречу этому грохоту приняли фаталистически. На горизонте маячили, то появляясь то вновь исчезая, четыре наших «шеститысячника», периодически менявших курс и спорадически по кому-то постреливавших. Вокруг них тоже иногда были видны фонтаны от падений вражеских снарядов, но, собственно, противника с «Мономаха» пока еще не видели. Рассудив, что поворота «все вдруг» его «купцы» не осилят, и, чего доброго, покалечат друг друга, «Мономах», ведя их за собой, развернул колонну последовательно. «Штандарт» держалася отдельно, примерно на траверсе третьего транспорта в колонне со стороны возможного подхода неприятеля. По правому борту броненосного крейсера бежали «сокола»…
Вскоре вдали, за кормой «Штандарта», показались дымы двух кораблей. Опознать их пока было не возможно. Затем новая группа дымов открылась прямо по курсу, вклиниваясь между облаком дыма от ушедших к западу лайнеров и тихоходными транспортами. А так как дымы и верхушки мачт опять идущих контркурсом крейсеров Грамматчикова, были с «Мономаха» едва различимы на левой раковине, это означало, что ни подходящие сзади, ни стремительно надвигающиеся спереди, и уже видимые на линии горизонта корабли, ничего хорошего не предвещали. Передать что либо на «Аскольд» было, увы, невозможно.
Стоя на верхнем мостике «Мономаха», его командир готовился к худшему: двое против пяти. Он находил несколько ироничным тот факт, что в бой Макаров вообще поначалу не планировал его брать. Устаревшему крейсеру, типичному представителю эпохи броненосных фрегатов, не нашлось места в боевых порядках современного русского Тихоокеанского флота. Он был лишним и в колонне броненосных крейсеров Руднева, где его 15 узлов сковывали бы всю пятерку быстроходных кораблей, и в колонне старых броненосцев. Там его скорость была на уровне, а многочисленные пушки среднего калибра могли бы скомпенсировать недостатки башен «полтав», но… Когда он в третий раз пришел к Макарову с предложением проставить «Мономаха» в линию к «старикам», тот устало посмотрел ему в глаза и задал один вопрос:
— Любезный мой Владимир Александрович, сколько по Вашему мнению попаданий двенадцатидюймовых снарядов может пережить «Мономах»?
После неловкой паузы, во время которой адмирал и каперанг молча бодались взглядами, первым сдался Попов:
— Одно-два, если сильно повезет, то три. Но зато средний калибр он может держать как бы не лучше «Сисоя» или «Полтавы». Затопления от каждого попадания мне не грозят, полный пояс от носа до кормы, до шести дюймов, — мгновенно перешел в контратаку Попов.
— Этому поясу еще бы скос бронепалубы, и машины способные разогнать узлов под двадцать… Хотя стойкость вашей сталежелезной брони на уровне трех дюймов Круппа, но японские шестидюймовые снаряды держать и правда будет… Но вот главный калибр — нет.
Посему, увольте. Не могу я брать грех на душу и ставить Вас в линию к броненосцам. Это было бы бессмысленным убийством пяти сотен человек. У Вас столько в экипаже? Ради чего мне их подставлять под расстрел, ради десяти минут отвлечения огня на старый крейсер? Или ради полудюжины почти безвредных для японских броненосцев шестидюймовых снарядов, что ваши комендоры успеют всадить в них пока те не разозлятся на вас всерьез?
— Нет, Степан Осипович, ради того, чтобы четверть века проходивший по всем океанам крейсер не пошел на металлолом ни разу и не выстрелив по врагу. Мы шли с Балтики вокруг света, на кое-как отремонтированном корабле не для того, чтобы коптить рейд Порт-Артура, пока остальные корабли будут за нас воевать. Неужели наш служака «Мономах» такая совсем уж дрянная обуза, что его совершенно некуда применить в генеральном сражении?
— Господи, ну до чего же упрямы Вы, Владимир Александрович… Хорошо, Бог с Вами, если Вам настолько приспичило идти со всеми — пожалуйте. Будете командовать конвоем. Если кто из японцев к вам прорвется — Вы обязаны его остановить любой ценой. Другого с вашим парадным ходом в четырнадцать узлов, а пятнадцать для ваших компаунд-машин поле перехода с Балтики — мечта несбыточная, я не нахожу. Защита купцам и правда не помешает…
Тогда Попов решил, что ему «бросили кость чтоб отвязался». Сейчас, рассматривая в бинокль форштевни трех лучших бронепалубных крейсеров японского флота, неумолимо накатывающихся его куцый отряд, он на секунду даже пожалел о своей настойчивости. Но секундная слабость прошла, сменившись злостью на самого себя, привычно вызванной воспоминаниями о самой своей «спокойной» должности за время службы — заведующим Кронштадтской школой писарей. Туда его задвинули за «слишком быстро выплаваный ценз», и за слишком острый язык. Вырваться из чиновничьей рутины удалось только потому, что среди капитанов первого ранга было не слишком много желающих вести в бой давно устаревшее корыто. Может и правда лучше умереть сейчас в бою, на мостике знакомого еще в бытность старшим офицером «Мономаха», чем медленно догнивать в бумажном болоте?
