Собеседник немного помолчал.
- Приговор оказался очень суров. Я попробовал попасть на аудиенцию к его величеству. Хотел упасть к его ногам и молить, чтобы тебя помиловали, ведь это в его власти. Но во дворе мне сказали, что император слишком занят и, что нет смысла искать случай, чтобы с ним встретиться.
С одной стороны, это меняло дело. Я был рад, что мой брат — не Джек Потрошитель, убивающий невинных направо и налево. С другой, мне предстояло сидеть и сидеть, так что повода для оптимизма не имелось.
Саднило же меня сейчас другое.
- Почему ты отказался от меня, папа?
Действительно, после всего такого, в семье на меня молиться должны, а тут прямо как в тридцатые годы: дети отрекаются от отцов, отцы от детей.
- Мне намекнули в Сенате, что в противном случае, следователь не станет закрывать глаза на некоторые несостыковки, и тогда на скамье подсудимых окажетесь вы оба: Валерий за убийство, а ты за дачу ложных показаний. Мать бы не пережила такого удара, а фамилия Ланских была бы окончательно смешана с грязью. Если хочешь, я буду просить у тебя прощения, сын мой, — Он задумчиво наморщил лоб и посмотрел так, словно на мне было что-то написано.
- Словами делу не поможешь, — изрёк банальность я, вот только сейчас эта фраза отнюдь не казалась мне избитой.
Слова действительно были тут бесполезны.
- Если у меня какие-то шансы на УДО… то есть на досрочное освобождение? — поправился я. — Допустим, я стану примерно себя вести и всё такое…
- Примерное поведение не уменьшит твоего срока, — отрицательно помотал головой Ланской.
- То есть, мне придётся гнить в тюрьме четверть века, — приуныл я.
Перспектива так себе. Если сейчас мне… ну лет восемнадцать, на свободу с чистой совестью выйду в сорок три года. Не сказать, что преклонный возраст, однако лучшее время жизни провести в тюрьме… Бррр!
Долбануть башкой об стенку, чтобы раз и навсегда? А вдруг перекинет в другой мир, а там будет ещё большая жопа? Что-то стрёмно рисковать, да и не в моей натуре самоубиваться и поднимать лапки кверху.
- Правда, есть один способ скостить срок, — произнёс собеседник.
Если бы я был кроликом, приподнял бы сейчас уши и насторожился. Отсидеть меньше, чем тебе впаяли — это несомненно позитивная хрень, однако, судя по выражению лица Ланского-старшего, сейчас он скажет «но», и за этим последует нечто такое, чего делать точно не захочется.
- Ты можешь подать прошение о том, чтобы пойти служить в батальон смертников, — выдал внезапно отец.
- Батальон кого? — захлопал глазами я.
Ланской-старший пояснил как для несмышлёныша:
- На самом деле это отдельный его императорского величества батальон особого назначения, но все прекрасно знают, что немногие доживают до конца пятилетнего контракта. Поэтому часть в народе так и зовут — батальон смертников. Служить туда не рвутся, поэтому государь разрешил принимать преступников. Тем счастливчикам, — отец горько усмехнулся, — котором повезёт выслужить все пять лет и при этом остаться в живых, даруется помилование. Особо отличившиеся могут получить личное дворянство.
Мне не понравилось то, что я услышал. В моей прежней жизни отец обещал сделать всё, чтобы я откосил от армии. Он считал, что даже год в ней — напрасно потраченное время. Зная, что сам он оттрубил ещё в советской армии от звонка до звонка, я ему верил.
Нет, повертеть в руках пистолет или автомат, пострелять из него в тире — всегда пожалуйста. А вот наматывать на ноги вонючие портянки или, что таскают на ногах солдаты сейчас, драить зубной щёткой унитазы, ходить строем и задирать на плацу ногу выше головы — не больно-то хочется.
Так что мысли мои с отцовскими сходились целиком и полностью.
Вот только там была другая жизнь и иные обстоятельства.
Если положить на одну чашу весом четвертак тюремного заключения и пять лет молодости в сапогах, однозначно, перевесит последнее, сравнивать числа меня ещё до школы научили, как и читать и писать.
А смертники они или бессмертные — я привык к тому, что многое в действительности не такое и страшное, как его малюют.
