— Что ж, — ответила она с сочувствием, — конечно, мы все возместим. Сколько с нас?
— Штраф — десять реалов, донна!
— Конечно, — Катарина обернулась к слуге и кротко сказала: — Эбрурио, будьте добры, попросите экономку передать дону Гаспару десять реалов под расписку.
— Кэт! — одними губами произнесла Лусия.
— Следуйте за Эбрурио, капитан, — попросила Катарина. — И передайте дону Хименесу слова сочувствия и пожелания скорого выздоровления. От меня и моего супруга. Всего доброго.
Капитану ничего не оставалось, как убраться, служанки унесли остатки трапезы, и в комнате остались трое — Катарина, Лусия и Хоэль.
— Что ты творишь, Катарина! — первой нарушила тишину Лусия. — Господи, если узнает донна Флоренсия
— Всем доброго дня, — произнесла Катарина беззаботно и поднялась. — С вашего позволения, мне надо уйти. Лусия, сегодня ты мне не понадобишься.
Когда она вышла, Лусия словно с цепи сорвалась:
— Что вы опять там натворили, безголовое ничтожество?! — напустилась она на Хоэля, схватившись за край столешницы. — Вы видите, до чего ее довели?
— Я? — грубо спросил Хоэль, мрачно глядя на кофейную чашку.
— Ну не я же! — вскипела компаньонка. — Сейчас она опять убежит в свой домик печали, а все вы виноваты!
— Куда убежит?
— Подальше от вас, чудовище! — выкрикнула Лусия ему в лицо. — О! Как я вас ненавижу! Просто глаза бы вам выцарапала! И за ваши издевки, и за этот кофе, что вы у нее выклянчили! Вы даже не понимаете, что наделали! А теперь еще десять реалов! Вы отвратительны! Отвратительны! — она опрокинула стул и выбежала вон, оставив Хоэля одного, наедине с невеселыми размышлениями и остывшим кофе.
7.
Еще один гость
Около получаса Катарина просидела в беседке, прячась в полутьме и вдыхая аромат роз. Можно было скрыться в садовом домике, перемерять все новые чулки, попробовать написать что-нибудь, но не хотелось. Хотелось просто посидеть в тишине, ни о чем не думая. Но прятаться весь день напролет было невозможно, и Катарина в конце концов решилась покинуть свое убежище. Глаза привыкли к полумраку, и выходя из беседки, она прищурилась, защищаясь от яркого солнца, и не заметила, как на пороге возник Хоэль.
Они столкнулись, и Хоэль вынужден был схватить Катарину, чтобы не упала. Рука его легла на талию жены очень ловко, словно подобное происходило раз двадцать и пять из них — в сегодняшний день.
— Какая вы стремительная, донья Кошечка, — усмехнулся Хоэль, не отпуская Катарину, а прижимая к себе все сильнее.
Она уперлась ладонями ему в грудь. Но легче было сдвинуть с места скалу. Солнечный свет немного косо упал на мужское лицо, обозначив морщинки в углах глаз, а серые глаза стали прозрачными и холодными, словно осенние тучи. Катарина хотела сказать, чтобы муж немедленно отпустил ее — и не произнесла ни слова. Что в его глазах? Насмешка? Конечно, он смеется над ее неловкостью. Еще в его глазах злость — острая, как нож. Он зол на нее?.. Но еще глубже в этих глазах, там, куда солнце не смогло проникнуть, затаилась горечь. Горечь сожаления. О чем он сожалеет?..
Как странно, что Хоэль тоже молчал, и тоже смотрел ей в глаза. Что он увидел в ее глазах? Катарина была бы не прочь узнать об этом, и тут Хоэль перевел взгляд на ее губы.
Это было как удар, пронзивший от макушки до пяток, как молния, слетевшая с неба, хотя грозу ничего не предвещало.
Грудь сдавило, дыхание пресеклось, и Катарина поспешно отстранилась, но Хоэль сам отпустил ее.
— Это и есть дом печали? — спросил он, оглядывая беседку. — Что за дурацкое название?
Не сразу, после довольно долгих расспросов, Катарина поняла, что он говорит о садовом домике, где она прятала свои сокровища.
— Почему дом печали? — изумилась она. — Кто вам о нем сказал?
— Донья Пигалица.
