Я пожал плечами. Девчонка была права. Хозяин, как говорится, барин.
— Да, и вот еще что, — сказала она. — Если ученые на месте, я сразу скажу им, что вы имеете отношение ко вчерашнему выбросу и хотите обсудить с ними его загадки. Надеюсь, их это заинтересует и они согласятся впустить нас.
С этим тоже ни я, ни Серега спорить не стали. Анна перекинула через плечо ремень своей винтовки и направилась ко входу за ограждение. Мы же с братом занялись тем, что приказала нам наша белобрысая командирша.
Сергей только-только снял второе колесо и опускал домкратом задний мост джипа на подставленный обрубок бревна, как девчонка уже вернулась. И не одна — сзади шел молодой черноволосый мужчина в необычном — такого я здесь ни у кого еще не видел — зеленовато-желтом комбинезоне. За собой незнакомец тянул за веревку, будто детские санки, большой лист железа с загнутыми краями. У меня хватило ума догадаться, что лист предназначался для наших вещей, чтобы уволочь их все разом, а не ходить десять раз туда-обратно. И это было хорошим знаком — значит, ученые согласились принять нас у себя.
— Добрый день, — сказал мужчина, подойдя к нам. И представился: — Андрей Камнерухов. Можно просто Штейн.
— Почему? — вырвалось у меня.
— Институтское прозвище, — открыто и очень приятно улыбнулся тот. — «Штейн» — по-немецки «камень».
— Точнее, «штайн», — поправил вдруг брат. Я почему-то раньше и не думал, что он знает немецкий. А ведь и впрямь должен знать, он же на фронте был разведчиком.
— «Штейн» красивее звучит, — вновь улыбнулся мужчина.
— Как скажете, — пожал плечами Сергей и протянул руку: — Сергей. Здесь получил «почетное звание» Матрос. Так и зовите.
— Хорошо. Только предлагаю сразу на «ты». — Штейн пожал протянутую руку и повернулся ко мне.
— Дядя Фёдор, — буркнул я. Не говорить же, в самом-то деле: «Фёдор. Можно просто — Дядя Фёдор». Вообще-то дурацкое, конечно, прозвище дала мне эта вреднючая девчонка!
Однако Штейну оно почему-то понравилось.
— О! — воскликнул он. — Как мило! А то вокруг одни Упыри, Вырвиглазы и прочая жуть.
Он с чувством потряс мою руку, а затем без лишних разговоров подхватил пару ближайших рюкзаков и переложил их на свои «салазки». Мы подключились к погрузке, а потом все вместе «впряглись» в веревочную «упряжь» и, хлюпая по болотной жиже, потащили нашу поклажу к ограждению. В особо топких местах на земле лежали «мостки» из того же гофрированного металла, из которого был сделан забор.
Вскоре через его открытую наподобие широких ворот секцию мы вошли на внутреннюю территорию. Теперь я уже вблизи разглядел непонятную, похожую на дырявый железный сарай конструкцию, стоявшую слева от бункера, и, не удержавшись, спросил:
— А что это такое?
— Платформа, — ответил Штейн. — Для перевозки крупногабаритных грузов. Можно погрузить животных или, например, автомобиль.
— Для перевозки? Но у нее же нет колес!
— Для перевозки по воздуху. Вертолетом. Цепляется к нему тросами — и вперед. Очень удобно, знаете ли, никакое бездорожье нипочем.
Только теперь я понял предназначение больших железных «ушек», приваренных сверху по углам «сарая».
Между тем Штейн открыл массивную дверь бункера и сделал приглашающий жест:
— Прошу!
Мы стали переносить наши вещи внутрь, и я не сразу заметил, что нам помогает еще один человек. Он выглядел куда старше всех нас — наверняка ему было не меньше пятидесяти — и был одет не в комбинезон, а в зеленый лабораторный халат. Когда все вещи оказались внутри бункера и Штейн закрыл его дверь, пожилой ученый усмехнулся в седые усы и сказал:
— Ну, вот вы и дома. У нас. Ха-ха-ха!..
Наверное, он пошутил. Или, скорее, думал, что пошутил. Что ж, бывают такие люди, я сам встречал парочку, которые считают себя отменными шутниками, вот только чувство юмора у них отсутствует напрочь. Вероятно, и этот ученый был из таких. Ну что ж, это еще не самое страшное. Главное, как говорится, чтобы человек был хороший. А человеком как раз он, судя по всему, был неплохим. Во всяком случае, глаза и улыбка его выглядели добрыми. К тому же, он был невысокого роста и полным, а полные люди вообще почему-то чаще всего кажутся добряками. Седая же борода в дополнение ко всему прочему делали ученого похожим на Деда Мороза. Вот если бы еще халат его был не зеленым, а красным, или хотя бы синим, да прикрыть бы колпаком обширную блестящую лысину — хоть сейчас на детский утренник!
