Ужасы - Эверс Ганс Гейнц 16 стр.

— Мистер Монро? Это Марла Виа, жена Вернона Виа. Верной вчера днем поехал к вам. Он не вернулся домой. Он приезжал к вам?

— Да, — черт, надо было сказать "нет", — но он пробыл всего полчаса и уехал.

— О… — Долгая пауза. Голос был молодой и встревоженный. — Может, он сказал, куда собирается поехать после вас?

— Нет, извините.

— Может, у него проблемы с машиной?

— Может быть.

— Но у него мобильный телефон. Я звонила много раз и не смогла связаться. Вы живете в зоне мобильной связи?

— Не думаю.

На другом конце прерывисто и глубоко вздохнули:

— Ладно, спасибо. Кажется, следует обратиться к властям. Мне страшно.

Мне тоже.

Гудки. Ренни осторожно повесил трубку на место. Послышался топот хряка и сопение. Ренни резко развернулся на сто восемьдесят градусов. Пинки стоял в дверях — глаза сузились, уши торчком.

— Что? — спросил Ренни. — Это была жена мертвого парня, если хочешь знать.

Пинки подошел к холодильнику, потянул за дверную ручку, открыл и выбрал себе здоровый кусок жареной курицы с незакрытой тарелки. Хряк бросил курицу на пол и начал жрать. Застывший жир заляпал пасть и поблескивал словно иней.

Ренни сунул ноги в рабочие ботинки и вышел из дому.

Грядки в огороде разрыхлились от потоков дождя, но не просели, останки Вернона Виа оставались в земле. Ренни стоял в огороде между длинных полос комковатой земли, он оперся руками на лопату и размышлял о том, сколько времени требуется на то, чтобы человек вернулся туда, откуда пришел. Прах к праху, как сказано в Библии. Ответа он не знал. А когда созреют тыквы и кабачки, что они принесут на свет вместе с собой? Может быть, глупо было прятать тело в огороде? Глупо! Глупо! Глупо!

Тупая боль клещами сжала затылок, и Ренни закрыл глаза. На черном фоне мерцали розовые и оранжевые искры. Над головой кричали дикие гуси — прилетели из Канады зимовать. Они обоснуются на пруду в северо-западной части фермы. Совьют гнезда, вырастят птенцов и в марте полетят обратно домой. Им не о чем волноваться, этим гусям. Никаких грядок. Никаких счетов. Никаких чертовых умных до задницы свиней.

Ренни резко открыл глаза. Гуси улетели, тень под ногами стала значительно короче. Он долго простоял, опершись о лопату, и теперь плечи гудели от напряжения. Ренни показалось, что в доме зазвонил телефон, но он не пошел отвечать.

Он отправился в курятник, выгнал кур во двор и собрал почти все яйца в пластиковый поддон, который хранил на стропилах. Потом Ренни понес поддон с яйцами через двор на кухню. Пинки сидел на крыльце, в пасти у него трепыхалось что-то красное. Ренни замер на месте.

— Что там у тебя, Пинки?

Пинки оторвал свою тушу от ступенек и радостно потрусил к хозяину, член его болтался из стороны в сторону. То, что болталось у него в пасти, оказалось остатками человеческой кисти руки. Поддон выскользнул из рук Ренни и упал на траву. Яичные желтки растеклись по пластмассе.

Ренни заспешил к парадной двери, Пинки не отставал. На заросшей сорняками подъездной дорожке стоял "седан", водительская дверь открыта нараспашку, стройная молодая женщина лежала на земле лицом вниз, ноги ее оставались в машине. Одна рука женщины была подвернута под туловище, другая вытянута вперед. Кисти у вытянутой руки не было.

Боже! Боже! Боже!

Пинки уронил из пасти две фаланги пальцев под ноги Ренни, словно кот, который предлагает хозяину мертвую птичку.

— Марла Виа? — позвал Ренни и тихонько пнул ботинком тело. Но женщина не отвечала и не двигалась.

