7.
Рассказывай это ему кто-нибудь другой, Коваленко решил бы, что собеседник пьян. Но все произошло прямо перед его глазами, так что… Он еще раз перемотал кассету.
…Секунду назад в динамике раздался взволнованный голос шефа. «Цели» решили уйти и наниматель потребовал начала операции.
Ребята из группы захвата открыли дверцы своих Мерседесов Вито. Машина Санька перекрыла один выезд со двора. Петрович загородил второй. И тут… Только замедленный повтор позволял рассмотреть подробности.
Вот из-за дверей подъезда вылетело два «объекта». Бойцы группы, получившие последние приказ брать их, по возможности, живыми, только начали подымать стволы своих тупорылых машинок, а командир открыл рот, чтобы выкрикнуть слова ультиматума. И все… Конец боя.
Только рыжий громила, застывший посреди двора, и оседающие тела спецназовцев.
В руке «объекта» – две деревянные палки, обмотанные на концах толстой веревкой, за плечами – сумка.
Второй румын уже сидит в машине Петровича. Коваленко тогда не успел даже за ручку табельного газовика взяться. Струя газа в лицо и… здоровый сон на несколько часов. Пара «объектов» уехали на захваченной машине.
… Разъяренный заказчик рвал и метал. Он вытребовал себе все записи видеонаблюдения, долго пугал шефа и ребят из группы захвата разными карами за разглашение, что-то требовал. Коваленко откинулся в кресле.
Хорошо, что Федя из техслужбы скатал копию с кассеты. Не будь ее, Петрович сам бы себе не поверил.
Шеф, естественно, обещал хранить увиденное в тайне, чего потребовал и от сотрудников. Только Петровича это уже не касалось. Старого филера уволили за профнепригодность. Ну, да ладно. Коваленко пододвинул к себе пульт плеера.
Себе же хуже сделали! Если бы не увольнение, он бы давно обнадежил патрона. Но, коли уж их дорожки разошлись, то и сам сможет потянуть такую рыбку. Только на рожон лезть не следует.
Он улыбнулся и погладил прильнувшего к ноге домашнего любимца дочки, дурного пуделя Тошку.
Хвостатый обормот часто сбегал, так что зятю пришлось раскошелиться на дорогущую систему GPS-слежения. Как раз за день до операции, дочь попросила Коваленко поменять батарейку на брелке семейного любимца. Петрович все сделал правильно.
Сейчас перед ним лежали два пульта, сообщающие расстояние до объекта слежения. Один из пультов показывал «один метр». Показания второго постоянно менялись. Владимир Петрович Коваленко пригубил коньяка из глубокого фужера. Он верил, что с этой задачей он сможет справиться и в одиночку.
8.
По каменистой, пылающей зноем дороге медленно катился джип. Костя всматривался в окрестные виды.
Вроде бы, камень кругом. Что ему может сделаться даже и за тысячелетие? Но глаза нельзя обмануть. Местность поменялась и сильно. Вот тот холм был высокой скалой, это ущелье было маленьким ручьем, река засохла, вырос бугор. На счастье кое-что еще сохранилось.
Старая церковь, переделанная в мечеть еще в одиннадцатом веке, обросла минаретами, расширилась, но музейная табличка не врала – здание было древним. Костя притормозил на площади, вышел из машины. Нахлынули воспоминания.
…Когда они прорвались из города, где принял бой барон де Бовэ, Горовой решил избавиться от части обоза. Раненых стало слишком много – повозок не хватало. Чтобы везти товарищей, необходимо было сгрузить захваченные по пути трофеи.
Конечно, рядовые кнехты выбрали бы смерть, чем избавились от золота. Они и дальше тянули на себе набитые кошели и пояса. Но вожди должны думать, в первую очередь, о своих людях. Потому сундуки с долей барона и рыцаря Тимо пришлось спрятать в окрестных скалах.
За ними легко вернуться после того, как падет капище проклятых язычников, или после того, как крест Господень вновь воссияет над Вечным городом. Малышев был один из трех, кто руководил захоронением богатств.
Один сундук был полон золотых и серебряных монет, еще пять забиты грудами посуды, отрезами дорогой ткани и богатыми доспехами. Вся добыча упокоились в глубоком ущелье, заваленные камнями и землей. Дорогу запомнили.