— Александр Александрович, — стал приговаривать он, пожимая каждому из нас руку, а когда представился всем и узнал наши имена и прозвища, добавил: — Иногда меня называют профессором — собственно, это соответствует истине. А лучше зовите, как принято здесь, в Зоне, покороче — Санта.
— Почему? — спросил я. Как я стал за собой замечать, эти «почему» стали из меня вылетать в последнее время не спрашивая на то моего разрешения. Как пятилетний малыш, право слово! Неловко даже перед людьми. И впрямь несмышленышем посчитают!
Однако на сей раз удивился и мой двоюродный братец:
— За что же вас так обидно «сократили»?
— Обидно?.. — заморгал ученый. — Что же тут, простите, обидного?
— Ну, — смутился Сергей, — это же вроде как «святой» в переводе с латыни означает…
— А разве обидно называться святым? — продолжал моргать Александр Александрович. — Правда, я не вполне этого звания достоин… Ха-ха-ха!.. Но неужели у вас не возникает иных ассоциаций?
— Санта Клаус? — усмехнулась Анна.
— Именно!
— У них, — кивнула на нас с братом девчонка, — такой ассоциации возникнуть не может.
— Интересно знать, почему? Выросли — ха-ха-ха! — вдали от цивилизации?..
— Я бы сказала: вдали от современной цивилизации. Мои друзья — из 1951 года.
Глава одиннадцатая
«Янтарный» ужин
Веселость как-то вдруг разом покинула Санту. Не знаю почему, но мне вдруг отчетливо показалось, что он сразу поверил Анне. Чего нельзя было сказать о втором ученом — Штейне, который, напротив, начал широко улыбаться, ожидая, видимо, дальнейшего развития интересной шутки.
Санта засуетился вдруг, забормотал:
— Что же мы тут толпимся, в этом «предбаннике»? Проходите, проходите! — И он раскрыл перед нами еще одну тяжелую дверь, за которой оказался довольно широкий коридор со стенами из все того же гофрированного металла. Тут и там вдоль его стен стояли разнообразные ящики, коробки, некие непонятные приспособления… Мне стало жутко интересно — вот бы побродить тут, порыться в этих научно-технических богатствах!..
Но профессор повел нас дальше. За поворотом коридор оказался короче. Он упирался в еще одну массивную дверь. Здесь тоже были коробки и ящики, но не так много, как в длинной части коридора. Зато справа вдоль стены тут стояло что-то вроде стеклянного шкафа, в котором висели два желто-зеленых комбинезона, таких же, что был сейчас на Штейне. Слева же в стене было широкое окно, за которым виднелась большая комната, заставленная столами и шкафами с многочисленными приборами и различными склянками — скорее всего, лаборатория. А перед окном была еще одна дверь, в которую и завел нас Александр Александрович. Ну, или Санта, раз ему так больше нравится. Я подумал, что надо будет тихонечко выспросить у Анны, кто такой этот Санта Клаус. Наверное, какой-нибудь известный герой последних десятилетий. Например, иностранный космонавт. Девчонка же говорила, что американцы первыми высадились на Луну. Вот, может, этот самый Клаус и ступил первым в лунную пыль.
Как бы то ни было, мы очутились в небольшой, но довольно уютной комнатке. В ней ничего не было, кроме двух заправленных по-солдатски коек и небольшого столика между ними.
— Прошу извинить, — церемонно поклонился Санта, — но здесь нам будет удобней всего. В лаборатории царит сплошной бардак — рабочая, так сказать, обстановка, ну, а на складе чересчур скучно и пыльно, ха-ха-ха!.. Так что присаживайтесь здесь, прямо на кровати, а мы с Андрюшей вскипятим сейчас чайку и сообразим что-нибудь на ужин. А там уж, гости дорогие, я устрою вам всенепременнейший и тщательнейший допрос с пристрастием, ха-ха-ха!..
Он подхватил Штейна под локоть и потащил того за порог. Мы же, оглядевшись, сели на койки — на одну мы с братом, на вторую, напротив нас, Анна. Серега посмотрел на девчонку с явным осуждением.
