В кувшине был сливовый сидр, который ароматил так, что перехватило дух. Пока Джон пил, мохнатое существо, похожее на грума Норри, увело прочь его кобылу. Он вытер губы рукавом и огляделся.
Бойс бессовестно лгал, перечисляя всю мыслимую и немыслимую нечисть. Не было нимф и упырей. Были обычные люди, парни и девушки, мужчины и женщины, старики и старухи. Пестрые платья, цветные шарфы, рогатые маски прыгали через костры, кружились, падали, смеялись, пели. В волосах развевались ленты, звенели бубенцы. Жарко пылали можжевеловые поленья.
Сидр был крепок, мир вокруг Милле покачнулся и поплыл. Вдруг от вращающегося с бешеной скоростью хоровода что-то отделилось. Какой-то кудлатый клубок подлетел к Джону и ударил его в грудь. Художник не устоял, засеменил назад и во весь рост растянулся на траве. Он ошалело глянул вверх – над ним стояли музыканты. Один из них, скрипач в треуголке из-под которой торчали седые букли, подмигнул Милле огненным нечеловеческим глазом и протянул руку.
Джон ухватился за нее. Рывком его поставили на ноги. Дородная грудастая женщина в старинном головном уборе несколькими ударами ладоней выбила пыль из его костюма и, забористо дыхнув винными парами, чмокнула его прямо в губы.
«Ведьма!» – юноша испуганно шарахнулся прочь от хохочущей целовальщицы.
Спиной натолкнулся на здоровяка в сутане католического священника и тиаре на лысой голове. Священник развернул его к себе лицом, погрозил пальцем. И пхнул художника в самый водоворот танцующих. Взвыла волынка, загрохотали барабаны, в огромном костре рухнули поленья, подняв в воздух сноп огненных мух. В плечо впились чьи-то пальцы. Пляска началась. Парни и девушки исчезали один за другим – вокруг скакали уже не люди, а сатиры, черти и лешие.
Он не помнил, как оказался вне круга. Кровавым пламенем занялся Плетеный Человек – свитый из ивовой лозы высоченный болван, набитый сеном, травой и цветами. Его заслонила душная дымовая завеса. Сопя и кашляя, Милле разглядел перед собой тропку, ведущую вниз в темноту, и сбежал по ней. Теперь холм светился и гремел наверху. Джон стоял в поросшем папоротником логу, где было на удивление тихо – шум долетал сюда будто бы издалека, из-за толстой каменной стены... Он побежал прочь от разверзшегося над головой ада к растущим поблизости раскидистым деревьям.
- Сукин сын… – тяжело дыша, беглец ткнулся лбом в шершавый, влажный от росы ствол, – Завез в преисподнюю. Леди МакГрей, где вы, ангел? Спасите меня от вашего сына. Пока ему в голову не пришло что похуже участия в ведьмовской оргии.
Поблизости раздался то ли стон, то ли громкий вздох. Джон замолчал и замер. Он не ожидал получить ответ на свою полусерьезную молитву, обращенную к матери Бойса. Прислушался. Сначала было тихо, лишь шелестели листья, да гремела музыка на дьявольском холме.
Вздох повторился, уже ближе, отчетливее. Через мгновение Джон услышал еле уловимое пение. Оно доносилось из глубины рощицы, как фантом исчезающее, легкое, и такое нежное, что невольно защемило сердце. Не до конца веря ушам, Джон раздвинул руками колючие ветви куманики.
На открывшейся полянке стоял одинокий мегалит, неведомо кем перенесенный сюда из круга друидов. Рядом с камнем танцевала фея. Не касаясь ногами земли, вспархивала и опускалась, взмахивала руками-крыльями, мелодично подпевая своему стихийному танцу. В том, что это существо волшебное, Джон не сомневался – у смертной женщины не могло быть столь эфемерного, светящегося тельца, длинных, почти до щиколоток, волос, отливающих лунным сиянием.
- Где ты, Милле! – крикнули сзади.
Фея остановилась, опустила руки.
- Эй! Джон!
Джон неслышно чертыхнулся и бесшумно свел ветви, чтобы она не заметила его и не исчезла. Бойс снова крикнул. Милле затаился. Пусть покричит и уйдет. Среди беснующегося сброда на холме Бойс чувствует себя, словно рыба в воде. Пусть убирается к ним.
Бойс, однако, никуда убираться не собирался и ломился сквозь заросли не хуже оленя во время гона, безошибочно ведомый каким-то сверхъестественным чутьем. Наделав уйму шума, он возник рядом с Джоном и спросил:
- Прячешься от меня, Джонни?