— Лусия? О, она все перепутала. Этот дом — библиотека. И именно там я провожу самые приятные часы, а вовсе не печалюсь.
— Ну да, — кивнул Хоэль, — такая изящная донья должна любить книги. Но сейчас вы туда не побежали?
— Беседка тоже хороша, — ответила Катарина уклончиво. — Розы так славно пахнут.
Но ее муж был далек от разговоров о розах.
— Донья Пигалица накричала на меня за штраф, — сказал он, теребя гибкую ветку, которая оплела балюстраду. — У вас так плохо с деньгами?
— Не обращайте на Лусию внимания, — сказала Катарина, улыбаясь немного грустно. — Тут не в деньгах дело, дон, а Лусия просто очень переживает за меня.
— Мы договорились, что вы будете звать меня по имени, — напомнил он, на что Катарина промолчала.
Называть его по имени она ни в коем случае не собиралась.
— Я чего-то не разобрался, — заговорил он напрямик в своей излюбленной манере. — Как получается, что у герцогини кухарка отказывается варить кофе, а ром выдается только по большим праздникам? А как же — он замолчал.
Катарина не удержалась от смеха, хотя смех ее прозвучал совсем не весело:
— А как же состояния трех моих мужей?
Он бросил на нее взгляд и сразу потупился:
— Вы слышали ведь, что молотил тот дурак.
— Да, слышала, — не стала изображать неведение Катарина. — И расценила ваше молчание, как попытку уберечь меня от слухов. Или вы испугались проклятья Черной вдовы? — она не могла не спросить этого, преподнеся мучивший ее вопрос в виде шутки.
Хоэль усмехнулся, покачав головой.
— Говорят, вас прозвали драконом, — продолжала Катарина, — потому что в сражениях вы проявили змеиную мудрость и почти драконью неуязвимость.
— Чего только не болтают, — ответил он быстро и, как ей показалось, с некоторым раздражением. — Но насчет проклятья, донья, можете не беспокоиться. Даже если оно существует — на меня не подействует
— Я не сомневаюсь.
— И пока я здесь, не позволю всяким дуракам трепать ваше имя
— Очень вам за это благодарна, — не сдержала сарказма Катарина, но поймала себя на мысли, что его речь простолюдина уже не так задевает. Возможно, это она опустилась до его простонародного уровня, а возможно дело было в том, что он и правда поддал этому противному дону Хименесу за длинный язык. Конечно, устраивать драку на улице — это не выход, но Катарина не могла представить, чтобы кто-то из ее покойных мужей вот так ответил на оскорбление. Тем более — на оскорбление жены. Все ее мужья были благородными, достойными и не стали бы драться, а подали бы жалобу судебному капитану Подали жалобу! Она снова не удержалась от смеха, осознав, как это нелепо — когда мужчина подает жалобу.
Обрадованный ее смехом, Хоэль тут же спросил:
— Значит, вы не злитесь, донья? Что касается денег — я вам обязательно все верну. Сейчас у меня, правда, ни гроша — король отобрал все земли Но он же их и пожаловал, так что имел право.
— Оставьте, — мягко сказала Катарина. — У меня достаточно средств. И это мне следовало извиниться перед вами за неудачный завтрак. Видите ли, мы привыкли обходиться малым, но о вас теперь будут заботиться особо.
— Пигалица намекала, что вы вроде как на мели.
— Не волнуйтесь. Повторяю вам еще раз — денег у меня достаточно, вдова я и правда очень зажиточная, — тут Катарина позволила себе полуулыбку, чтобы окончательно убедить Хоэля. — Просто просто моя семья будет не очень довольна незапланированными расходами. Но это вас не касается, дон. При всем моем уважении.
— Не касается? Но я же вроде как ваш муж? — он посмотрел вопросительно, для верности постучав себя ладонью по груди.
— Да, — подтвердила Катарина. — И сейчас вы — герцог дель Астра. Но неужели вы и правда считаете себя таковым?
— Не считаю, — помотал головой Хоэль. — Какой из меня герцог?
— Действительно, — Катарина усмехнулась.
— И мужа вам надо совсем другого, — по виду, Хоэль ничуть не обиделся на ее усмешку, — я точно не подхожу.
— Тогда и не беспокойтесь, дон. Оставьте мою жизнь мне. Тем более, меня все в ней устраивает.
— Все?
— Абсолютно.