Кроме него в охране конвоя находилась еще бывшая царская яхта «Штандарт», теперь крейсер. Безбронный. Если не считать импровизированной боевой рубки. В Артуре его еще довооружили, так что сейчас корабль располагал аж восемью 120-мм скорострелками Канэ и двенадцатью трехдюймовками. Грядущий бой был первым для его команды. Но не для нового командира, которым стал пришедший недавно в Артур на дестроере «Восходящий» кавторанг Колчак, прославившийся утоплением одной из «Сим». Но даже с самыми боевыми командирами шансы старого крейсера, неплохо вооруженного, но безбронного парохода и трех 240-тонных «соколов» в бою против тройки первоклассных современных бронепалубных крейсеров, сопровождаемых отрядом больших дестроеров, были скорее гипотетическими.
Тем более, что им необходимо было не просто отбиваться самим, а еще и прикрыть от атаки противника пять транспортов. Разворачиваться «все вдруг» и «бежать» с этим девятиузловым обозом? Нарушив при этом приказ Макарова? Да еще навстречу маячащей за кормой неизвестной паре кораблей? Этот вариант не проходил. Хотя бы потому, что перепуганные купцы неизбежно сломают строй и собьются в кучу…
Попов приказал подопечным дать максимальный ход, и идти не меняя курса, а миноносцам подтянуться в тень неподбойного правого борта «Штандарта» и «Мономаха». Причем более быстроходный «Штандарт» без приказа уже вылез под нос «старшего брата».
Сближение завершилось быстро. В два часа по полудни крейсера контр-адмирала Дева открыли огонь, сразу после чего русские корабли начали движение попеременным зигзагом, что давало им возможность иметь транспорта у себя за спиной, не отрываясь от них. Конечно, это мешало собственной пристрелке, но также сбивало пристрелку и японцам. На вражеских кораблях видели и прячущиеся за корпусами больших кораблей приземистые силуэты нескольких русских минных судов, поэтому сразу сокращать дистанцию не спешили.
Флагманский «Кассаги», не удержался от соблазна сразу покончить с безбронным вспомогательным крейсером. На мостике «Штандарта» Колчак, наблюдающей за японцами злорадно усмехнулся, — «купились, голубчики». Он как мог, на треть, ослабил огонь японцев по единственной полноценной боевой единице их отряда: по «Мономаху» стреляли только «Читосе» и «Иосино». За первые десять минут боя крейсер-яхта получил семь попаданий пятидюймовых снарядов, один из которых прошел сквозь легкий борт без взрыва. Носовая труба была наполовину смята взрывом, кормовые орудия повреждены осколками, а на верхней палубе разгорались два очага пожаров. Восьмидюймовый разрыв у борта продырявил осколками румпельное отделение, и теперь корабль реагировал на перекладывания руля с солидным запозданием. Впрочем, по сравнению с «Мономахом», и это было пока курортом.
Старый крейсер получил шестнадцать попаданий пяти и шестидюймовыми снарядами, и четыре нокаутирующих восьмидюймовых удара. Во тут-то и начали сбываться предсказания Попова. «Мономах» горел в средней части как деревенская изба, подожженная молнией, потерял три орудия разбитыми и три временно вышедшими из строя, над броневым поясом борт был пробит в четырех местах, но… Но сам броневой пояс пока держался. Только один из попавших в него трех восьмидюймовых снарядов смог его пробить, но и тот разорвался в угольной яме. Тем временем сзади приближались еще два крейсера, судя по всему, тоже японские, но подробнее за дымом рассмотреть их пока не получалось.
Казалось, что жить дерзким русским кораблям, заступившим дорогу лучшему отряду бронепалубников Соединенного флота, — минуты. У них не было шансов остановить три «собачки», самая слабая из которых — «Иосино» — превосходила по силам «Мономаха» раза в полтора, но… Соотношение сил в морском бою иногда играет не столь определяющую роль, как на суше. Удача порой может заменить больший калибр, хоть это и случается раз в сто лет.
Для начала «Иосино» поймал давно полагающийся ему по законам вероятности снаряд с «Мономаха». Прямо под основание первой трубы. И окутанный паром, резко сбавил ход. Отстав от головной пары, он начал нацеливаться под хвост транспортной колонне, и Попов разрывался между необходимостью продолжать бой с оставшимися противниками и что-то делать для прикрытия трампов от неминуемо подходящего к ним вражеского крейсера. Сигнальщик уже начал семафорить «соколам» приказ атаковать крейсер, когда прямо по курсу «Иосино» встали три снарядных всплеска.
— Смотрите! Смотрите, те японцы, что нас догоняют, по «собачке» своей влепили! — раздался вдруг восторженный крик лейтенанта Гирса.