Авось, выиграю в этой лотерее, вытащив счастливый билет.
Пан или пропал, короче!
- Папа, я решил, — вздёрнул подбородок я.
- Что именно?
- Подам прошение, чтобы меня взяли в этот самый батальон. Всё равно, мне особо терять нечего.
Глава 4
Вертолёт приземлился. Где-то наверху по инерции продолжали крутиться его лопасти, разгоняя пыль и комки высохшей грязи.
- Рекруты, на выход.
Внутри длинного и узкого как кишка отсека сидели рекруты, то есть ещё не вступившие официально на службу солдаты, в число которых входил я.
Не ожидал, что всё так быстро завертится. Не успел подать прошение, как через два дня меня уже дёрнули на медкомиссию.
Там я впервые увидел в зеркале своё новое отражение и, по правде говоря, не остался доволен увиденным. Аристократия, мать его за ногу: такое чувство, что меня специально недокармливали, сквозь тонкую кожу просвечивали рёбра, а сама грудь была как у молодого петуха коленка.
Моя прежняя телесная оболочка тоже была далека от идеала, на Шварца я не походил, но регулярные тренировки и полноценное здоровое питание помогали поддерживать себя в хорошей форме. А тут просто дистрофик…
Знаю, что некоторым девушкам нравятся такие бледные дрищи, смахивающие на персонажи из аниме, где всё, что есть кроме костей и кожи — острые подбородки и большущие глаза, но лично у меня были другие стандарты мужской красоты.
Когда мне измеряли рост и вес, ожидал услышать какие-нибудь аршины, вершки-корешки и прочие фунты, но нет, тут во всю использовалась привычная метрическая система, так что я узнал, что во мне сто семьдесят семь сантиметров длины и шестьдесят один килограмм неполезной массы.
Параметры, скажем, так себе. Ветром сдует. Удивительно, как я раскидывал этих двух здоровенных лбов в сером, не иначе творил чудеса в состоянии аффекта.
В целом медкомиссия признала меня пригодным: слух и зрение в норме, плоскостопия и энуреза не обнаружили (слава тебе, Господи!), сердечко исправное, руки-ноги двигаются, голова на месте. Короче, готов к труду и обороне.
В тот же день отвезли в закрытом фургоне (даже зарешечённых окошек не было) на аэродром, где тоскливо паслись ещё человек десять гавриков вроде меня. Посадили в вертолёт, и, часа через три полёта — вуаля, мы приземлились. Где — а хрен его знает, никто не спешил поделиться со мной информацией, а соседи владели инфой не больше моего. Да и не особо-то получилось поговорить: отсек оказался шумным, себя не услышишь, не то, что собеседника.
Сели мы отнюдь не на аэродроме, а практически в чистом поле. Разве что в отдалении виднелся бетонный забор и какие-то вышки. Не то зона, не то воинская часть. А может и то и другое сразу.
Нас уже встречали: впереди стоял верзила с грубым обветренным лицом, позади двое крепких парней. На всех были камуфлированные куртки (такой расцветки я ещё не видел) с кучей карманов, совсем как на «афганках» советского образца, перетянутые кожаным ремнём со сверкающей бляхой с изображением двуглавого орла, камуфлированные брюки и высокие берцы. На головах лихо заломленные береты чёрного цвета с кокардой и какой-то эмблемой на боку, которую я не успел разглядеть.
У каждого на погоне красовалась одна лычка, только у верзилы широкая, а у его спутников узкая.
- В одну шеренгу по росту — ста-а-навись! — Голос у здоровяка мог вызывать землетрясение.
Дюжина рекрутов худо-бедно выполнила приказание.
Я оказался примерно посредине.
Верзила прошёлся вдоль строя, придирчиво осматривая каждого из нас.
- Опять прислали каких-то уеб…нов, — резюмировал он, закончив осмотр.
Потом резко развернулся в нашу сторону.
- Равняйсь! Смирно! Слушайте и запоминайте, пизд…ки! Я — фельдфебель Белов. Обращаться ко мне нужно — господин фельдфебель. Зарубите себе это на носу.
Произнеся это он на секунду замолчал, словно проверял, поняли ли мы его слова.