— Что не так? — спросила она.
— Зачем ты это сказала?
— Что вы из прошлого? А что я, по-твоему, должна была сказать? Что вы прилетели с Альфы Центавра?
— То, что ты говорила другим. Мы, дескать, сталкеры-новички, ты — наша наставница.
— Да?.. А зачем мы тогда сюда вообще шли? По-моему, между нами, девочками, мы как раз и хотели здесь выяснить истину. А чтобы заполучить истину, нужно, мне кажется, тоже говорить правду. Нет?
— Ну… — смутился брат. — Все равно, ты уж как-то прямо в лоб сразу…
— А к чему юлить? Чего ждать? Мне кажется, этим людям можно доверять.
— Да, — немного подумав, сказал Сергей, — им можно доверять. Я это тоже почувствовал.
— Тогда чего ты на меня бочку катишь?
— Да я не качу… — совсем засмущался Серега. — Мне просто как-то не по себе.
— Мне тоже, — не удержался я. — И я, кажется, понимаю почему. Ведь это… ну, как бы наша последняя надежда, так?.. Может, не совсем последняя, но основная. Мы ведь очень много ждем от этой встречи. А вдруг наши ожидания напрасны? Вдруг ученые ничем нам не смогут помочь? Скажут: простите, ребята, давайте уж как-нибудь сами. А разве такое приятно услышать? Вот Серега как бы и струхнул маленько. Так ведь, Сереж?..
— Сам ты… струхнул! — расправил плечи двоюродный брат. — Тоже мне, психолог!..
Но по его лицу я понял, что попал в точку. Анне, видать, мое объяснение тоже понравилось, она сидела, с трудом сдерживая улыбку, даже голову опустила. А потом вскинула ее и сказала:
— В общем, Матрос, тебе решать — говорим мы ученым все как есть или благодарим за ужин и выметаемся. Кстати, между нами, девочками, на ночь глядя выметаться тоже не особо хотелось бы. Я предлагаю хотя бы переночевать здесь.
— Да говорим, говорим! — пробурчал брат. — Вон, пусть Федь… Дядя Фёдор все им и расскажет подробно. Он-то и с той стороны видел, как все начиналось. А мы с тобой, если что, дополним.
Откровенно говоря, мне такое доверие было чрезвычайно приятно. Я даже расплылся в улыбке.
— И нечего лыбиться, — испортил мне удовольствие Серега. — Дело серьезное. Рассказывай все подробно и четко.
— И про то, что ты… того?.. — спросил я.
— Про все. Как оно было, так и говори.
Мы надолго замолчали. Так больше и не проронили ни слова, пока не вернулись ученые. Штейн нес стопку тарелок, на которой сверху была водружена половина буханки хлеба. В руке он, кроме того, зажимал «пучок» столовых приборов — вилки и нож. А когда в комнатку вошел Санта, по ней разлился непередаваемо вкусный, прямо-таки волшебный аромат жареной картошки — ведь ученый нес огромную сковороду, наполненную этим вкуснейшим — во всяком случае, для меня — яством. Картошка была зажарена вперемешку с тушенкой, которой наши новые знакомые также не пожалели.
Штейн расставил на столике тарелки, Санта выложил на них картошку и унес пустую сковороду. А вернулся он с «матрешкой» вставленных один в другой стаканов и бутылкой вина. Я сразу напрягся, вспомнив о своем зароке. Впрочем, тот касался крепких напитков — в частности, водки, а это было всего-навсего вино, и тем не менее… Но Санта уже расставил стаканы, откупорил бутылку и принялся разливать багряный напиток, приговаривая:
— Красное сухое вино — самое милое дело для вывода из организма радионуклидов. Лучше всякой водки в десять раз. И для знакомства самое то. Как знал, приберег бутылочку!
Второй ученый нарезал в это время хлеб крупными ломтями, и от хлебного домашнего духа у меня потекли слюнки едва ли не сильней, чем от запаха картошки.
— Ну, как говорится, за встречу! — поднял стакан Санта.
Мы все сделали то же самое. С глухим звоном — не хрусталь, однако! — чокнулись, выпили и налегли на картошку.
Самым голодным, видимо, оказался я, поскольку расправился с содержимым тарелки первым — и пары минут, думаю, не прошло. Заметив это, Санта сказал:
— Давайте, что ли, по второй, а вы, молодой человек, раз уж все равно освободились, может, начнете свой рассказ? Только, прошу вас, подробней и последовательно, с самого, так сказать, начала.