— Вы уверены?
— Никаких сомнений.
— Зачем вы солгали офицеришке? — спросил он, резко меняя тему. — Могли бы сказать правду, да и платить за меня штрафы вы не обязаны.
Катарина ответила не сразу, коснувшись ветки, которую он теребил за пару минут до этого.
— Так почему? — настаивал Хоэль.
— Какой вы назойливый, — покачала головой Катарина. — Неужели думаете, что я спасла вас только для того, чтобы на следующий день вернуть в судебные застенки?
Он задумался, хмурясь и кусая нижнюю губу. Катарина посмотрела на него и отвернулась, ощущая слабость и негу во всем теле. Наверное, жара была тому причиной.
Из дома, через черный ход, вышел Эбрурио и объявил о приезде виконта де Лара, заметив хозяйку на пороге беседки.
— Оставлю вас, — сказала Катарина Хоэлю, прижимая юбки, чтобы проскользнуть мимо него.
— Де Лара? — тут же спросил муж. — Это которому споили последний ром?
— Вас это не касается, — ответила Катарина, сопроводив свои слова вежливым кивком.
Она шла к дому, чувствуя, что муж смотрит ей вслед. Почему ее так взволновала его близость? Разве она не решила, что он — невоспитанный мужлан? Пусть он и заступился за нее — это похвально, но не более. Но сердце билось сильнее, стоило вспомнить его руку на своей талии, и взгляд, скользнувший по ее губам
Катарина спрятала пылающее лицо в ладонях. Неужели, она опять попадет в эту ловушку? Помнить столько лет один-единственный поцелуй — разве это не безумие? Но мало помнить, она ведь еще и мечтает Мечтает о новом поцелуе? Нет, немыслимо!
В гостиную Катарина вошла разрумянившаяся, глаза ее блестели и посетитель — молодой человек весьма приятной наружности — не мог этого не заметить.
— Вижу, вы в добром здравии и настроении, донна, — приветствовал он Катарину, кланяясь изящно и привычно. — У вас глаза блестят, как звезды.
— Благодарю, дон Тадео, — сказала она, чувствуя, как его комплимент прошел мимо ее сердца. Вот как такое могло случиться, что комплименты достойного молодого человека перестали значить для нее хоть что-то? А ведь дон Тадео ей нравился. А теперь она словно видела его другими глазами.
Катарина попыталась посмотреть на гостя так, как смотрела раньше — он миловиден, даже красив — волосы русые, аккуратно подстрижены и причесаны, одет с иголочки, и только что снял перчатки — сейчас в столице модно надевать перчатки, выходя из дома. В руках дон Тадео держал трость с набалдашником из красного дерева — очень тонкой, искусной резьбы. Лицо мужчины выражало приветливость и искреннюю радость. Раньше его доброе отношение согревало душу, но сейчас Катарина подумала, что дон Тадео — сущий ребенок. И взгляд у него — безмятежно-юный, пустой. Как странно, что еще несколько дней назад она находила его весьма одухотворенным.
Глядя в глаза синие, как весеннее небо, Катарина невольно вспомнила о глазах других — серых, словно небо осеннее, затянутое тучами, острых, как заточенные ножи, насмешливых, но в глубине которых притаилась горечь. Почему ей пришлась по душе осень, а не весна?.. Почему сейчас она совсем по-другому чувствовала и видела дона Тадео?
Катарина не помнила, чтобы молодой человек хоть раз нахмурился, повысил голос или засмеялся, открыв зубы — нет, на ее памяти он всегда был спокоен, вежлив, и улыбался уголками губ, как и положено благородному господину. Благородному, правильному очень правильному.
— Донна Флоренсия еще в столице? — спросил он, после того, как Катарина пригласила его присесть.
— Она с Фабианом и Фелисаной пробудет там еще несколько недель, — ответила Катарина. — Предложить вам что-нибудь выпить? Чай? Что-то покрепче?
— Нет, спасибо, — он изящно повел рукой, отказываясь от угощения. — Я приехал проведать вас.
— Вы были только вчера, ничего в этом доме не изменилось, — улыбнулась Катарина, складывая и раскладывая веер.
— Как же? — безмятежный взгляд вдруг затуманился, а между светлыми бровями на гладком лбу пролегла еле заметная морщинка. — У вас неожиданно появился муж.
