Хоть наша командирша и велела мне смотреть только на нее и под ноги, по сторонам я тоже успевал озираться. И то — попал в будущее, а глядеть должен лишь под ноги — кто бы в здравом уме стал так делать? Правда, особенным будущим вокруг пока и не пахло. Наоборот, пока сильнее прошлым потягивало. Особенно когда впереди показались обветшалые, полуразрушенные дома небольшой заброшенной деревушки. Если бы даже она не была заброшенной, все равно я вряд ли смог бы сказать, что это селение будущего, если бы не знал этого наверняка. Пусть даже, как говорит Анна, отселение жителей проходило после первой аварии, в восемьдесят шестом, — и то это аж на тридцать пять лет позже нас! Мне-то думалось, что к тому времени и в деревнях люди будут жить чуть ли не во дворцах, а тут — вон что… Все точно так же, как и в наше время. Но почему?! Как же так вышло, что коммунизм не смог победить?!.. Стыдно признаться, но слезы в тот момент на моих глазах выступили. Если до этого Анна лишь рассказывала нам об этом, и некая надежда, что ее слова не соответствуют действительности, все-таки оставалась, то теперь я все увидел своими глазами. Ну пусть не все, но мне и этого было достаточно, чтобы понять — как минимум в главном девчонка нам не лгала.
Не обманула она и насчет схрона. Возле одной наполовину развалившейся хатки бугрилась неопрятная груда камней и досок. Наверное, когда-то это было чем-то вроде летней кухни, судя по разбросанным возле фаянсовым черепкам тарелок и проржавевшей кастрюле, надетой на огрызок такой же ржавой трубы, торчащей из-под камней. К этой куче хлама и направилась Анна. Осмотревшись по сторонам, она стала разгребать с одной стороны камни и доски, под которыми обнаружился вполне себе целый сундук, закрытый сверху клеенкой. Девушка сняла ее, откинула крышку сундука и склонилась над своими сокровищами. Она извлекла еще один рюкзак — побольше чем тот, что висел за ее и моей спинами и, судя по всему, тяжелей. Она обернулась к Сергею и кивком показала ему на рюкзак — дерзай, дескать. Брат не без усилий забросил его за спину, поправил лямки и пару раз подпрыгнул. Сама же Анна вновь полезла в сундук и достала пару высоких металлических… кастрюлек — так, во всяком случае, выглядели эти непонятные емкости. Их девчонка прицепила себе на пояс и в ответ на наши с братом вопросительные взгляды пояснила:
— Контейнеры для артефактов. Не каждый просто так в руки возьмешь. У тебя в рюкзаке, — кивнула она Сергею, — тоже артефакты. Так что на спину не падай и под пули ее не подставляй.
— Я спину под пули никогда не подставляю, — сухо в ответ отчеканил брат.
— Прости, — быстро, но отнюдь не смущенно сказала Анна. — Я ничего такого не имела в виду, просто предупредила. Хабар денег стоит. И я, между нами, девочками, жизнью ради него рисковала.
— Я понял. Можешь не переживать за свой хабар, — буркнул Серега.
— За наш хабар, — твердо и четко поправила Анна.
Она уперлась прищуренным взглядом в глаза Сергея и не отвела его до тех пор, пока тот не откликнулся запоздалым негромким эхом:
— За наш хабар.
Глава седьмая
«Бар»
— Ну, теперь в «Бар», — вернув схрону прежний неприметный вид, выдохнула Анна. — Очень прошу не нарываться там на неприятности. «Бар» расположен на территории лагеря «Долга», с «долговцами» и так-то не стоит шутить, а поскольку они делают милость и пускают в «Бар» также и других сталкеров, то и поведения требуют соответственного. За применение там оружия, например, они карают расстрелом.
— Ни фига себе! — сказал я. — А если мутанты?
— Я думала, всем понятно, что я имела в виду его использование против людей. Так что учтите и запомните это хорошенько. И вообще, все переговоры предоставьте мне. Но если спросят напрямую, кто такие, — отвечайте, что вольные сталкеры, новички, а я ваш наставник. И называйте те имена, которые я вам дала. Настоящие в Зоне не в ходу.
— А как же твое? — не удержался я.
Мне показалось, что девчонка смутилась. Впрочем, если и так, то лишь на мгновение.