Малышев остановил машину и всмотрелся в оливковую рощу, растянувшуюся по склону. Тонкая ниточка ущелья осталась там, где и должна.
Прикорнувший под гудение кондиционера пассажир удивленно вскинулся, просыпаясь:
– Что, приехали? Это и есть твоя пещера Алибабы? Костя вздохнул:
– Надеюсь.
… Через четыре часа изрядно просевший джип двинулся к далекому побережью. А еще через день наемная яхта взяла курс на воды Греции.
На корме, за столиком, полным шампанского, отмечали событие трое мужчин. Напротив их стояли открытые сундуки. Истлевшие материи, поеденное ржой оружие… и горы монет, серебряной, золотой посуды и каменьев.
Глава 3.
1.
Тимофей Михайлович очнулся рывком, крутанулся, убеждаясь, что руки и ноги туго связаны, попробовал перекатиться на бок и на живот. Окружающая темнота не смущала казака, он бывал и в худших передрягах.
По всей видимости, пленник находился в повозке. Пол ходил ходуном, трясся, за стенами скрипели невидимые колеса, ругался извозчик, слаженно топали копыта лошадей или волов. Подъесаул тихо выругался, уперся лбом в доски, встал на колени.
Полог, закрывающий выход, отлетел, внутрь заглянула скуластая незнакомая рожа.
– Где я? – прорычал по-немецки рыцарь.
Рожа осклабилась и пробормотала что-то на сарацинском, после чего исчезла. Горовой зарычал от злости.
Последнее, что он помнил, это тени, метнувшиеся к нему от кустов, у которых рыцарь задумал сотворить вечерний моцион. Тени, удар… И вот он приходит в себя в чужой повозке, среди врагов, без доспехов, оружия и, главное, без друзей.
В проеме возник еще одни сарацин. Гортанный окрик, подкрепленный жестом, должен был заставить пленника лечь на дно повозки. Подъесаул плюнул в охранника. Через мгновение тупой конец копья врезался в солнечное сплетение рыцаря, и он скрутился на полу в приступе боли. Что же – миндальничать похитители не собирались.
Последующие попытки что-то выяснить или просто выглянуть наружу прерывались также безжалостно.
Через несколько часов непрерывной тряски повозки остановились, полог откинулся. Пара смуглых мускулистых здоровяков подхватили и вытащили казака наружу.
На утоптанной площадке, окруженной стеной глинобитного забора, собралось около дюжины повозок и сотни две верблюдов. Толклись лошади, ревели ослы. Десятки погонщиков тягали воду от одинокого колодца, наполняя кадки. Толпа мусульман, бежавшая перед прибывающими ордами латинян, делилась новостями, ужинала, укладывалась на отдых. Большая часть беженцев устраивалась на ночь за пределами керван-сарая. Но избранные могли позволить себе ночевать без оглядки по сторонам, предпочитая остановку в безопасных стенах.
В основном, здесь путешествовали, навьючивая товары на горбатых кораблей пустыни, поэтому от животных было в буквальном смысле слова не продохнуть.
Тимофей Михайлович, твердо намеревавшийся попробовать сбежать, как только он встанет на ноги, отложил планы на будущее. Окружающие его толпы и так посматривали на пленника в западных одеждах с нескрываемой угрозой, а уж что начнется, если он попробует освободиться, нечего было и гадать.
Один из стражей сводил его к выгребной яме, потом отвязал левую руку, протянул кусок черствой лепешки и чашку воды.
За день во рту не побывало и маковой росинки, так что упрашивать никого не пришлось. Хлеб был проглочен и вода выпита за несколько мгновений. Добавки не предложили.
После чего руку снова привязали к поясу, а ноги вдели в железные кандалы. Безмолвные стражи начали укладываться спать.
Казак недовольно посипел, но решил не ерепениться и тоже полез под телегу. … Так продолжалось почти неделю.
Днем караван, в котором кроме повозки, перевозившей Горового, было семь телег, двигался на восток, ночь проводили в керван-сараях или в чистом поле. В этом случае половина из полусотни сопровождения бодрствовала всю ночь.