Я кивнул, ученый разлил остатки вина по стаканам, мы снова чокнулись, выпили и я заговорил. Точнее, сначала задал профессору уточняющий вопрос:
— С начала — это как? Откуда начинать?
— Ну, конечно, не с вашего рождения, — растянул в улыбке губы Санта. — Впрочем, ради любопытства, в каком году вы родились?
— В тридцать первом, — честно ответил я. — Тысяча девятьсот.
— Уже хорошо, что не просто в девятьсот, — не преминул вставить Санта и, конечно же, добавил: — Ха-ха-ха!.. — Впрочем, он тут же согнал с лица улыбку и смущенно произнес: — Прошу извинить за неуместную шутку. Продолжайте, пожалуйста. С того момента, где вы были и что делали перед тем как попасть сюда.
Я вздохнул, взял для чего-то в руку вилку и принялся рассказывать. Подробно, как и просили, с того самого момента как потерял возле железнодорожной кассы Овруча Серегу.
Меня слушали буквально с открытыми ртами. Ученые даже забыли про свою недоеденную картошку. Сергей с Анной тарелки все же подчистили, но и они впитывали сказанное мной с большим любопытством. И то — начала этой истории в подробностях не знали и они. Лишь когда я дошел до наших здешних приключений, брат и девушка немного расслабились, а потом и вовсе принялись встревать в мой рассказ, поправляя и дополняя меня. Когда сообща мы дошли до нашего прибытия в этот вот бункер, в нем наконец повисла тишина — напряженная и тягучая.
Первым нарушил ее Санта.
— М-мда… — сказал он. — Вот уж, как говорится… — Затем он встрепенулся и просительно глянул на Штейна: — Андрюша, не будешь ли ты столь любезен принести нам чайку?
— Только вы тут ничего без меня не рассказывайте больше! — с детской непосредственностью воскликнул, вскакивая, Штейн. Он скрылся за дверью с такой поспешностью, словно и впрямь подозревал, что мы скроем от него самое интересное.
Но мы-то все и так уже рассказали. Интересного ждали мы сами. От них, от ученых. И, судя по всему, профессор Санта это хорошо понимал. Пока отсутствовал его коллега, он и в самом деле, будто добросовестно выполняя его просьбу, не произнес ни звука. Он сидел, поставив локти на столик и обхватив голову руками. Казалось, было слышно, как мысли лихорадочно носятся по извилинам его мозга.
А когда Штейн вернулся и чай был разлит по тем же стаканам, Санта медленно и негромко заговорил. Казалось, теперь перед нами сидел совсем другой человек — не тот пожилой неумелый остряк, которого мы успели узнать, а трезвый, умный, тщательно взвешивающий каждое слово ученый.
— Вчера, как известно, произошел крупный выброс, — начал он. — Самый, пожалуй, крупный за последние несколько лет. И самый необычный. Наши приборы — а они расположены во многих местах Зоны — зафиксировали, в частности, любопытный и необъяснимый пока парадокс: Зона, оставаясь в своих прежних границах и занимая ту же самую площадь, будто бы сжалась, словно пространство внутри нее стало плотней. Чтобы было понятней, приведу очень простой пример. Возьмем топор и вобьем сверху в его топорище клин. Обух не даст древесине расшириться сверх прежних границ, но плотность этой самой древесины за счет вытесненного клином объема увеличится.
— И что, этим клином стали мы? — спросил мой двоюродный брат.
— Не думаю, — покачал головой Санта, — ваш объем для этого слишком мал. Да и что вы собой вытеснили — воздух? Так его в границах Зоны не удержишь. Нет, тут что-то другое. Что-то более сложное, не укладывающееся в рамки современных знаний о свойствах пространства-времени. Но вот вам, кстати, и ваш временной парадокс! Как известно, свойства пространства и времени неразрывно связаны, поэтому я более чем уверен, что и загадочный «Клин», и ваше перемещение из прошлого — результат воздействия того самого выброса. И все-таки мне непонятно, каким образом связано это место в настоящем времени с пятьдесят первым годом! Почему выброс дотянулся отсюда туда, к вам?.. Очень жаль, что уважаемый… э-э-э… Матрос не помнит, что заставило его сесть именно в тот пригородный поезд, а затем покинуть его и целеустремленно направиться куда-то в совершенно необитаемой местности! Ведь я правильно понял вас, дорогой… э-э-э… Дядя Фёдор, что там, где застала вас странная гроза, было лишь голое поле?