— Во-первых, из всякого правила есть исключения. А во-вторых, тебе что, мое имя не нравится?..
— Вообще-то нравится, — честно ответил я. — Оно не совсем обычное — имя-палиндром.
— Это как? — заинтересовалась девчонка.
— В обе стороны читается одинаково. Из женских имен я таких только три мог вспомнить — твое, Алла и Ада. Но последние встречаются редко.
— Ну да! — хмыкнула девушка. — Особенно Алла.
— Не знаю, в наше время было так. А из мужских я вообще одно вспомнил — Тит.
Анна заливисто вдруг рассмеялась, а потом сказала:
— Вот уж действительно мужское.
Я почувствовал, что краснею. Ну что за девчонка! Такой палец в рот не клади!.. Мысль неожиданно заскользила дальше, и я поспешил отвернуться, чтобы не услышать реплику Анны насчет цвета моего лица, от которого наверняка уже можно было прикуривать.
Но девушка вновь уже стала серьезной и коротко скомандовала:
— Строиться! — А когда мы это сделали, выдала незнакомую и явно не строевую команду: — Почапали.
Мы «чапали» не то чтобы очень уж долго, но, откровенно говоря, мне надоело. Тем более клубящиеся на небе тучи собрались в однородную серую массу и забрызгали мелким дождем. Я испугался, что он кислотный, — поднял воротник пальто, развязал на шапке уши и спрятал руки в карманы. Однако Анна, глянув на мои манипуляции, а потом на один из своих приборов, «успокоила»:
— Дождичек не сильно опасен, хоть и не особо полезный, радиоактивность лишь втрое выше нормы.
— Лишь?.. — закашлялся я.
— Нормально. В «Баре» водки выпьем, подлечимся.
— Но я не пью водку!
— Придется. В Зоне водка — лекарство. Лекарства ты пьешь?
— Лекарства пью, но…
— Вот и топай себе.
Я и топал. Что я еще мог сделать? Радиация совсем недавно вошла в нашу жизнь — по меркам, разумеется, пятьдесят первого года, — американцы лишь пять с половиной лет назад сбросили на японские города атомные бомбы, так что психологически для меня более пугающим стал бы обжигающий кислотный, а не абстрактно опасный радиоактивный дождь, но я все-таки был студентом университета и что такое радиоактивность знал. Понимал я также и то, что организму она наносит реальный, а вовсе не абстрактный вред. Вот только о том, что бороться с ее последствиями можно водкой, я услышал впервые и, если честно, поверил в это с трудом. С другой стороны, почти все, что я слышал и видел в Зоне, было для меня впервые, и почти во все поверить было исключительно трудно, даже в те вещи, реальность которых была очевидна. Взять те же самые аномалии…
Наверное, зря я про них вспомнил. Анна замерла и подняла руку. Я заглянул через ее плечо. К тому времени мы вышли уже на неширокую дорогу, покрытую растрескавшимся серым асфальтом. Метрах в пяти перед нами над дорогой висел едва заметный голубоватый туман. Если бы не Анна, в такую вот ненастную сырую погоду я точно не обратил бы на него внимания.
— У меня этот… детектор запищал, — подал сзади голос Сергей.
— Правильно сделал, — сказала Анна. — Это «электра». Смотрите!
Девчонка достала болт и швырнула его в аномалию. Долетев до тумана, кусочек железа, громко шипя, заискрил, а потом в него с несколько сторон сразу влупили извилистые яркие молнии. Болт на пару мгновений превратился в маленькое косматое солнце, потом все резко успокоилось, а на асфальте заблестела крохотная дымящаяся лужица — то, что осталось от железного болта.
— Ого! — вырвалось у меня.
— Ага, — кивнула Анна.
— Это на нее ты мне предлагала тогда посс… ну… это самое?..
— Ага, — опять сказала девчонка и подмигнула: — Эффектно бы получилось, правда?
Я представил подобный «эффект», и меня аж передернуло. Нет уж, в этой Зоне отправлять так называемые «физиологические потребности» надо крайне осторожно. Как и делать все остальное, впрочем. Нужно бы, кстати, где-то запастись болтами и гайками.
Между тем Анна мотнула нам головой и сошла с дороги, чтобы обойти потом аномалию стороной метров, наверное, за десять.