Охранники у отряда были знатные. На фоне издерганных запуганных беженцев холеные уверенные лица стражей выделялись, как отличается боевой пес от стаи дворовых шавок. Добрые брони, начищенное оружие, гладкие бока лошадей – все говорило о том, что хозяин этих людей небедный и держит слуг не в черном теле. Но это же и расслабляло сарацин.
Горовой бросил попытки выяснить, кто же его захватил, и сосредоточился на том, чтобы просто выбраться из плена.
На одной из стоянок он подобран осколок старого разбитого кувшина, на второй – кусок бечевы, которой погонщик подвязывал кули купца. Уходить надо было днем, когда на ногах не бренчало железо оков. Тимофей ждал.
Через две недели, миновав горы и десяток долин, караван свернул на юг. Толпы беженцев понемногу рассасывались. Все чаще вместо переделанных под мечети церквей стали встречаться городки и села с чисто мусульманской архитектурой. Дальше медлить стало опасно.
Когда охранники, чувствуя близкую вечернюю остановку, расслабились, он стряхнул перетертые ремни. Рывок к вознице. Казак замер, примеряясь к раскачивающемуся темпу повозки.
Впереди, на облучке, восседал одинокий араб. Днем в повозке и под навесом погонщика собиралось несколько охранников, но к вечеру, когда солнце шло на убыль, они предпочитали свежий воздух и седло духоте повозки и доске облучка.
Горовой убедился, что рядом с повозкой не скачет любящий поболтать страж, и высунул руку. Возница не любил бренчание сабли, поэтому оружие складывал в ногах или рядом с собой.
Медленно, не дыша, Тимофей подтянул к себе клинок. Так же аккуратно втащил его внутрь. Разомлевший на солнцепеке возница заметит потерю не скоро.
Казак подошел к туго натянутому полотну, прикрывшему заднюю стенку повозки. Краешком сабли надрезал ткань у самого дна так, чтобы не привлечь внимание. Теперь у него появилось окошко во внешний мир.
В пяти саженях катила такая же телега. Только без верха, скрывающего пленника. Свертки и сундуки, наваленные на нее, были чьим-то скарбом, увозимым от невзгод христианской оккупации. Или товаром, нужным будущим защитникам веры.
В речах охранников часто звучало слово, которое рыцарь слыхал ранее. «Антиох» – город-крепость, способная в одиночку выстоять годы против сонмища воинов. Мусульмане надеялись на эту твердыню. Туда, видимо, и направлялся отряд неведомых до сих пор похитителей.
Горовой посмотрел по сторонам. Слева трусила вымотанный дневным переходом араб. Ухоженные, но недорогие доспехи, сабля без отделки, значит, и лошадь будет под стать – добрая, но не быстрая.
Зато справа, чуть позади, гарцевал молодой батыр в нарядном плаще, чистом тюрбане поверх кулах-худа с серебряной чеканкой. Его жеребец явно не набегался, порывался пуститься вскачь, а хозяин поигрывал щегольской плеткой. Кольчугу юноша, не ожидавший нападения в явно дружественных местах, снял и повесил на луку седла, отделанного, кстати, с богатой выдумкой. На уздечке красовались золоченые бляхи, у седла висел багровый саадак с луком. Этот воин явно не станет брать себе «обыкновенную» коняжку. Горовой определился.
С той стороны повозки, которая оставалась видна «щеголю», он начал долбить щель между досками борта. Скрип и подозрительное шуршание быстро привлекли внимание. Араб подъехал поближе, перегнулся в седле, высматривая причину шума. В это мгновение полотно над его головой разошлось под лезвием сабли, и на круп коня взлетел еще один седок.
Тычок рукоятью сабли в висок, рывок! И Горовой перепрыгивает в опустевшее седло. Жеребец, почувствовав чужого, запряг ушами, присел. Тут же, за неимением шпор, получил острием сабли в бок, и… полетел.
Тимофей Михайлович собирался уходить по той тропке, по которой они сюда добирались, но лошадь предпочла не возвращаться, а мчаться вперед. Мелькнули сбоку две передовые повозки, лица встревоженной охраны, а дальше – кусты, кусты, оливковые деревья, заросли персиковых садов. Дорожка петляла, уносясь вдаль. За спиной гудел топот погони.