Джон приложил палец к губам.
- Что такое? – слегка понизил голос Бойс, – Ты поймал дриаду?
- Кажется, да, – шепнул Милле, – но ты орешь, как стентор. Думаю, она испугалась и сбежала.
- Быть не может! – выдохнул Бойс, – Где?
Они вместе полезли в заросли куманики, с грехом пополам продрались к полянке. Бойс больно оцарапал шею о шип и выругался.
Фея никуда не делась. Несомненно, она слышала друзей, поскольку стояла теперь лицом к тому месту, откуда появились Бойс и Милле. Но обнимая камень прозрачными ручками, и словно ища у него защиты, на мужчин не смотрела. Глядела в усыпанное звездами небо. Выйдя на поляну, друзья встали в десятке шагов от нее, не зная, что делать дальше. Милле судорожно соображал, как поприветствовать неземное создание.
Фея опередила его, избавив от необходимости говорить. Рассмеялась счастливым детским смехом и запела. Голосок ее задрожал, как серебряный колокольчик. Милле не понимал ни слова, из того, что она поет. Бойс понял все.
Песня прервалась внезапно, как и началась.
- Как тепло, – сказала внятно фея, потерлась щечкой о поверхность камня, который обнимала, – теплый старик. Мне интересно, почему Господь рассыпал столько звезд наверху? Наверное, он сильно проголодался, его большой петух.
Парни переглянулись.
- Ты красиво поешь, – решился Милле, делая шаг на встречу фее. Фея отвернулась и повторила.
- Ты красиво поешь.
Еще шаг навстречу.
- Откуда ты взялась здесь? Почему одна?
Она оторвалась от камня и побежала прочь, но на опушке остановилась, заговорила с лесом:
- Ты прилетел. Ты тоже один. И красиво поешь.
Милле беспомощно обернулся на Бойса.
- Она говорит с соловьем, дурень, – шепнул друг.
Только теперь Милле распознал соловьиную трель.
- Он поет для любимой, – пояснил художник фее.
- Для любимой, – девушка пошла вдоль опушки, ведя пальцами по стеблям и листьям. Ее странное белое платье, украшенное вышивкой на груди, свободно обвивалось вокруг хрупкого тела. – Я не одна. Мама танцует. Там очень громко. Я здесь. Мне нравится рядом со стариком.
Жемчужный смех. Фея закружилась.
- Как она хороша, – прошептал Милле, очарованный зрелищем, – Бойс, я в жизни не видел существа прекраснее…
- Это не фея, – тихо ответил друг. Он старался держаться в тени. – Обычная живая девушка.
- Я подойду к ней.
- Не вздумай. Не видишь, она не в себе. Она даже в глаза тебе не взглянет. Уйдем, Милле. Не нужно ее тревожить.
Лайонел взял друга за локоть и потянул на себя. Ему захотелось уйти с полянки, вернуться на холм. Там поджидала кудрявая крестьяночка, кажется, Джун, и обещанные ей плотские утехи. Но Милле врос в землю, не в силах оторвать глаз от чуда, которое представляла собой танцующая фея. Сам Бойс старался не смотреть на девушку. Хотя знал, что Милле прав. Его охватил непонятно откуда взявшийся суеверный ужас.
- Уйдем.
- Стой, Бойс. Мы не можем бросить ее тут одну.
- Она не одна. Сказала же – на холме ее мать.
- Соловей поет для любимой, – прощебетала девушка, – Он очень мил. Правда, старик?
- Господи, она наивна как дитя! Я не брошу ее. Иди, Бойс, найди ее мать и приведи сюда.
- Отведем ее наверх вместе и уедем.
- Ты говоришь, она даже в глаза не смотрит. Как ты ее поведешь?
- Не знаю. Позову. Дорогая, пойдем к твоей маме! Не оставайся здесь одна.
Бойс не надеялся, что фея отреагирует на его слова. Он вышел из укрытия и встал рядом с Джоном. Однако девушка остановилась и посмотрела в его сторону.
- Кто говорит? – спросила она встревожено.
- Я! Я говорю! – ободренный ее реакцией, Бойс забыл о своих страхах и пошел к ней на встречу. Настроение Милле передалось ему – девушку хотелось защитить от тьмы, не бросать наедине с мертвым булыжником, которого она звала ласково «старик».
Ему показалось, еще секунда, и девушка убежит, спрячется за «старика». Он пошел медленнее. Она стояла на месте.