— Да, Николай Михайлович, Вы определенно правы. Сдается, что это не случайный выстрел. Похоже, там, все-таки, наши. Это же пристрелочный полузалп. Смотрите внимательнее. Вот: второй! Это точно наши! — раздался с левого крыла мостика голос старшего штурмана полковника Шольца.
— С марса передают: похоже, что первым идет «Светлана»!
— Ну, коли так, то второй трехтрубник может быть только «Палладой». Нашего полку прибыло, господа! Ура, братцы! Наши идут!
Над палубами избиваемых русских крейсеров прокатилось отчаянное «Ура». И даже пушки, казалось, застучали веселее.
Прикинув, что на этом курсе уже через десяток минут два подходящих русских крейсера займутся им всерьез, командир «Иосино» повернул за флагманом, что было вполне логично. И открыл частый огонь по купцам, выбрав для начала ближайший к нему четвертый в колонне пароход. Сам «Иосино» пока обстреливался с кормы «Палладой» и «Светланой», а с носа по нему вели огонь канониры кормового плутонга «Мономаха».
Вскоре несчастная «Малайя» уже глотала снаряд за снарядом. Команду из гражданских моряков никто не учил заделывать снарядные пробоины, и учения по тушению пожаров проводились на порядок реже, чем на боевых кораблях. Увы, сейчас матросам пришлось вспомнить именно эти навыки. Но «Малайя» была обречена по любому — трамп не может долго противостоять огню скорострельных орудий крейсера… Примерно через десять минут расстрела, «Иосино» попал-таки шестидюймовым снарядом бедняге в котельное. Взрыв огнетрубного котла куда серьезнее, чем взрыв даже восьмидюймового снаряда…
На мостике флагманского «Кассаги» контр-адмирал Дева был доволен. «Иосино» быстро утопил первый русский транспорт, и сейчас пристреливается по следующему. Если он и не сможет его добить, все-таки долго подставляться под огонь двух крейсеров не следует, то эсминцы уже получили приказ, обрезав корму «Мономаху», атаковать транспорты. «Кассаги» минут за десять выбьет из строя «Штандарт», а скорее всего, просто утопит эту наглую яхту, она уже горит почти по всей длине. «Читосе» должен на равных продержаться это время с неожиданно живучим «Мономахом». Потом, если старый русский крейсер и не удастся утопить, он просто не сможет догнать японцев, пока те будут добивать передние трампы.
— Мина! — раздался неожиданный крик сигнальщика.
«Логично,» — подумал Дева, наблюдая за пенной дорожкой выпущенной с «Штандарта» торпеды. «Русские пытаются использовать свой последний шанс нас отогнать, только смысл? На такой дистанции это бесполезно».
— На всякий случай, примите три румба влево, — отдал Дева приказ командиру «Кассаги», капитану 2-го ранга Идэ. И в этот момент над морем прокатился рокот глухого удара, перекрывшего вой и разрывы снарядов.
— Взрыв на «Читосе»!!! — раздался голос того же сигнальщика, еще до того как крейсер лег на новый курс.
Мгновенно переведя взгляд на идущий в кильватере крейсер, Дева просто не мог поверить своим глазам! Казалось, что выдуманный когда-то японскими рыбаками Годзилла, разбуженный звуками орудийной канонады, всплыл на поверхность, и откусил половину борта первому попавшемуся ему кораблю. Которым на свою беду оказался именно «Читосе». Дева пока не мог понять, что именно там могло случиться? Ни на «Мономахе», ни тем более на «Штандарте» не было орудий, способных пробить четырехдюймовый скос бронепалубы и вызвать взрыв котлов или погребов боезапаса, но… Но опровергая эту безупречную логику, окутанный клубами дыма и пара «Читосе», почти не снижая скорости, стремительно валился на правый борт, чтобы уже не выпрямиться никогда…
Из четырех сотен членов его экипажа голландский трамп вечером спас двух моряков, находившихся на спасательном плоту русского типа. С их слов и была составлена потом картина гибели корабля. После переноса «Мономахом» огня с головного японца на «Читосе», в тот попало всего три или четыре снаряда. Почему один из них разорвался практически на торпедном аппарате левого борта, почему сдетонировала боеголовка торпеды, и почему от взрыва вырвало почти половину борта? Просто цепь случайностей, судьба продолжала кидать кубик, и этому кораблю не выпало «жизнь».
На «Мономахе» на несколько секунд прекратилась стрельба, ошарашенные картиной мгновенной гибели корабля, пусть вражеского, канониры молча смотрели на дело рук своих.
— Что это с ним, вашбродь, нежто это мы его так, — робко спросил командира плутонга мичмана Георгия Метаксу наводчик одного из орудий.
— Я не знаю, братец, что именно там у японцев приключилось. Но, черт подери, мне это нравится! — сам слегка ошеломленный таким результатом обстрела противника мичман, тем не менее, пришел в себя быстрее матросов, — А ну-ка, братцы, переносим огонь на головной! А не слабо ли нам повторить и утопить два крейсера подряд?!