— И куды мы с ней? — напыжился одноглазый, не обращая внимания на завывания. — Нам еще неделю тут батрачить, а я, знаешь ли, семь дней подле блаженной крутиться не намерен. А как беду на нас накликает? Упырей или еще чего… Слышь! А ну, заглохни, нам тут вою лишнего не надобно! — последние слова были адресованы рыдающей Дите.
Всхлипнув напоследок, женщина притихла, только спросила:
— Где дорога? И без вас выйду…
— Дорогу показать немудрено, — отозвался чернобородый, — вон там она, меньше сотни шагов, — широким жестом мужик указал направление.
Дорога действительно нашлась. Только была эта дорога совсем неправильной: без фонарей, столбов с проводами, машин и придорожных закусочных. Ни в одном из направлений не было видно ни огонька, кроме костра психических мужиков. «А кто сказал, что они не под наркотиками? — утешала себя Дита, двигаясь в наугад выбранном направлении. — Может, это мне еще повезло, что я так легко отделалась. Сейчас найду или ферму, или машину, и нормальные люди мне помогут. А может, и Яну хватит ума подобрать меня…». С такими мыслями, женщина уверенно шагала по пыльной грунтовке, окруженной шелестящим разнотравьем.
Только когда над полями забрезжил серый рассвет, выдернувший из темноты еще одну странную деталь пейзажа, а именно высокие синеватые горы, укутанные туманными шалями и снежными шапками, Дита обессиленно опустилась на обочину дороги и снова заплакала.
***
Ей не хотелось не то что идти, ей даже жить не хотелось. За ночной переход она в кровь изодрала руки, искусанные комарами, разбила к чертям проклятые балетки, которые выкинула бы, не будь дорога такой ухабистой и каменистой. Ноги, натертые обувью, не предназначенной для подобных марафонов, гудели от усталости, а подошвы пекли, будто их кто-то поджаривал. Падала Дита по меньшей мере трижды, каждый раз оставляя новые дырки на некогда красивых джинсах с вышивкой. И теперь она сидела, таращась на собственные окровавленные колени, растертые до ярко-красных волдырей ступни, воспаленные, припухшие предплечья, и гадала, чем же она заслужила такие вот лишения.
Солнце уже было высоко, а по небу летели легкие перистые облака, подгоняемые порывистым ветром, который прогнал докучливых комаров и высушил слезы женщины. Дите казалось, что она проглотила комок пыли, настолько пересохло у нее во рту и горле, а желудок с завидной регулярностью напоминал о том, что было бы неплохо что-то съесть. Она давно слышала, что где-то в высоких кустарниках, растущих по ту сторону пыльной дороги, журчит вода, но боролась с нарастающей жаждой мыслями о кишечных инфекциях и диффузном поносе. Но человек, как известно, раб своего организма, поэтому Дита все-таки поднялась и, постанывая, принялась продираться сквозь колючие кусты, покрытые узкими продолговатыми листьями.
Она уже видела поблескивающую воду, когда со стороны дороги до Диты донесся мужской голос:
— Я бы этого не делал. Место здесь нечистое, могут быть утопцы.
Женщина повернулась кругом, попутно оторвав здоровенный клочок от своей туники, и увидела, что со стороны дороги на нее пялятся верховые. Эти были одеты еще более странно, чем давешние мужики: в какие-то помятые и погнутые железки, шлемы с полями, тускло поблескивающими на солнце. А еще у всех них было оружие. Дита не была асом по части оружия, но даже она легко распознала рукояти мечей, торчащие из-за поясов мужчин, а за спинами у двоих виднелись прилаженные арбалеты.
— Я пить хочу, — пожаловалась она, надеясь, что ее абсолютно несчастный вид вызовет у мужчин хоть толику сочувствия.
Верховые, а их было пятеро, переглянулись.
— Выходи к нам, барышня, мы тебя напоим, — предложил один из них, видимо главный, поскольку одет он был почище, на нагруднике было меньше вмятин, чем у остальных, а на плечах красовался воротник из побитой жизнью лисьей шкуры.
Поколебавшись с полминуты, Дита решила, что хуже все равно не будет, и принялась выбираться из кустов обратно. Она сильно ошибалась.
Стоило женщине приблизиться к верховым, как тот, что был с воротником, ухватил ее за волосы и сильно потянул вверх. Дита вскрикнула от боли, но мужики только захохотали.