— Хочешь, чтобы меня наказали? — Ренни повернулся к Пинки и ощерился. — Играешь со мной, прожорливый тупица? Думаешь, меня арестуют и тогда ты сможешь трахать этих долбаных свиней? Да?

Пинки почесался ухом о ногу Ренни, и тот дернулся в сторону.

— И где мне теперь ее закапывать? Может, подскажешь? Покажи — где? Не покажешь, а я… я зарежу тебя на ужин, не думай, я смогу!

Пинки оскалился в ответ, зубы его были в алых подтеках крови.

У Ренни сжалось сердце.

— Покажи — где!

И Пинки показал. Высохший колодец был глубоким, а тело маленьким. Две лопаты золы, известь, а потом сверху земля скроет Марлу Виа от любопытных глаз и носов. Ренни закончил работу, он тяжело дышал, от нервного напряжения покалывало руки и ноги.

Теперь надо было что-то делать с ее машиной.

В сопровождении Пинки Ренни вернулся на подъездную дорожку. Машина Марлы Виа исчезла.

Ренни чуть не задохнулся:

— Дьявол, что за дерьмо?

Пинки рассмеялся. Он не хрюкал, не визжал, он смеялся зловещим смехом. Потом покачал башкой из стороны в сторону и сказал:

— Думал, я не умею водить, да? Я наблюдаю. Я учусь.

Ренни схватился руками за голову и взвыл:

— Куда ты подевал машину?

— Я-то знаю, а вот ты и полиция — ищите.

Резцы Ренни вонзились в нижнюю губу, кожа надорвалась, проступила кровь. Ренни провел языком по губе, она стала неровной и соленой. На вкус губа была как телячья печенка, которую когда-то готовила мама. Ренни убрал язык и сжал челюсти, чтобы больше не пробовать ранки. Он не хотел, чтобы Пинки почуял кровь.

— Куда… ты… поставил… машину? — медленно спросил он.

— Сукин сын, ты — неотесанный, эгоистичный импотент, — с усмешкой сказал Пинки. — Заварил кашу, теперь сам и расхлебывай. — С этими словами хряк развернулся, поднялся на крыльцо и ушел в дом.

— Я не учил тебя говорить! — кричал ему вслед Ренни. — Ты — мутант, урод, вот ты кто!

Пинки не вышел из дому, чтобы ответить на оскорбление. Дураку было понятно — он знал, что превосходство на его стороне.

Следующие несколько часов Ренни, обливаясь потом и сыпля проклятиями, рыскал по полям и в лесу в поисках машины Марлы Виа. В результате шиповник и колючки изодрали его рубаху и джинсы и оцарапали ноги. Пинки наверняка спрятал "седан" на земле Ренни, так что, если полиция обнаружит его, в смерти женщины обвинят Ренни. Но где бы ни была машина, спрятана она была хорошо.

С наступлением темноты Ренни вернулся в дом. Пинки зажег фонарь на крыльце, чтобы осветить дорогу хозяину. Ренни тяжело поднялся по ступенькам и рухнул на качели на веранде. Ржавые цепи заскрипели под тяжестью человеческого тела. Ренни поглядел на порезы сквозь рваные джинсы, осмотрел руки — они были в ссадинах и царапинах.

Из дома появился Пинки, в пасти у него был поднос со стаканом и с миской, в которых был чай со льдом. Учил Ренни хряка готовить чай со льдом или нет? Ренни тупо взял стакан и выпил чай до дна. Чай был слабый, но холодный. Пинки вылакал свой из миски, предварительно поставив ее на дощатый пол, потом завалился на бок и уснул.

Вскоре послышался вой сирен. Полицейские машины, целых три штуки, покачиваясь на ухабах, приближались по подъездной дороге. Темноту разрывали синие мигалки, из-под колес взлетали тучки цикад. Ренни выпрямился на качелях, он ждал.