— Ах, да, — Катарина небрежно повела веером, одновременно пожав плечами и проклиная предательский румянец, появившийся против ее воли.
— Вы об этом уже позабыли? Я узнал об этом от соседей, весь город говорит о вашем поступке. Но не смущайтесь, я не осуждаю вас.
Нет, смущаться не было смысла. Да Катарина и не была смущена. Оглаживая пальцами костяные пластинки веера, она покачала головой:
— Конечно же, я не забыла об этом, добрый дон. Просто не хочу говорить об этом, прошу меня простить.
— Досадно, — он вдруг вскочил и прошелся по комнате. Остановился возле вазы с розами, которые недавно нещадно ощипывал Хоэль, и осторожно погладил расписной фарфор. — А я хотел поговорить именно о вашем муже. Зачем вы это сделали, Катарина?
Он впервые назвал ее по имени, и Катарина в первую секунду растерялась.
— О чем вы? — спросила она, выгадывая время.
— Зачем вы вышли замуж за этого человека? — дон Тадео обернулся, заложив руки за спину, и сделал по направлению к женщине несколько шагов. — Он что-то значит для вас? Говорят, он отказывался жениться и просил его повесить, лишь бы не становиться вашим мужем, но вы поцеловали его прямо там, на площади, а потом увели, и он пошел за вами послушно, как как ливийский дракон за принцессой.
— С чего это мы вспомнили ливийских драконов? — спросила она, стараясь перевести все в шутку. — Не далее как сегодня я тоже о них вспоминала и
Дон Тадео стремительно шагнул вперед и сжал руку Катрины. Веер полетел на пол, но ни дон, ни донна этого не заметили:
— Скажите мне, в чем причина? — он сжимал ее пальцы все сильнее. — Вас что-то связывает с этим человеком? Катарина? Кэт? Ответьте
— Мне больно, отпустите, — попросила она тихо, и дон Тадео тут же отпустил ее руку с запоздалыми извинениями.
Он неловко затоптался на месте и раздался тонкий треск.
— Вы сломали мой веер, — сказала Катарина со вздохом, опускаясь на колено, чтобы подобрать костяные осколки, но дон Тадео опередил ее и схватил белые пластинки с нарисованными розами.
— Я возьму его, а взамен принесу вам другой, — сказал он. — Простите мою неловкость
— Не надо, у меня достаточно вееров, — остановила его порыв Катарина. — Выбросьте их, только и всего.
Но дон Тадео смотрел на осколки, как будто держал в руках все золото мира, и выкидывать не собирался.
— Вы мне не ответили, — произнес он тихо.
— А вы ждете ответа? — Катарина склонила голову к плечу, рассматривая молодого человека сочувственно. — При всем моем уважении, дон Тадео, вас это не касается. Оставьте мою жизнь мне и
— Просто скажите! — произнес он страстно, и Катарина удивленно замолчала. — Просто скажите, что увидели его впервые в жизни, пожалели и поэтому допустили, чтобы свершилось то, что свершилось. А поцелуй Вы ведь поцеловали его для вида? Это была игра, не так ли? Игра и жалость?
Решительно, не одна она изменилась. Катарина не узнавала дона Тадео — сейчас в нем не было спокойствия ни на мизинный палец. Он трепетал, краснел и бледнел, и прижимал к груди ее поломанный веер.
Со стороны окна ей послышался сдавленный всхлип. Она резко обернулась, но в окно смотрели только чайные розы. Наверное, показалось.
— Что же вы молчите?! — почти выкрикнул дон Тадео. — Скажите что-нибудь. Я требую, в конце концов!
— Вы требуете? — Катарина опустилась в кресло, подперев голову рукой, и ощутив усталость и легкое раздражение, как от причитаний Лусии совсем недавно. — Но по какому праву, дон?
Он опомнился и рассыпался в извинениях и заверениях, что сказал глупость, взволнованный ее судьбой, и так далее, и так далее. Через четверть часа Катарина прервала его излияния.
— Любому другому я бы уже указала на дверь, — сказала она необыкновенно спокойно. — Но вас я считаю своим другом, как вы считали себя другом дона Анджело. Думаю, вы имеете право переживать о памяти вашего друга. Да, я нарушила траур
— Я не об этом, — быстро вставил дон Тадео, но Катарина жестом сделала ему знак молчать.