— Ты гля, Джакоб, она седая какая-то… — донеслось до женщины, безуспешно пытающейся вырвать волосы из стальной хватки.
— Ничего, — хохотнул Джакоб, сильно встряхнув Диту, от чего у той градом полились слезы из глаз, а руки сами собой опустились. — Главное, что задница ладная, а патлы, коли надо, обрежем и делов.
— Отпусти… — хрипло взмолилась женщина, но мерзавцы только рассмеялись.
Дита поднялась на цыпочки, чтобы хоть как-то уменьшить боль, но негодяй только повыше поднял руку, словно пытался скальпировать женщину.
— Сейчас уберем седину, Линдро, коли она тебя так смущает, — сквозь слезы Дита увидела, как в руке Джакоба появился здоровенный нож.
— Барышня просит отпустить ее.
Сила, с которой мерзавец тянул голову Диты вверх, поуменьшилась, и женщина смогла разглядеть троих всадников, появившихся словно из ниоткуда. На двоих сверкали бронзой и золотом латы. «Может, это реставраторы? — скользнула в сознании перепуганной Диты спасительная мысль. — Ролевики разыгрывают постановку! Сейчас меня отпустят и вручат какой-то подарок…». Идея была соблазнительной, но что-то подсказывало женщине, что так легко она не отделается.
— А если не отпустим, то что? — нахально спросил Джакоб, встряхнув Диту так, что у нее даже ноги слегка оторвались от земли.
— Тогда вы понесете заслуженную кару от рыцарей благодетельной княгини Туссента Анны-Генриетты — Мильтона де Пейрак-Пейрана и Пальмерина де Лонфаля!
— От винных бочек, состоящих на услужении у княгини-шлюхи? — вызывающе отозвался Джакоб, которого угроза совершенно не впечатлила.
— Ну, за это ты поплатишься, мерзавец! Клянусь цаплей!
Дита полетела в пыль именно в тот момент, когда земля затряслась от ударивших по ней подков. Оказавшись на земле, женщина откатилась в траву, спасаясь от мешанины лошадиных ног. Лязгнула сталь, раздались вскрики, но ничего этого Дита не могла рассмотреть из-за желтоватого марева, окружившего сцену сражения. Женщина протерла глаза и схватилась за голову, на которой, как ей казалось не осталось и живого места. «Точно реставраторы!» — подумала она, глядя как мутные из-за клубящейся пыли силуэты мечутся по дороге, скрещивая мечи.
И тут прямо к ее ногам упал Джакоб. Лицо мужчины пересекал косой кровоточащий разрез, а из чудовищной раны на шее булькала страшно-алая кровь. Дита успела только удивиться реалистичному гриму, когда на голову Джакоба наступило подкованное конское копыто. Глядя на растекающуюся по дороге мешанину из крови и мозгов, женщина сильно пожалела, что не смогла сразу потерять сознание.
========== 2. Рыцари, ведьмак и не очень прекрасная дама ==========
— Еще тошнит?
Дита подняла голову и посмотрела на стоящего над ней мужчину. Он точно не был ролевиком, просто потому, что не может ролевик быть таким натуральным и пугающим. Его одежда, преимущественно состоящая из сочетания грубой кожи, серых металлических пластин и кольчужных колец, сплошь была покрыта пылью и кровавыми потеками. Кровь была и на грубом, обветренном лице, на седых волосах, которые мужчина собрал на затылке в тугой хвост. За спиной человека виднелись рукояти двух мечей, один из которых он только что вытер от алых разводов об одежду того, что осталось от Джакоба.
— Уже нечем, — сипло ответила женщина.
Она по-прежнему сидела на траве, как и в начале боя, только теперь лошади мерзавцев разбрелись по округе, а сами негодяи лежали, присыпанные пылью. Дита старалась не смотреть, что стало с ее обидчиками, опасаясь, что ее снова вырвет.
— Давай, поднимайся, — мужчина протянул Дите руку, затянутую в кожаную перчатку с серебряными шипами на костяшках пальцев.
Женщина встала, чувствуя, как распрямляется скрученное в узел нутро.
Два рыцаря, закованные в сверкающие позолоченные доспехи, нашлись тут же: они, сняв шлемы и убрав их под мышки, осматривали поле боя. На породистых лицах застыла гордость и торжество, каких Дита еще не видела.