А когда мы снова вернулись на дорогу, я посмотрел вперед и увидел здания. Это явно были промышленные постройки — некий завод или фабрика со складами. Всю территорию окружал забор из металлической сетки, а когда мы подошли ближе, оказалось, что еще и ров с утыканным железными штырями дном.
Выглядело все это чрезвычайно неуютно и мрачно — впечатление усиливало, конечно, и низкое серое небо, и моросящий радиоактивный дождь, и опрокинутые тут и там ржавые остовы автомобилей, и даже деревья вдоль дороги — огромные, мертвые, раскинувшие высохшие безлистные ветви, будто лапы, готовые схватить зазевавшегося путника. Кто знает, может, это было вовсе не аллегорией, а очередной аномалией. На всякий случай я стал шагать ближе к центру дороги.
Когда мы подошли ко рву, я увидел перекинутые через него листы гофрированного железа. Убрать их было делом пары минут — и тогда территория лагеря этой самой группировки «Долг» становилась не особо-то и доступной. С учетом, что она, конечно же, еще и охранялась.
В этом я убедился совсем скоро. Перейдя ров и обойдя брошенный старый грузовик, мы подошли к проходу между двумя большими длинными зданиями, собранными из бетонных плит. С обеих сторон от прохода высились брустверы из мешков с песком, за которыми стояли несколько парней в черных, похожих на Аннину куртках и с оружием наперевес. Оружие было мне почти что знакомым: у двух бойцов оно было таким же или почти таким, что и винтовка Анны, еще двое были вооружены чем-то очень напоминающим автомат Калашникова, принятый на вооружение Советской Армии года три назад. Наших, разумеется, года. А еще на рукавах этих парней я заметил нашивки с изображением красного щита. Его цвет меня даже несколько успокоил: красные — значит, свои. Я понимал, что здесь, в Зоне кошмарного, отнюдь не советского будущего красный цвет мог означать все что угодно, но его «предназначение» я, как говорится, впитал с молоком матери и ничего не мог с этим поделать.
Один из «долговцев» вышел из-за бруствера и, держа автомат наготове, направился к нам.
— Стойте и молчите, — шепнула нам Анна и сделала несколько шагов навстречу парню.
Они о чем-то негромко поговорили. При этом «долговец» дважды махнул рукой в нашу сторону, Анна тоже один раз сделала это, а потом парень кивнул и неспешно двинулся на свое место, показав своим соратникам жестом, что все, мол, в порядке.
Я облегченно выдохнул, только теперь осознав, что стоял все время переговоров не дыша. Анна мотнула нам головой: пошли, дескать! И мы с Серегой пошли. Когда проходили мимо охранников, я уловил их насмешливые взгляды, направленные на мою намокшую, отнюдь не для этого сезона, да и для времени, видимо, тоже, одежду. И мне очень вдруг захотелось одеться в такой же, как у них или Анны, комбинезон, или хотя бы в такую, как у брата, куртку. Очень уж неприятно было выглядеть белой вороной, да и, говоря откровенно, моим пальто и шапке и впрямь самое место было в январе пятьдесят первого года, но никак не здесь и не сейчас.
Впрочем, одежда одеждой, однако главным, конечно, было оружие и все остальное, что необходимо в Зоне для выживания. Иначе так и придется сгинуть здесь, в этом неприветливом будущем, скорее напоминающем по духу средние века. А мне очень хотелось вернуться домой, в родной и любимый Советский Союз, в самый лучший на Земле город Ленинград. И, что уж там скрывать, мне чертовски хотелось к маме и папе, я по ним уже очень соскучился. И хотя разумом я понимал, что вернуться навряд ли получится, надежда, доводы рассудка которой были чужды, продолжала тлеть в моем сердце, вспыхивая порой вполне ощутимо и ярко. Вот и сейчас, когда первый пункт нашего плана был уже так близок к осуществлению, она разгорелась и стала греть мою душу. Мне так не терпелось выполнить наконец этот пункт, что я даже обогнал Анну, за что получил от нее неслабый тычок в спину. Обижаться я не стал — сам виноват, — потому быстро встал на место и послушно зашагал за нашей наставницей, которая повернула вскоре к открытой секции забора, и мы, войдя наконец на территорию базы, очутились перед массивными железными воротами в некий бетонный ангар, над которыми красовался большой черный щит с тщательно выведенной желтой краской надписью «Территория „Долга“. Применение оружия в пределах лагеря ЗАПРЕЩЕНА! Нарушителей ждет РАССТРЕЛ!» Не обманывала, выходит, девчонка — «долговцы» шутить явно не собирались. Если честно, мне от этой строгости стало даже чуточку легче на душе, я сразу почувствовал себя в безопасности. Да и доверие к Анне, надо сказать, заметно возросло.