- Петух очень большой. И страшно прожорливый, – приветливо заговорил Бойс, – ему надо много проса. Вот увидишь, наступит утро, петух выйдет пастись и склюет все звезды в мгновение ока.
- Новой ночью Господь снова рассыплет просо! – девушка глянула мимо него. – Вот увидишь!
- Все так и будет, малышка. Ты большая умница.
Личико, напоенное безмерным очарованием, обратилось к нему. Черты его были исполнены утонченной красоты. Бойс оробел. Попытался, но не смог сравнить ее красоту ни с чем – все сравнения показались бледными. В блуждающем взоре жила ночь и плескался лунный свет. Луна горела на прядях волос, обрамляющих это изысканное лицо. Он исступленно изучал его и запоминал, и вдруг понял – она смотрит ему прямо в глаза. Свет, излучаемый ею, потек в него. Его заморозило изнутри, он почувствовал, что умирает. Но девушке вздумалось улыбнуться. И стало горячо.
- Мы … найдем твою маму, – Бойс запнулся, – Вон там. Где шумно. Ты пойдешь со мной?
- Кто ты? – ответила она вопросом на вопрос.
- Я Бойс.
- Ты – Бойс. Я – Катриона.
- Ты – Катриона.
Она кивнула. Протянула руку, прижала широкий рукав к кровоточащей царапине у него на шее. Он не стал сопротивляться, боясь спугнуть девушку. От нее пахло цветущей яблоней.
- Пойдем искать маму, Катриона.
- Мама танцует. Я убежала, танцую здесь. Старик скучает без меня.
- Старик устал. И ты устала, Катриона. Я отведу тебя к маме, нельзя от нее убегать.
- Ты отведешь? – взгляд серебряных глаз вновь устремился на него. Бойс почувствовал, как его пронизывает дрожь. Недавний страх возвращался.
- Отведу.
- Идем, Бойс, – девушка сама потянула его в сторону холма. Проходя мимо обалдевшего Милле, прозвенела, – соловей поет для любимой.
- Джон Милле, – представил друга Бойс.
- Любопытный Джон, – заключила Катриона. – Он подглядывал. Милле любопытен.
Втроем они поднялись на холм. За время их отсутствия здесь мало, что изменилось. Катрионе не нравилась громкая музыка. Она встала, отвернувшись от танцующих. Пламя костров заиграло на льняных локонах, окрасив их в жаркое золото. Бойсу волей-неволей пришлось остановиться, потому что девушка крепко сжимала его руку маленькой ладошкой.
- Где искать ее мать? – спросил он, шаря глазами по веселящейся толпе.
- Понятия не имею, – недовольно ответил Милле, которому не нравилась создавшаяся ситуация, – Ты здесь родился, должен знать местных, тебе и карты в руки.
- Хорошо, постой рядом с ней, я постараюсь скорее вернуться. Малышка, отпусти меня, побудь с Джоном не долго. Я приведу твою маму.
Катриона не отреагировала на его просьбу. Бойс стал деликатно освобождать свою ладонь. Пальцы девушки сжались крепче.
- Не уходи, – попросила она и посмотрела ему в глаза, опять.
- Не уйду, – подчинился Бойс. С трудом преодолевая наваждение ее взгляда, шепнул Милле, – Что теперь делать? Она не хочет меня отпускать. Будем стоять и ждать. Не известно, чего.
- Ладно, – Джон уступил, – Я схожу. Как зовут твою маму, Катриона?
- Сгорела Ивовая Баба, наступило лето, – ответила девушка, – По лесу идет король-олень, сам он белый, словно пена, на голове его золотые рога. Рога эти гудят так, что ветер поднимается и качает верхушки деревьев. Слышите?
Художники переглянулись.
- Сэр! – закричали из толпы. – Куда вы исчезли, сэр?
К ним быстро шла девчонка, с которой весь вечер протанцевал Бойс. Она остановилась возле троицы, стрельнула глазками на соединенные руки Катрионы и Бойса, и обратилась к последнему, игриво поводя пышными рукавами платья.
- Я потеряла вас. Зачем вы привели сюда эту дурочку? Она же ненавидит людей. Где вы ее отыскали?
- На поляне у камня, – холодно отозвался Бойс. Во время танца он жарко поцеловал крестьянку, назвал «кудрявой милашкой». Теперь был зол на себя за это. И на нее заодно, потому что она вдруг показалась ему пошлой, грубой, с чересчур крупным носом, слишком, по кобыльи широкобедрой. – Ты знаешь, кто ее мать? Где ее искать?