— Как вы, барышня? — участливо спросил один из них, заметив, что женщина встала. Рыцарь был средних лет, лысоват, зато с роскошными усами. Весь золоченый нагрудник покрывала россыпь алых пятнышек, но это бравого воина совершенно не занимало.
— Могло быть и лучше, — пробормотала женщина, рассеянно глядя на трупы.
Еще несколько минут назад эти люди были живыми: они говорили, грубо смеялись над ней, хотели отрезать ей волосы, потому что им не понравился их цвет… А теперь они превратились в куски кровоточащего мяса, валяющиеся под жарким летним солнышком посреди прекрасного пейзажа.
— Эти мерзавцы могли вас убить, клянусь цаплей! Я рад, что мы подоспели вовремя! — торжественно заявил второй рыцарь, тоже лысый, но с густыми бакенбардами. На его лбу выступила испарина, а доспех с левой стороны был слегка погнут.
Оба рыцаря уставились на женщину, очевидно, ожидая благодарственных речей, но Дита и соображала-то с большим трудом, что и говорить о связной речи, которой от нее, видимо, требовал этикет.
— Давайте отложим торжества на потом, — седовласый мужчина по-прежнему поддерживал Диту под руку. — Сейчас надо отъехать отсюда подальше, а то запах крови может приманить трупоедов и хищников.
— Пальмерину досталось, — заметил усатый рыцарь.
— Не настолько сильно, чтобы я не смог продержаться в седле еще пару часов, Мильтон, — отмахнулся второй воин, морщась. — Геральт прав, надо отъехать подальше от тел, а там видно будет. Даму, разумеется, берем с собой.
— Если она хочет, — пожал плечами седоволосый, которого рыцарь назвал Геральтом. — Плотва выдержит двоих, а мне было бы интересно послушать, как невооруженная полуголая женщина оказалась так далеко от жилья.
— Я поеду, — промямлила Дита, которой совсем не хотелось оставаться одной, и уж тем более одной среди кучи мертвых тел.
Мильтон нерешительно посмотрел на трупы и потеребил кончик уса:
— Может, оттащим их в сторону и сложим костер? Как-то не по-людски оставлять их так…
— А по-людски обижать беззащитную женщину? — возразил Пальмерин. Его голос звучал глухо из-за забрала шлема, который рыцарь уже успел натянуть на голову. — Жили как псы, как псы и умерли…
— Не надо обижать собак, — Геральт оставил Диту, подошел к ближайшему телу и перевернул его носком сапога.
Женщина почувствовала, как желудок снова сжался в болезненном позыве: голова трупа держалась на нескольких лоскутах кожи, а среди кровавого месива торчали пугающе белые кости позвоночника.
— Собаки лучше этих тварей, — как ни в чем не бывало продолжил седоволосый. — Но Мильтон прав, с дороги их надо оттащить.
Будто в полусне Дита наблюдала за тем, как трое мужчин оттащили тела и свалили их в придорожный овражек. Одну из лошадей мерзавцев, которая не убежала с остальными, испугавшимися боя, Пальмерин подвел к женщине:
— Думаю, что эта лошадь — достойная компенсация за то, что вам пришлось испытать по воле этих негодяев, милая девушка. И кобыле Геральта не придется нести двойную ношу.
Дита взяла крапчатую лошадку под уздцы и погладила жесткую пушистую гриву:
— Спасибо, — женщина даже открыла рот, чтобы сказать что-то еще, но из пересушенного горла вырвался невнятный хрип и она замолчала.
— У нас есть вино с собой, — рыцарь пристально посмотрел в лицо Диты, сквозь щель в шлеме, — может, выпьете? Оно поможет справиться с испугом.
Дита покачала головой:
— Я не пью спиртного, — слова давались с трудом, пересохший язык лип к небу и не хотел ворочаться.
— Пальмерин! — окликнул рыцаря Геральт, как раз в этот момент тащивший Джакоба, большая часть расплющенной головы которого так и осталась лежать, размазанная по дороге. — На седле у Плотвы фляга, красная такая, в ней вода. Дай барышне напиться.
Рыцарь что-то обиженно пробурчал, очевидно, отказ от вина был для него чем-то сродни оскорблению, но даже в такой ситуации побороть отторжение к алкоголю Дита не могла. Она с благодарностью приняла из рук Пальмерина объемистую флягу и с наслаждением напилась теплой воды, пусть и со странным привкусом чего-то запревшего и залежалого. На плечи женщины опустилось нечто грубое и тяжелое. Вздрогнув, она обернулась и увидела усатого Мильтона, набросившего на ее плечи колючий плащ грязно-белого цвета.