- Я не знаю и знать не хочу, что натворил в прошлой жизни каждый из вас, но догадываюсь, что вы — говнюки и уроды, точно такие же, каким был я, — продолжил фельдфебель. — И потому, с вами, говнюками, я буду обращаться ровно так, как вы заслужили. Вы подали прошение в батальон осназа, его удовлетворили, но это не означает, что вас автоматически зачислили в нашу часть. До получения солдатских погон вы остаётесь рекрутами: недоёб…ми солдатами, переёбан…ми гражданскими. И только когда вас выеб…т как надо — вы получите заветные погоны на плечи. Остальные вернутся в ту помойку, откуда вас выгребли. Вопросы есть? — спросил он и сам же ответил:
- Вопросов нет. Напра-ву, вперёд шагом арш!
Мы потопали унылой цепочкой в направление бетонной стены.
Прошли КПП, где на нас с интересом смотрели бравые и подтянутые ребята в униформе, с красной повязкой на рукаве.
Фельдфебель и два его спутника, как выяснилось — ефрейтора, подвели нас к одноэтажному строению из серого кирпича. Из трубы курился дымок, навевавший мрачные мысли, хотя вряд ли это был крематорий. Скорее, баня.
Я не ошибся. Нас загнали в холодное помещение, заставили раздеться догола, выдали каждому жестяную шайку, мочалку и кусок вонючего мыла, а потом приказали мыться под почти ледяной водой.
Похоже, тёплая тут отсутствовала в принципе.
Само собой, долго в помывочной никто не задерживался, через пару минут рекруты пулей вылетали из неё в предбанник, где на лавках ровными стопками было разложено нижнее бельё: зелёные хлопчатобумажные трусы и такая же майка. Похоже, тут заранее знали размеры каждого из нас или мне повезло настолько, что майка не тянулась до щиколоток, а трусы не приходилось подтягивать руками.
Трясущимися руками я вытер себя длинным вафельным полотенцем с чёрной чернильной печатью на краю и облачился в казённые шмотки.
И тут же последовала очередная команда на построение.
Синие как утопленники рекруты выстроились в одну шеренгу.
Оглядев нас, фельдфебель хохотнул.
- А сейчас вы узнаете, что такое — забрить в армию.
В предбаннике появился парикмахер, единственным инструментом у него была машинка с нулевой насадкой, так что скоро головы у нас блестели и переливались на свету словно диско-шары.
Меня охватило грустное чувство: стриженные наголо мы походили друг на друга как близнецы — тощие, лысые, с растерянными лицами.
А вот фельдфебелю наше преображение понравилось.
- Ну, наконец-то, вы, долбоё…, стали хоть чуть-чуть походить на людей. Сейчас пройдём на склад, там получите форму и амуницию.
Выходить на улицу не понадобилось. Баня и вещевой склад оказались соединены подземным переходом. Мы прошли по гулкому и сырому тоннелю, прежде чем оказаться в пропахшем нафталином тёплом и сухом помещении, где лопоухий кладовщик, зевая, стал выдавать по списку обмундирование.
Мне достались оливкового цвета кепи, грубоватые штаны и плотная, пропитанная чем-то резиновым, куртка, застёгивающаяся на молнию, ремешок без пряжки, три комплекта носков и чёрные ботинки, одного взгляда на которые хватило бы, чтобы определить их как говнодавы.
Ни погон, ни кокард, ни эмблем… Нас словно нарочно пытались обезличить по сравнению с другими солдатами батальона. Одним словом, рекруты.
Это было так уныло и мрачно, что в сердце вселилась тоска.
Пять лет, произнёс я себе. Грёбанные пять лет, а потом на свободу. Какой она будет эта свобода, что меня ждёт — даже загадывать страшно.
Ланской-старший сказал, что не сможет мне помогать. Если, не приведи бог, всплывут факты, что его отречение от меня было фальшивым, семья пострадает. Так что мне придётся в будущем опираться исключительно на собственные силы.
Я оделся и обулся, зашнуровав берцы.
Форма оказалась немного свободной. Парни, служившие в армии рассказывали, что сначала резко худели, а на дембель возвращались просто раскабаневшими. Видимо, по этой причине куртка была где-то на размер больше, а штаны могли бы спадать, не будь в них зелёного тканевого ремешка.