- Ее не надо искать. Анна Монро среди кумушек. Сейчас я ее позову, если хотите.
- Будь добра. Как же она бросила свою дочь одну среди леса?
- Она ее не бросала! Анна Монро живет совсем близко. Ее дом за Папоротниковым Логом. Дурочка Кэт целыми днями бродит по лесу, никогда не уходит от дома далеко. Ждите, я мигом.
Девчонка пропала и вернулась, ведя за собой высокую, опрятно одетую женщину в чистом чепце на светлых волосах. Женщина была довольно моложава, статна, не успела растерять свою редкую, возродившуюся в дочери, красоту.
- Готов спорить, – шепнул Бойсу Милле, – Лет эдак восемнадцать назад мама нашей крошки попалась на глаза знатному лорду. Тот оставил ей на память о себе драгоценный подарок.
- Катриона! Иди ко мне! – воскликнула женщина, увидев их.
Ее дочь с места не тронулась.
- Сэр, будьте добры отпустите моего ребенка!
- Прошу вас заметить, мадам, я не держу ее. Скорее наоборот. – Бой подвел Катриону к матери, – Она танцевала в лесу. Я и мой друг посчитали правильным не оставлять ее одну. Тем более близится ночь. Вы не боитесь, что девушку могут обидеть?
- Вообще-то, сэр, – Анна Монро приняла у него руку дочери, которая сразу же обняла мать и прилегла головой ей на плечо, – мы живем в четверть мили от холма. Лес прилегает к нашему дому, и вполне естественно, что дочь моя гуляет там. Нас не обижают, вся окрестность знает меня и Катриону, никто не желает нам зла. Другое дело вы, чужой человек…. Как вы умудрились привести ее сюда! Катриона чутка, как зверек, она не показывается на глаза даже знакомым! Встретить ее в лесу почти невозможно!
- Вот уж не знаю, возможно или нет, но от нас она не пряталась, имейте это в виду, – проворчал Бойс, недовольный враждебным тоном Анны. – Распевала себе как птичка, ничуть не таясь. Следите за дочерью лучше, мадам. Идем, Милле.
- Пойдем и мы, Катриона! – Анна Монро погладила девушку по волосам.
Катриона сонно моргая, пошла за матерью. Но сделав два шага, остановилась:
- Бойс!
Они посмотрели друг на друга.
- У сырой грядки, в торфе талом она расселась в платье алом. Стара изгородь, набок кренится. Там колет шип и свистит синица, – забавно щурясь, произнесла девушка.
Бойс не успел ответить. Анна Монро опередила его.
- Идем, дочка! Идем! – взмолилась она. Лицо ее испуганно сморщилось. Женщина едва ли не побежала прочь, утягивая дочь за собой вниз по склону.
Бойс и Милле проводили взглядами две удаляющиеся фигурки.
- Я знаю эту малютку, – задумчиво сказал Бойс. – мать приносила ее, завернутую в одеяльце, в церковь, становилась у задней стены, плакала и молилась. Все, и дети, и взрослые, сторонились Анны.
- Почему? – спросил Милле.
- Анна родила дочь, когда была даже немного моложе Катрионы нынешней. Никто не знал от кого. Анна всегда ходила одна. И вдруг ребенок. Люди рассказывали всякие небылицы об отце. Я, будучи мальчишкой, лично слышал, как служанки в замке трепались, будто бы деревенскую девчонку обрюхатил злой дух. Катриона подросла, начала дичиться людей, а мнение о вмешательстве злой силы окрепло.
- Полная чушь, – пренебрежительно фыркнул Милле, – До чего вы, шотландцы, суеверны. Застряли в темных веках. Катриона – обычная девушка, а не дитя дьявола. Да, немного не в себе. Полусумасшедшая. Если хочешь знать мое мнение, красота у нее ангельская.
- И дьявол может принимать вид ангела света, – таинственно произнес Бойс. – Но не закипай Милле, я не спорю с тобой. Она обычная девушка. Странная, помешанная, дикая, но вполне себе обыкновенная.
- Само совершенство. – Милле вздохнул, – Живи она не в самой глуши, а в цивилизованном людном месте, о ее красоте пошла бы молва. Она бы шествовала по разбитым сердцам. Даже хорошо, что у Катрионы разум ребенка. В противном случае она страдала бы тщеславием. А сейчас, посмотри, бесхитростна, открыта. Квинтэссенция расцветающей женской прелести и чувственности. Офелия.