— Не стоит приличной женщине расхаживать полуголой, пусть и после таких несчастий, — наставительно сказал рыцарь. — В седло сами заберетесь? — несмотря на то, что воин был весь в крови и только что самолично помог прикончить пять человек, глаза у него были добрые, и смотрел он на Диту с почти отеческим сочувствием.
— Да, попробую, — уже нормальным голосом ответила женщина и, ухватившись одной рукой за седло, а второй за гриву крапчатой лошади, которую услужливо придержал для нее Мильтон, оказалась на спине животины.
Геральт последним закончил возиться с телами, но первым из мужчин вскочил в седло. Его рыжая рослая лошадь недовольно захрапела, когда всадник заставил ее подойти к крапчатой.
— Давай поводья, — Геральт требовательно протянул руку, и Дита послушно отпустила кожаный ремешок, за который только что взялась. — Ты держись за гриву, — седоволосый перекинул повод через голову дитыной лошади и сжал его в кулаке. — Надумаешь падать — кричи. Ехать будем недолго, если можешь говорить, то рассказывай, как ты здесь оказалась, еще и в таком виде. Чтобы время не терять.
Говорил мужчина отрывисто и быстро, при этом, он не моргая смотрел прямо в глаза женщины, от чего ей становилось жутковато.
— Было бы проще, если бы я знала, где я…
Геральт вздохнул, обернулся на рыцарей, которые уже тоже были в седлах, и легко ударил свою кобылу, которую он называл Плотвой, пятками в бока:
— Значит, не только ты будешь рассказывать, — пробормотал он.
***
К тому моменту, как Геральт объявил привал, Дита уже успела рассказать ему свою печальную историю, а заодно окончательно убедиться в том, что Ян не имеет никакого отношения к случившемуся. Ни Геральт, ни Мильтон, ни Пальмерин не имели не малейшего представления о том, что такое Кутна Гора и где находятся Чехия с Польшей, равно как и Дита, никогда не слышала ни о каком Туссенте.
Полуденное солнце уже начало припекать, когда они устроились возле небольшого озерца, со всех сторон заросшего камышами. Лошадей спутали в тени большой ивы, полощущей свои ветви в прозрачной воде, а сами расположились в низинке, заросшей сочной травкой.
Пальмерин де Лонфаль, странствующий рыцарь на службе княгини Туссента Анны-Генриетты, снял золоченый нагрудник, украшенный выгравированным на нем гербом, стащил через голову темно-синюю стеганку и явил свету устрашающего вида синяк, растекшийся на всю левую сторону его крепкого торса. Геральт присвистнул, узрев такое великолепие.
— Ребра целы? — спросил он, доставая из седельных сумок Плотвы маленький котелок и какой-то остро-пахнущий травами мешочек.
Морщась, рыцарь ощупал себя:
— Вроде да, — он несколько раз поднял и опустил левую руку, — хотя, может, трещина где и есть… Уж очень ноет, когда рукой двигаю.
— Ладно, — седоволосый сунул котелок в руки бестолково топчущейся на месте Диты. — Пойди набери воды, а заодно умойся. На тебя смотреть страшно. Сейчас разберемся с Пальмерином, а потом будем думать над твоей проблемой.
Женщина послушно побрела к озерцу, на воде которого мерцали яркие солнечные блики. За камышами виднелась темно-зеленая полоса древесных крон, а над ней возвышалось могучее тело горы. На каменных склонах сверкал и переливался снег, а вершина тонула в белоснежных облаках, сгрудившихся вокруг пика, будто овцы, возле пастуха. Наполнив котелок, Дита обернулась: мужчины ей не интересовались, но негромко беседовали. Мильтон тоже снял доспехи и теперь лежал прямо на земле, жуя колосок, а Геральт аккуратно ощупывал бок Пальмерина, видимо для того, чтобы самолично удостовериться в отсутствии переломов. Женщина стянула с себя драную, запыленную и заляпанную кровью тунику, закатила то, что осталось от джинсов и зашла в ласковую воду. Она тщательно вымыла лицо, руки и даже сполоснула волосы, а когда, выбралась на берег, то обнаружила, что котелка уже нет, а вместо ее многострадальной одежки на траве лежит чистая сорочка из желтоватого полотна.