Ангар оказался то ли опустевшим складом, то ли заброшенным цехом, из которого убрали оборудование. Мы быстро прошли его насквозь и вновь очутились на улице. Перед нами высилось тоже мощное здание, но уже из кирпича, с такими же большими железными воротами, на которых и над которыми было написано «АРЕНА». Что под этим подразумевалось, я не знал, да и не очень-то хотел узнавать, тем более что Анна свернула налево, к похожему кирпичному зданию. Ворота того были приоткрыты и я заметил внутри пламя костра и сидящих возле него несколько человек. А левее ворот, прямо на стене, было крупно выведено белой краской «БАР» и нарисована стрелка. Свернув, куда она указывала, мы очутились перед зданием, поменьше и пониже предыдущих. Оно было сложено из серых кирпичных блоков и в нем тоже имелись большие металлические ворота. И — наконец-то! — над ними висел большой щит с надписью: «BAR „100 рентген“». Не знаю уж, почему слово «Бар» изобразили латинскими буквами, но удивляться я, похоже, здесь уже почти разучился.
Но и это здание не оказалось еще «Баром»! В нем нас встретил цепким, хмурым взглядом еще один, на сей раз молчаливый и, кажется, совсем неподвижный охранник. На стене была еще одна надпись «БАР» со стрелкой, которая вновь вывела нас под открытое небо, и я понял, что один теперь, пожалуй, могу в этих бетонно-кирпичных джунглях заблудиться и вряд ли сразу найду дорогу назад. Но я, к счастью, был не один, тем более Анна, похоже, не чувствовала никакого дискомфорта и шагала так непринужденно-уверенно, словно совершала променад по Невскому проспекту.
Отвлекшись на эти мысли, я не заметил, куда мы свернули, — лишь увидел перед собой очередные железные ворота, обе створки которых были призывно распахнуты, а на стене над ними горела под дощатым козырьком забранная в проволочный кожух лампочка.
За воротами оказалась ведущая вниз лестница с широкими бетонными ступеньками. Стены по обеим ее сторонам тоже были бетонные, шершавые, грубые. Откровенно говоря, обстановка больше напоминала каземат, нечто тюремное, не имеющее к общественному питанию никакого отношения. Усилил это впечатление очередной охранник, которого мы увидели, когда спустились по лестнице. Тот стоял за металлическим ограждением с черной маской на лице и автоматом в руках.
— Сдать оружие! — зычно скомандовал он.
Я немного струхнул — уж не арестовывать ли он нас собрался? Но Анна отреагировала на его приказ совершенно спокойно и так же спокойно сняла и протянула охраннику винтовку, а затем обернулась к нам и кивнула — делайте, мол, то же самое.
Серега достал из кобуры и отдал пистолет, я точно так же поступил с ножом. И лишь после этого, пройдя еще один небольшой, слегка опускающийся вниз пролет коридора и повернув налево, мы наконец вошли в «Бар».
Да уж, сказать прямо и откровенно, я ожидал все-таки чего-то иного, не того, что увидел. Разумеется, в Ленинграде я по барам не шлялся, не знаю даже, есть ли они там вообще, но я о барах читал и видел их пару раз в кино. Бар в моем представлении был одним из порождений капиталистического мира, атрибутом буржуазной роскоши, праздного времяпрепровождения богатых бездельников. В этом же «Баре» роскошью даже не пахло. Если бы не грубые дощатые столы вдоль не менее грубых кирпичных стен, я бы принял его за некое производственное помещение. Кроме некрашеных выщербленных стен на это намекали как высокие арочные потолки, так и мощный крепеж в виде металлических профилей, а еще — квадратные кирпичные колонны по центру помещения, поставленные там отнюдь не для красоты, а исключительно в качестве несущих конструкций. А уж пол — дощатый, некрашеный, грязный — полностью убедил меня, что к миру капитализма это заведение никакого отношения не имеет вовсе, оно на все свои сотню рентген, в смысле, процентов, выглядело исключительно по-рабоче-крестьянски.