Полицейские спрашивали Ренни о мистере и миссис Виа. Они сказали, что миссис Виа сообщила им, что отправляется на ферму к Ренни, чтобы отыскать своего мужа, и обещала выйти на связь. Но она так и не позвонила. Ренни молчал, он смотрел на Пинки и надеялся, что хряк признается. А хряк просто лежал на боку и спал, его надбровные дуги подрагивали во сне.

Полицейские искали всю ночь и половину утра. Ренни все это время сидел на качелях, а Пинки с довольным видом дрых у хозяина в ногах, шкура его дергалась от укусов мух. Около десяти утра во двор въехали машина "скорой помощи" и еще две полицейских. К половине одиннадцатого полицейские обнаружили останки Вернона в огороде, труп Марлы в колодце, два тела в подвале и одно под полом в курятнике.

— Гребаный маньяк! — выругался один из копов, защелкнул наручники на запястьях Ренни и затолкал его в свой джип. — Бедные Виа, что он с ними сделал.

Это не я! Это Пинки!

— А эта беззащитная маленькая девчушка, у нее все еще была красная ленточка за второе место по вязанию на ярмарке в позапрошлом году! Чертов извращенец, убийца!

Маленькая девчушка? Та, что звала хряка Вилбур?

— А эта пара в подвале, — сказал второй коп и тряхнул головой. — Ну и дерьмо. Лежали там сколько? Лет семь-восемь? Топор так и торчит в черепе мужика, а голова женщины отрублена и заткнута между ног.

Пара? Какая пара?!

Ренни сидел, уткнувшись носом в залапанное стекло джипа.

— Какая пара?! — крикнул он, но полицейские его проигнорировали.

Через затуманенное собственным дыханием стекло Ренни видел, как Пинки вперевалку спустился с крыльца и направился обнюхивать лежащие на носилках укрытые простынями тела. Потом хряк потыкался мордой в шины одной из полицейских машин, словно он самая обыкновенная свинья. Свинья, которая не отличает чайную чашку от кормушки для кур, а джакузи от лужи воды.

— Какая пара?

Тела погрузили в "скорую". "Скорая" укатила по подъездной дорожке. Один из копов рывком открыл заднюю дверь джипа и сунул под нос Ренни чье-то обручальное кольцо.

— Видишь, что выгравировано внутри, ублюдок? — прорычал он. — Видишь? Это кольцо твоего папаши. Твой отец и твоя мать были в подвале. Ты зарубил их и закопал в земляной пол.

— Я — что? Нет! Они просто уехали и так и не вернулись.

— Дерьмо, никуда они не уезжали! — Коп зажал кольцо в кулаке и убрал кулак из-под носа Ренни. Потом он положил кольцо в пластиковый пакет и захлопнул дверь джипа.

— Это все Пинки! — Губы Ренни скользили по стеклу. — Пинки их всех убил. Ему не нравится, что я контролирую его жизнь. Ему не нравится жить здесь со мной. Он хочет, чтобы меня наказали!

Восемь лет назад Пинки еще не родился на сеет.

Ренни выпрямился и сдвинул брови.

Значит?..

Один из полицейских кивнул в сторону Пинки:

— Я слышал, эта тварь может выделывать разные штуки. Эй, хрюшка, хрюшка, можешь написать для нас свое имя на земле? Напиши свое имя, хрюшка.

Пинки вильнул задом и вывел копытом на земле четыре буквы "X", "Р", "Я", "К". Потом отошел к дому и улегся перед крыльцом.

— А что, я думаю, для хряка — хорошо, — сказал полицейский. — Нельзя ждать большего от такого тупого животного. Свиньи делают то, чему их учат, и больше ничего. Они более предсказуемы, чем люди. Не то что этот ублюдок в машине, скоро его поджарят, как бекон.

Товарищ копа усмехнулся, тряхнул головой и подошел к машине. Через минуту он уже выруливал джип по направлению к шоссе, Ренни на заднем сиденье уперся лбом в стекло и безумными глазами смотрел на проплывающие мимо деревья.

Они не разрешали мне быть с девочками. Они сказали — секс — гадость, заниматься этим неправильно. Они говорили, я не должен трогать себя или еще кого-то, они говорили, что все мне дали и больше мне ничего не нужно.

Они сказали, что сделали это со мной, чтобы я ни о чем таком не волновался.

Ренни почесал в паху, в том месте, где когда-то были его гениталии. Перед глазами поплыли розовые и оранжевые пятна. Во рту появился привкус крови.

Пинки, что ты со мной сделал?

Марк Сэмюэлс

"Глипотех"

Франклин Криск в целом терпимо относился к своей работе, да и к коллегам тоже. Конечно, и работа, и сотрудники его утомляли, но невыносимой атмосферу в офисе делали шум и жара. На перекрестке возле издательского дома "Маре" рабочие в спецодежде ремонтировали дорогу. Производимый ими шум скорее напоминал скрежет когтей по школьной доске, нежели треск отбойных молотков, который можно было бы ожидать в подобном случае. Лето было в разгаре, но служащие офиса, чтобы заглушить шум, вынуждены были закрыть все окна. Так как комфорт сотрудников мало волновал руководство компании, кондиционеры в издательстве отсутствовали и в переполненных помещениях температура была невыносимо высокой. Свежая рубашка Криска намокла от пота, в висках пульсировала боль.

Но Криск и не думал протестовать. Он поражался тому, что его все-таки приняли на работу в эту компанию, расположенную в четырехэтажном белостенном здании на площади Фиттон. Теперь-то Криск ясно понимал, что слишком долго пробыл за океаном. Двадцать лет, прожитых в Японии, в Киото, привели к тому, что найти работу на родине для него стало почти нереально. Криск (не особенно отдавая себе в этом отчет) до такой степени заразился японской манией соблюдения ритуалов и правил социального общения, что даже его речь стала соответствовать восточным образцам, и это отдаляло его от других сотрудников издательства.

Несмотря на то что Криск подавал несколько заявок на разные незначительные должности, которым, как он считал, более соответствовала его квалификация, работа в "Маре" стала единственной предложенной ему вакансией. В обязанности Криска входили ввод данных по отчислениям в компьютерную систему, распечатка результатов и последующая рассылка авторам. Иными словами — восьмичасовое сидение перед тусклым монитором. Компьютеры, которые компания выделила для выполнения подобных операций, давно устарели. У них не было дополнительной памяти, где можно было бы разместить какие-нибудь другие программы, которые позволили бы отвлечься от нудной работы. Не было и доступа в Интернет, даже электронной почты, чтобы связаться с внешним миром, и то не было!

И вот теперь еще этот шум и жара! Больше всего угнетало то, что дорожные рабочие были постоянно скрыты за возведенными ими же самими щитами и никто не мог разглядеть, что именно они там делают. Дорожное покрытие напоминало стеганое одеяло из серых лоскутов, яркость которых зависела от давности укладки.

Рабочих можно было увидеть только мельком, когда они выныривали из-за щитов и направлялись в свой грязно-зеленый фургон или выходили из него. Странно, но никто из них не был замечен с лопатой или киркой в руках. Несмотря на жару, неизменно экипированные в невообразимую черную робу, эти труженики ни у кого не вызывали желания подойти и прямо спросить, чем они, собственно, там занимаются. Они совсем не походили на шумных грубоватых работяг, наоборот, это были молчаливые, неулыбчивые типы с бледными физиономиями, со ртами как щели и с глазами как большие чернильные кляксы. Их ненормально длинные руки и ногти были черными от грязи, и один из сослуживцев Криска в шутку предположил, что они роют землю голыми руками. На борту фургона было написано "Глипотех Реконструкция". Кто-то из сотрудников "Маре" сказал, что, когда он набрал указанный на борту телефонный номер, на том конце ему никто не ответил. Как бы то ни было, через несколько дней щиты были убраны и наступила благословенная тишина. По странному стечению обстоятельств тогда же прогремела гроза и наконец-то спала невыносимая жара. Двойное облегчение — прекратился изматывающий нервы скрежет, пришла долгожданная прохлада.