***
На погоду в Велли никогда не жаловались, однако чистое небо в первый день Поры Паломничества сочли признаком особого благоволения богов. Но утро в императорском дворце было отнюдь не легким, да и началось оно гораздо раньше восхода. Мгновенно открылось множество недоделанных мелочей, внезапно стали видны слабые стороны подготовки, и еще много, много, невероятно много тех вещей, которые необходимо решить именно сейчас. Слуги носились как угорелые, гвардейцы им помогали, еще больше усугубляя суматоху, придворные чины тоже изображали бурную деятельность.
О принцессе (вернее, о двойнике) вспомнили тогда, когда следовало встречать солнце, и Лин была благодарна хоть за это. Она довольно легко справилась со своим нарядом, состоявшим из привычной для нее одежды да необъятного красно-желтого плаща с капюшоном. Собственно, единственное неудобство причинял капюшон, на котором крепилось некое подобие вуали, почти полностью закрывавшее обзор. К счастью, император должен был сам выводить дочь, а советники услужливо подсказывали, где ступеньки и сколько их.
На площади с фонтанами собралась огромная толпа, хоть на церемонию допускалась только знать. Впрочем, и выстроенные по периметру гвардейцы занимали немало места. Шум падающей воды позволял слышать произносимые речи лишь тем, кто стоял на ступенях дворца, однако дворяне не пытались проталкиваться ближе, справедливо полагая, что главное – участие. Или их заранее распределили согласно рангу?
Оказалось, ни то, ни другое.
Как только распахнулась двустворчатая позолоченная дверь, фонтаны разом умолкли. Вся площадь затихла. Император Веллийской империи начал свою речь. Его голос звучал отовсюду, и даже в самом дальнем углу слышалось каждое слово. Никакая акустика не дала бы такого эффекта, здесь явно использовали магию.
А император говорил о долге и славе, о чести и обязанностях, о прошлом и будущем, о людях и богах. О Паломничестве…
Наконец Малдраб обратился к Лин:
– Дочь моя, светлая принцесса Маргалинайя, ты ступаешь на трудный путь ради любви к Отчизне. Я верю, твое сердце навсегда останется со мной, с нашей империей, и с веллийским народом, о избранная. Ты должна самостоятельно преодолеть испытания, которые станут перед тобой. Единственное, чем я могу тебе помочь, – дать добрых хранителей, что будут оберегать тебя от злого умысла. Сейчас они принесут клятву свободы. Прими ее и будь великодушна, принцесса.
Вот так… А где же честная игра? Крезин пару часов расписывал особенности церемонии, но ни словом не обмолвился о хранителях – единственных, как Лин предположила, людях, с кем ей будет позволено общаться и советоваться. Интересно, что еще осталось недосказанным? А она-то рассчитывала на помощь Марка!
Мысли путались в предчувствии чего-то неотвратимого. Как быть?! Сейчас эти двое неведомых поднимутся и…
Решение вызрело мгновенно, и девушка не дала себе времени на его обдумывание. Набрала побольше воздуха и выпалила:
– О, мой любимейший отец! – Фонтаны вновь зашумели, толпа заволновалась, но Лин сосредоточилась исключительно на смысле речи. – Я благодарна вам за заботу, которую вы проявляете! Я никогда не забуду вашей опеки! Но, великий император, почему же вы не назвали тех доблестных воинов, что ринутся со мной в пучину неведомой жизни? – Она понимала, что переигрывает, однако невероятность происходящего заставляла подбирать все более пафосные выражения. – Отец, эти мужественные люди заслужили, чтобы их имена произнес владыка Веллийской империи в сей знаменательный день! – Кто-то настойчиво толкал ее в спину. – Позволь же мне позвать одного из моих хранителей! – Особенно болезненный тычок под ребра заставил Лин скомкать конец речи. – Верный Маркан, поднимись для принесения клятвы свободы!
Толпа загудела. Сквозь покровы девушка видела, как от бокового строя гвардейцев отделилась фигура, направляясь к ним. Как она и предполагала, Малдраб не захотел позориться, настаивая на своем избраннике. Его вздох пронесся над головами людей, а затем император спокойно продолжил:
– Доблестный Варласт, поднимись для принесения клятвы свободы.
Лин даже пожалела правителя, когда Варласт ответил гулким, как у колокола, голосом:
– Ваше Величество, я сопровождал в Паломничестве много поколений династии Виллаев, но у меня подрос воспитанник и ученик, готовый хранить вашу дочь на нелегком пути. Позволите ли вы принести клятву свободы храброму Кариману?
Создавалось впечатление, что императору уже глубоко плевать, кто, где, зачем и в чем собирается клясться.
– Храбрый Кариман, поднимись для принесения клятвы свободы.
Воины подошли. Первым на колени опустился Марк:
– Я клянусь защищать и оберегать вас, госпожа, ценой собственной крови и жизни. Вы примете мою клятву?
– Да. – Лин не понимала, зачем он обращался к настоящей ей.
Место Марка занял другой хранитель.
– О, светозарная, пусть моя вечная свобода станет зароком того, что ни капли вашей крови не прольется по злому умыслу, – голос низкий и глубокий, но восторженные интонации больше подошли бы юнцу. – Примите мою клятву, госпожа!
– Принимаю.
Лин готова была убить Марка. Ясно, что этот парень просто повторял его обращения, но она не хотела никого связывать клятвой! Назвал бы ее принцессой, и все дела, а так… Госпожой, как и эпитетами вроде светозарной, величали тех женщин, кого уважали, или хотели польстить, или еще что-то такое же безобидное. И двойник Ее Высочества под эту категорию подпадал.
Далее последовали возвышенные речи министров, менестрель продекламировал заунывную балладу в честь принцессы, хор спел гимн империи…
Наконец выступления закончились. Малдраб Четвертый благосклонно кивнул толпе, сделал знак придворному магу и…
Мир закружился, повинуясь заклинанию портала.
В следующий миг Лин оказалась под стенами величественного храма, рядом из столбов света появлялись остальные участники предстоящего «мероприятия».
Разъяренный император рывком сдернул с головы девушки капюшон и прошипел:
– Ты хоть понимаешь, как меня опозорила? На этой церемонии произносить слова мог только я! И хранители реховы9. Как ты вообще сумела обойти заклинание?
Ответы на свои вопросы Малдраб вряд ли надеялся услышать…
После торжественного открытия ворот и приветствий жрецов появились представители Гартона, которые не полагались на магию, а прибыли верхом гораздо раньше.
Король Грайт с веселым удивлением обратился к императору:
– Уважаемый, я уже испугался, что вас не будет. Вы, веллийцы, все делаете в последнюю минуту и кое-как?
– Драгоценнейший, о нашей неспешности слагают легенды, но что ты имеешь в виду, говоря «кое-как»?
– Например, твою дочь, светлейший. – Только истинный гартонец мог оскорблять собеседника, глядя в глаза. Грайт владел этим искусством в совершенстве. – И ты не боишься назначать ее хранителем влюбленного мальчишку? Помни об условиях нашей сделки, – король многозначительно улыбнулся, – особенно о тех, которые касаются принцессы. Мой сын слишком опытен в подобных делах, чтобы попасться на хитрые уловки распутной девицы.
Надеясь, что бушующая в душе ненависть не прорвется наружу хотя бы в ближайшие минуты, Малдраб спокойно спросил:
– Блистательный, если ты считаешь, что моя дочь недостаточно хороша для твоего великолепнейшего сына, зачем было затевать это сватовство? Может, клусская принцесса стала бы тебе достойной невесткой?
Увидев, как вытянулось лицо собеседника, император понял, что вполне отплатил за тонкое издевательство. Клусская принцесса Гашама была ровесницей Малдраба, на которой он едва не женился после смерти жены, матери Маргалинайи. Гашама к пятидесятилетию сохранила как удивительную красоту, так и непроходимую глупость. Между прочим, знающие люди говорили, что принц Гартона, в отличие от своего царственного отца, особым умом тоже не блистал. Грайт имел причины обидеться.
– Милейший, я собирался засылать посольство в Клусс, но мой сын напомнил, что надо поддерживать добрые отношения с соседями. Дружественные отношения, мирные… Понимаешь?
– Ну, если твой сын так решил, светозарнейший, то я несказанно удивлен, хотя, разумеется, полностью согласен.
Лин стояла рядом, изо всех сил изображая безмолвную статую. Когда ей на глаза попало зеркало, она измучила советников вопросами, действительно ли очень похожа на Маргалинайю. В ее представлении принцесса – нечто воздушное, с золотыми волосами и голубыми глазами, с прекрасным белым лицом, от которого взгляд невозможно оторвать. А из зеркала смотрела совершенно обычная девушка – мягкие каштановые волосы до плеч, карие, широко поставленные глаза, темные брови, густые, но светлые на концах ресницы, чуть курносый нос, пухлые вишневые губы, упрямый подбородок, немного смугловатая кожа. Рост выше среднего и крепко сбитая фигура больше подошли бы крестьянке. Далеко не уродина, конечно, однако на принцессу эта внешность явно не тянула.
Обсуждение продолжалось. Теперь под прицел попал моральный (Грайт утверждал, что аморальный) облик Маргалинайи. Лин попыталась представить, что все это ее не касается. И не уйдешь ведь… Кто его знает, вдруг здесь обливать человека грязью в его же присутствии считается хорошим тоном?
Правители резко замолчали и уставились на нее, из чего девушка сдедуктировала, что или они умеют читать мысли, или последнюю фразу она произнесла вслух.
– Принцесса, вы правы. В Гартоне не принято человека, – Грайт выделил голосом это слово, – макать в испражнения. Приношу свои извинения. Вам, светлая госпожа.
Король развернулся и широким шагом удалился к своей свите, ожидавшей неподалеку. Лин поняла, что уже ничего не понимает.
– Ваше… А, черт! Отец, ему надо было нагрубить в самом начале, или как?
– Не знаю, – похоже, Малдраб тоже растерялся. – Ты понимаешь, что это значит?
– Откровенно говоря, не очень.
– Он ищет соправителя для сына! Он проверял твою выдержку и остался доволен!
– А я вами не довольна, папа. Будь здесь она, настоящая Маргалинайя, вы бы слушали гадости, не пытаясь ничего опровергнуть? И говорили то же в ответ? Вам не стыдно? Если не перед двойником, которого вы презираете, то хоть перед дочерью, которой тут нет?
– У нас не принято возражать! Мы игнорируем оскорбления и отвечаем тем же. Запомни, девочка, правитель может только нападать! Тот, кто защищается, выказывает слабость.
– А быть безвольной марионеткой – не слабость? Ха, нападать! Назови вы его сына озабоченным полудурком, как все считают, Грайт бы вам голову оторвал голыми руками. А вы улыбались, когда вашу дочь называли шлюхой.
Лин старалась не повышать тон, но в их сторону уже оборачивались зеваки. Запоздалая досада рвалась наружу. Бедная принцесса! Родной отец превратил ее в товар!
– Ты забываешься, рабыня!
– Это вы забываетесь, – голос спокойный, дыхание ровное. – Здесь мы почти на равных. Кстати, еще раз назовете меня рабыней, и я вцеплюсь вам в волосы независимо от наличия свидетелей. А надумаете управлять мной через Марка – я ни на шаг не отойду от гартонцев и у них когда-нибудь появится королева Лин. Счастливо оставаться, папа.
И, остро жалея о выплеснутой злости, Лин направилась к храмовым воротам.
Оказавшись внутри кольца стен, опоясывавших храм, она принялась выискивать кого-нибудь из знакомых, попутно вспоминая причины, по которым император ее ненавидит.
Сначала Марк – единственный, кому девушка верила, и чья жизнь не будет стоить ломаного гроша, если с ней что-нибудь случится, затем Крезин и Дисон, поддержавшие ее идеи. И выступление на площади, где она обошла заклинание, и король, что извинился только перед ней, и эти дурацкие угрозы… Нет, угрозы были вполне возможными, но выходить замуж Лин не собиралась даже в самом крайнем случае. Да и другие мелочи сказались на отношении правителя, всех не перечесть…
При виде храма Жизни грустные мысли незаметно улетучились.
Десятки белоснежных колонн с барельефами поддерживали плоскую крышу, на которой возвышались изящные статуи. Они изображали саму Зелину, богиню Жизни, в различных ситуациях. Вот она благословляет младенца, дальше – исцеляет больного, играет с дикими животными, бросает семена в землю, кружится в танце… Под крышей находилось озеро, но вокруг него суетились жрецы и слуги, что-то убирая, передвигая, ремонтируя – по-видимому, готовились к завтрашней церемонии, поэтому подойти ближе не удалось.
Храм Жизни построили на месте древнего капища, куда испокон веков приходили, чтобы обрести телесное здоровье и душевный покой, а после войны людей и не-людей они многим понадобились. Храмовые земли служили границей между Старилесом и человеческими государствами. Сюда не позволялось приносить оружие, а воины перед паломничеством проходили очищение именно в здешнем Озере.
Да, так было когда-то. Теперь же щеголять оружием и охраной отнюдь не запрещалось.
По преданию, в незапамятные времена богиня Жизни жила среди людей, чувствуя их печали и радости, помогая им в горе и не оставляя в беде. В благодарность ее пригласили в храм с целебным водоемом. Долгие годы не иссякал поток желающих получить благословение Зелины, но сейчас обращение к богине стало формальностью – она давно не снисходила к простым смертным.
Вода из озера действительно помогала заживлять тяжелые раны и лечить болезни, хотя подарить жизнь неизлечимым больным не могла. Те, кто не сомневался в своей скорой и неминуемой кончине, часто бросались в широкую синюю полосу, разделявшую воды озера на две равные части, посвящая себя богине. Эту полосу заполняло нечто, похожее на темно-голубой газ. Она не имела дна и то, что в нее попадало, уже не возвращалось. Никогда.
Дисон рассказывал, как когда-то деда нынешнего императора отравили медленно действующим ядом, против которого даже эльфийская медицина оказалась бессильна. В храме его быстро поставили на ноги и взяли слово никому не рассказывать о лечении. Предок клятву сдержал, а по прибытии обратно в столицу приказал казнить всех, сопровождавших его. Эльфу тогда пришлось бежать в Старилес, и возвратился он лишь по просьбе отца Малдраба. Тайной храма уже особо не интересовались, так как наладились относительно дружественные отношения с Клуссом, а с помощью магии можно было и не такие чудеса творить.
На прямой вопрос о правдивости этой истории Дисон ответил столь же прямо:
– Оно тебе надо?
Высматривая в толпе знакомых, Лин заметила, что за ней постоянно следует какой-то громила, вероятнее всего – гартонец, поскольку среди веллийцев таких великанов она пока не замечала. Пора воинской славы Велли закончилась после подписания мирного договора с Гартоном. Империя больше не расширяла границ, поскольку кочевники из Великой пустыни ее не интересовали (что с них взять?), а нападать на Клусс было сродни самоубийству. Армия понемногу распадалась, солдаты оседали в деревнях.
Лин еще раз обошла вокруг храма, решая, что делать. Угрозы преследователь вроде не представлял – он постоянно находился на расстоянии в несколько шагов и исправно держал дистанцию.
Любопытство победило опасения, и девушка резко повернула назад. Гартонец мгновенно отошел на два шага, не пытаясь убежать. Она ступила вперед. Он – назад. Лин улыбнулась… и сделала еще пару шагов. Гартонец продолжал отступать спиной вперед, но, как она и предполагала, в толпе служащих такие фокусы долго не проходят. На него налетели строители, молодой жрец замахнулся чем-то, похожим на кадило, еще кто-то сказал пару ласковых…
И преследователь оказался пойманным.
Лин вцепилась в его руку и подумала, что сейчас ее не спасет и Зелина. Даже если бы захотела.
– Что тебе надо?
– А… м-м-м… и…
Кажется, незнакомец испугался гораздо больше, чем она сама.
Может, ему велели наблюдать и не попадаться? Хотя… Такую слежку слепой заметит!
– Стоп, начнем сначала. – Лин потянула его в сторону. – Ты меня понимаешь?