Казак спрятал саблю в ножны, предусмотрительно всунутые за пояс, оглянулся.
Десяток всадников в развивающихся дорожных плащах неслось по его следу, понемногу сокращая дистанцию. Вперед вырывались трое: молодой витязь в серебренном остроконечном шлеме, похожий на выброшенного из седла «щеголя», и двое невысоких смуглоликих степняков, уже натягивающих свои кривые луки.
Горовой пришпорил жеребца, заставляя его увеличить и без того бешеный темп гонки.
Повороты мелькали один за другим. Узкая караванная тропа, протоптанная тысячами копыт, петляла в скалах, как змея, уходящая от опасности по воде.
Это не давало преследователям обрушить на его плечи всю мощь своих луков. Но и для беглеца появилась одна существенная проблема – он не знал, чего ожидать от следующего поворота. Там мог быть обрыв, перед которым здравомыслящий человек придержит скакуна, могла быть развилка с селением, полным людей, да и воинский отряд местного бека, посланный патрулировать окрестности, нынче не редкость.
В крупе лошади уже торчала пара стрел, надо было менять ситуацию, пока лошадь еще могла нести седока.
Удила рванули рот скакуна, заставив того встать на дыбы. Сабля прыгнула в ладонь.
Вылетевший из-за поворота витязь успел среагировать. Нырнул под лезвие клинка, уходя подальше, прикрылся щитом. Два добрых удара саблей пришлись на умбон и на гарду, выпад в шею выдержала кольчуга противника. Азиат умело развернул своего коня, прикрыв подъесаулу путь к отступлению. Топот за спиной указал, что к врагу прибыло подкрепление. Араб взмахнул своим оружием, по плечу пробежал первый кровавый росчерк.
Позади возмущенно загалдели лучники. Они держались на отдалении, не решаясь приближаться к сече.
Горовой окончательно сосредоточился на поединке. Темп он уже потерял, осталось выгадать себе хотя бы одного поверженного врага. Тем более, что тот сам не стремился отойти за спины подоспевших товарищей. Удар встречался ударом, выпад блоком. Сабли мелькали все быстрее.
К первой ране на плече добавилась вторая, узкий прорез на груди, над самым сердцем. У Горового не было кольчуги, и даже легкие касанья бритвенной сабли противника оставляли следы на теле.
Но и араб пропускал. Надрублен плащ, багровым подтеком окрасился рукав. Под наносником белеет зубами оскал, изображая улыбку, но из надкушенной в азарте губы на подбородок тянется тонкая струйка крови.
Жеребец под седлом казака все хуже слушается колен, не реагирует на удила. Животное слабеет и готово пасть. Осталось немного.
Но надежда еще живет. Надо лишь прикрыться своей лошадью от стрелков, сбить врага и, перескочив в опустевшее седло, уйти дальше в скалы. Осталось малость – победить. Тимофей рубил, выискивая прореху в обороне соперника.
Вот, вроде, руку далеко отставил. Выпад! Но край чужого щита легко отбил лезвие, а по спине рыцаря потекла новая струйка крови. Забавляется гад! Араб ухмыльнулся в ответ на возмущенный выпад горящих глаз.
И тут же получил два чудовищный удара. Один отвел саблю, второй проломил щит, вгоняя лезвие под чешую наборного доспеха. Латинянин шел на смерть, выйдя бездоспешным под ответный удар раненого стража. Шел на размен.
Сабля араба пошла вниз вместе с гортанным проклятием на незнакомом языке. Но не дошла.
Две стрелы свистнули в воздухе. Одна прошила голову лошади беглеца, вторая лишь срезала прядь волос с его затылка, всадившись в приоткрытый рот противника.
Горовой полетел вниз, успев оценить и удивиться странному пернатому украшению на лице араба.
От удара о землю, в голове вспыхнули яркие сполохи, закрывшие небо кровавыми пузырями разводов. В ушах задавило, вгоняя в цепляющийся за картинки мозг чехарду ярких необычных картинок. Вроде застывшего в седле противника с торчащей из глаза стрелой. На плечи навалились стражники, казак провалился в забытье.