Пока фельдфебелю и ефрейторам было не до меня, отыскал глазами зеркало. Пойдём, что ли посмотрим, как выглядит рекрут батальона смертников.
Видок конечно был тот ещё: испуганные глаза, голова на тоненькой лебединой шейке (интересно, тут придётся подшивать подворотнички или обойдётся?), всё какое-то мешковатое и несуразное. Даже напяленная на лоб кепи не спасла.
Чухан, какой-то, а не боец.
Увидев меня, противник если и помрёт, так только от смеха. Утешало, что и другие были не лучше. Зато как браво смотрелась форма на нашем фельдфебеле. Такое чувство, что он в ней и родился.
Может, через какое-то время и я буду являть собой не столь душераздирающее зрелище?
Эх, свежо придание…
Очередное построение (похоже, несть им числа), марш-бросок, причём бегом через плац до казармы (неожиданная новость: рекрут не имеет права передвигаться по территории части иначе, чем рысью), очередной кишкообразный отсек с надраенной до блеска «взлёткой» по сторонам от которой находятся металлические кровати с жёсткой, панцирной сеткой. Кровати в один ярус — и то дело.
- На первый-второй рассчитайсь! — рявкнул Белов.
Дождавшись, когда выполним команду, велел:
- Первые номера по очереди занимают правый ряд коек, второй — левый. Марш!
Я замер возле доставшейся мне койки. Она ничем не отличалась от других: такая же металлическая и скрипучая, выкрашенная в защитный цвет.
Постельных принадлежностей на ней не было, рядом стоял покрытый коричневой морилкой табурет с инвентарным номером и небольшая деревянная тумбочка с единственным выдвижным ящиком и двумя дверцами ниже его.
- Запоминайте свои места. Обмениваться без разрешения старшего по званию запрещено, — довёл до нашего сведения Белов (само собой снова выстроив нас в шеренгу). — Бельё, подушку, одеяло получите перед отбоем у каптёрщика. Он же выдаст вам мыльно-рыльные принадлежности и полотенца. Запомните: руки вытирать тем, что поменьше, жопу и прочие части тела — тем, что побольше. Хотя… если перепутаете, мне насрать! Бриться, сукины дети, каждый день до характерного синего блеска. Увижу небритую морду — сгною на гауптвахте. Ботинки пидора…ть так, чтобы лицо в них отражалось. За грязную обувь в расположении пробиваю грудную «фанеру» кулаком. Сейчас покажу, как именно. Ты, рыжий, два шага вперёд, — Он посмотрел на парня, чьё лицо действительно представляло смесь из светло-коричневых конопушек.
Рыжик покорно вышел из строя, замер перед Беловым.
- Руки по швам, смирн-а!
Кулак фельдфебеля вылетел подобно пушечному ядру и угодил в грудь конопатого.
Парень охнул и невольно согнулся.
- Стоять, сука! — загремел Белов. — Команду смирно никто не отменял.
Рыжик едва сумел распрямиться. Его шатало.
- Встать в строй! — велел фельдфебель. — Запоминайте, гандоны: если я наказал вас за проступок таким образом, считайте, что вам ещё повезло. Даже если просто отмудохаю вас так, что вы ссать кровью будете — тоже думайте, что легко отделались. Гораздо хуже, если вас отправят на губу. Там очень любят пидорас…ть таких засранцев. Мой вам совет: учите уставы, беспрекословно выполняйте приказы старших по званию и тогда, может быть, — он зловеще ухмыльнулся, — кто-то из вас получит солдатские погоны.
Он поднёс к глазам руку с часами, посмотрел на циферблат.
- Так, мне пора, увидимся перед отбоем. А пока передаю вас в надёжные руки ефрейтора Санникова. Санников!
- Я, — откликнулся один из встречавших нас мордоворотов.
Он, конечно, тоже был здоровый, но на фоне башнеподобного фельдфебеля терялся, как продуктовый ларёк перед небоскрёбом.
- Вые… и высуши рекрутов как следует.
- Есть, господин фельдфебель! — вытянулся стрункой тот.
Глава 5
Стоило только фельдфебелю уйти, как ефрейтор заговорил на удивление ровно и спокойно: