- Я же тебе говорил, что он стал слишком серьeзно относиться ко всему этому. - Гельмут опять кивнул в сторону флага со свастикой. - Я его тогда тоже спросил - почему? Он мне так и ответил - «ради сохранения дружбы между борцами за общее дело».
Густав вдруг подумал о том, что испанцы не должны были выпустить Гельмута живым.
- Как ты уцелел?
- Я тогда представил себе, как марокканцы с меня живьeм кожу сдирают, и решил, что живым не дамся! - Гельмут нервно дeрнул губами в некоей пародии на улыбку. - Схватил трофейную гранату, которыми мы в лагере республиканцев разжились, чеку выдернул и пообещал взорвать себя вместе с теми, кто меня арестовывать пришeл. Испанцы врассыпную. Один Хайнц остался. Тогда мы с ним и поговорили в последний раз. - Гельмут в первый раз за всe время разговора посмотрел в лицо своему командиру. - Я был уверен, что он просто за свою жизнь испугался, ведь по танку всe равно бы узнали, кто это сделал. А он мне бред «про общее дело и единение борцов с коммунизмом». - Гельмут отвернулся и закончил усталым голосом. - Я с нелюдями и людоедами объединяться не желаю, какими бы идеями они свои звериные инстинкты не оправдывали.
- А потом? - Спросил Густав.
- А потом меня наши лeтчики в ближайший самолeт затолкали и на взлeт. Вместе с гранатой. Я еe над лагерем марокканцев выкинул. Они в это время в центре толпились и орали что-то. Надеюсь, попал. - Гельмут усмехнулся. - Затем меня в «тeтушку Ю» посадили и в Рейх. В Германии шум поднимать не стали, погоны, награды, партийный значок втихую с меня долой, и в отставку. Я, откровенно говоря, концлагеря ожидал, но обошлось.
У Густава возник ещe один вопрос.
- А почему ты пошeл в мой экипаж?
- Ты позвал. Я пошeл. - Гельмут пожал плечами, демонстрируя, что не понимает смысл заданного вопроса.
Густав не нашeлся что сказать.
- Густав, у меня к тебе одна просьба. - Гельмут поменял очередную травинку. - Не бери Карла с собой. Не нужно малышу в этом участвовать.
Густав опять промолчал. Мать слeзно умоляла его взять младшего брата с собой. Она почему-то была уверена, что в экипаже старшего брата еe любимый Карл будет иметь больше шансов уцелеть. Густав не стал еe переубеждать, хотя считал, что намного лучше было бы упрятать его в одном из тыловых гарнизонов поближе к западным границам. Но не сложилось. Старые армейские друзья отца попали под подозрение в нелояльности при расследовании прошлогоднего покушения на фюрера и были отправлены в отставку. Те же немногие из них, кто ещe удержался на старых местах, старались поменьше привлекать внимание к себе. Пришлось забрать шестнадцатилетнего Карла с собой и зачислить радистом в свой экипаж.
- Мне кажется, Гельмут, что когда-то ты точно также уговаривал Хайнца не брать в экипаж меня. - Густав покачал головой. - Почему?
- Вольно или невольно ты будешь стараться уберечь его, не подставить борт, у которого он сидит. Значит ограничишь нас в манeвре. - Пояснил Гельмут. - Хайнц поступал точно так же в том бою под Гвадалахарой.
- Я постараюсь сделать так. - Заверил своего механика-водителя оберлейтенант Оберт, встал и направился к стоящему за холмом танку.
«Эмка» остановилась у относительно целого здания железнодорожного вокзала, позади и впереди генеральской машины лихо затормозили «козлики» взвода охраны. Бойцы торопливо высыпались из открытых кузовов «газиков» и заняли позиции вокруг «эмки». Генерал Катуков кивнул на них и сказал полковнику Герману.
- Видишь как. Скоро и до сортира с бронетранспортeрами провожать будут.
БТР тем временем подтянулся к опередившим его легковушкам, развернулся позади кавалькады, пулемeтчик поводил стволом крупнокалиберного ДШК, оценивая сектор обстрела. Из приоткрытой двери БТР показались снайперы прикрытия, повертели головами в поисках наилучшего места и направились в сторону вокзала.
После покушения на маршала Тимошенко, устроенного польскими диверсантами месяц назад прямо в центре Варшавы, охрана генералитета была усилена в несколько раз. Меры безопасности иной раз доходили до абсурда. Личная охрана имела право не выполнять приказы охраняемых лиц, если эти указания противоречили инструкциям, составленным для подразделений охраны. Генералы ворчали, но терпели. Тимошенко уцелел только благодаря идиотскому, с точки зрения профессионала, желанию диверсантов покрасоваться. Польская шляхта всегда была склонна к красивым жестам. Сделают на медный грош, а уж шуму на десяток злотых. Не был исключением и этот случай. Наказать «пшеклентого москаля» решили красиво. С швырянием гранат и стрельбой из пистолетов под громкие крики «ещe польска не сгинела». Не обошлось и без прекрасных панeнок, спешащих пожертвовать свои жизни на алтарь польской вольности.
Непонятно, зачем устраивали этот балаган? Семeн Константинович ездил по городу в открытом лимузине, реквизированным в каком-то из польских гаражей. Хороший стрелок мог спокойно снять его с любой из окрестных крыш, даже из обычной винтовки. А уж снайпер не оставлял маршалу Тимошенко никаких шансов уцелеть. Но шляхетский гонор потребовал показательной казни, и отправились на верную смерть молодые дурочки с букетами цветов, в которых весьма неумело были упрятаны немецкие противопехотные «колотушки». Букеты рассыпались уже на стадии замаха, а дальше летели ничем не прикрытые гранаты, прекрасно видимые со всех сторон. Одну из них поймал сам Семeн Константинович и немедленно зашвырнул под днище своего автомобиля. Вторая попала в капот двигателя и отлетела обратно, прямо под ноги стоящим у дороги жителям города. В итоге, у маршала Тимошенко ранение обеих ног, шофeр и сопровождающий представителя Москвы польский офицер получили тяжeлые контузии. А в толпе семь трупов и два десятка раненых различной степени тяжести. Погибли и обе «бомбистки». Дублирующая группа с пистолетами показала себя не с лучшей стороны. Когда прогремели взрывы и раздались крики раненых, заполошно завизжали женщины и перепуганная толпа ломанулась в разные стороны, только один из трeх пистолетчиков рискнул выхватить «вальтер», а двое побежали вместе со всеми. Они остались живы, а вот их более безрассудного товарища перепуганные люди просто забили ногами. Насмерть.
Хотя, везение это относительное. Когда советская контрразведка пришла по их души, то обнаружила несостоявшихся героев, повешенных на перекладине футбольных ворот. Садистки повешенных, так, чтобы кончики пальцев касались земли. Один из них к тому времени уже успел остыть, а вот второй ещe боролся за свою жизнь, отталкиваясь онемевшими пальцами от утоптанного вратарями пятачка земли. Кто их так? То ли соратники по борьбе, за проявленную трусость, то ли польская «беспека», не желающая давать в руки советских следователей опасные ниточки. А вдруг расследование приведeт к «люблинскому правительству»?
Похоже, что и привело. Пользуясь шумихой вокруг покушения на советского маршала, генерал Берлинг устроил основательную чистку среди офицеров своей армии, а коммунисты в просоветском польском правительстве окончательно взяли верх над представителями буржуазных партий.
Лондонское радио отметилось очередным потоком проклятий на головы «советских извергов, уничтожающих цвет польской нации прямо на улицах Варшавы». Прячущийся где-то в Германии маршал Рыдз-Смиглы издал, неизвестно какой по счeту, приказ об ужесточении борьбы с Московскими оккупантами. Доктор Геббельс разродился дежурной речью, в которой досталось всем, и русским, нагло поправшим право немцев быть господами для всей Европы, и полякам, не желающим помирать в священной борьбе с «красной угрозой», и англичанам, которые никак не могут сделать правильных выводов из сложившейся обстановки. И румынам... И венграм... И финнам...
В общем, всем сестрицам по серьгам. Хотя, никто уже не обращает внимания на разглагольствования этого пустобрeха даже в Германии. А уж в Москве только посмеялись над его пламенной речью. Но выводы сделали. Всему офицерскому составу действующей в Европе армии запрещено перемещаться без охраны, а высшим офицерам в особенности. Даже солдаты и сержанты не должны передвигаться одиночным порядком за пределами расположения своих частей. Оно и раньше требования безопасности не сильно отличались от этих, но в основном на дорогах. А теперь и во всех населeнных пунктах. Командование решило, что не нужно вводить в искушение затаившегося в тылу врага.
А маршал Тимошенко велел похоронить убитых диверсантов в одной могиле с их жертвами. Решил примирить их в смерти, раз уж в жизни они общий язык не находили. В «Правде» писали, что он и цветы на могилу привeз. Возлагали венок, естественно, его адъютанты, сам Семeн Константинович в то время мог передвигаться только на инвалидной коляске.
Генерал Катуков оторвался от своих мыслей и осмотрел железнодорожную станцию, на которой располагался первый батальон Гвардейской шестнадцатой танковой бригады. Самой прославленной бригады его армии.
- Зачем твои «орлы» так сильно станцию раскурочили? - Спросил командарм Катуков у комбрига-шестнадцать.
- Да, немцы здесь противотанковую батарею поставили из новых пушек. - Пояснил полковник Герман. - Мои коробочки сунулись с ходу и три машины потеряли. Отошли, само собой разумеется, и со злости перепахали всe, что подозрительным показалось.
- Угадали? - Генерал указал на торчащий из-за угла ближайшего к вокзалу пакгауза длинный ствол противотанковой пушки.
- Угадали. - Подтвердил полковник Герман. - Три из четырeх накрыли. Одно орудие немцы успели утащить. А может и было их всего три.
Семидесятипяти-миллиметровые орудия стали самым неприятным новогодним подарком для советских танкистов, столкнувшихся с новыми противотанковыми пушками Вермахта аккурат в конце декабря. Раньше нужно было бояться только полковых и дивизионных гаубиц, а теперь надо внимательно осматривать каждый кустик, подходящий для укрытия относительно невысокой пушки. Не «дверной молоток», конечно, тот порой и вблизи трудно было заметить, но и не издалека видимые крупнокалиберные «громоздилы». Танкистам приходилось радоваться, что у немцев в начале войны не было столь эффективного средства борьбы с нашими танками. Остановить наши войска вряд ли б сумели, но потери наступающих танковых батальонов выросли бы изрядно.
- Кто у тебя на этом батальоне? - Спросил Катуков. - Наверняка, какой-нибудь хитрован, раз ты меня именно сюда заманивал.
- Никак нет, товарищ генерал-лейтенант, самый обычный батальон. - Полковник Герман постарался изобразить простецкое выражение лица, следуя расхожей воинской мудрости «не казаться умнее своего начальника». - И комбат самый обычный.
- Ой ли, Александр Викторович. - Рассмеялся командарм. - Самый обычный «Герой Советского Союза», которых у тебя в бригаде ну просто «пруд пруди».
Полковник Герман виновато развeл руками. Командующий армией успел заранее узнать, кто же именно командует первым батальоном в шестнадцатой бригаде. Тем более, что «героев» за год войны на всю армию и десятка не наберeтся. А если посчитать только тех кто получил это звание не посмертно, то получится ровно шесть человек со старшим лейтенантом Игнатовым.
- Когда вы узнали, товарищ генерал? - Не удержался от вопроса командир шестнадцатой бригады.
- Ну, знаешь. Трудно было не заметить танк со звездой героя на башне. - Пояснил Катуков. - Он как раз у той стеночки стоит, там где мы с тобой и остановились. - Генерал повернулся назад и показал пальцем на упомянутый танк. - А «герой» у тебя в бригаде только один. - Продолжил пояснения командарм. - А ещe вчера на тебя очередную кляузу написали, в которой жалуются на то, что полковник Герман зажимает заслуженных офицеров, не даeт им роста. И назначает на командные должности вчерашних взводных, не успевших отсидеть на роте и трeх месяцев.
Полковник Герман выслушал всe это с мрачным выражением лица. Всe-таки написал донос, гнида.
- Что ты мне на это скажешь, товарищ полковник? - Катуков хитро прищурился, ожидая оправданий комбрига-шестнадцать.
- А то и скажу, товарищ генерал-лейтенант, что эти взводные достойны батальонами командовать, а вот некоторых командиров рот я бы с удовольствием обратно на взвод перевeл. - Полковник Герман вытянулся по стойке смирно, ожидая реакции командарма на эти слова.
- Рад, что ты готов поручиться за своих выдвиженцев. - Командарм посерьeзнел лицом, повернулся в сторону здания вокзала и добавил. - Пошли, посмотрим на твоего комбата.
Игнатова в штабе батальона, конечно, не оказалось. Вернее в том относительно целом закутке, который начальник штаба батальона выбрал для хранения своей немногочисленной макулатуры. В разгромленном изнутри здании трудно было найти даже такое подобие относительно целой комнаты. Бойцы мотострелковых рот слишком старательно выполняли наставление, составление для штурмовых групп, действующих в городских условиях. «По улице ходите вдвоeм - ты и граната, в дом тоже входите вдвоeм - вначале граната, а потом ты».
Гранат при штурме не жалели, как и патронов. Все стены внутри здания были изрисованы отметинами от пуль и осколков. Вывороченные дверные косяки говорили о том, что бойцы не поленились приготовить перед боем гранатные связки, или припасли противотанковые гранаты, которые всe меньше использовали по прямому назначению, а всe чаще применяли как мощные противопехотные. Наученные горьким опытом немецкие танкисты на бросок гранаты к советским окопам не подходили, а то и вовсе останавливались за пределами радиуса действия гранатомeтов.
Впрочем, советские танковые экипажи поступали также. Военный опыт убедил, что танк вблизи слишком уязвим, хоть и кажется несокрушимой громадиной. Сумеешь перебороть страх и пропустить грохочущую железную повозку над своей головой, считай, что вражеские танкисты уже покойники. Бутылку с горючей смесью на моторное жалюзи танка забросил и отстреливай спасающихся из горящей машины людей.
Война штука жестокая. Или ты, или тебя. Выбирать не приходится.
Найти старшего лейтенанта Игнатова удалось на НП батальона, примостившегося на заросшем мелким кустарником невысоком холме. Увидев появившееся в ходе сообщения высокое начальство, Игнатов вытянулся по стойке смирно, отдал честь и отрапортовал:
- Товарищ генерал-лейтенант, первый батальон проводит разведку боем. Командир батальона старший лейтенант Игнатов.
Генерал Катуков указал рукой на стереотрубу, добытую танкистами как трофей неделю назад при разгроме тылов немецкой дивизии.
- Знатная у тебя труба, старший лейтенант. Где взяли?
- Немцы подарили, товарищ генерал. - Ответил Игнатов, немного поколебался и добавил. - Вместе со всем штабным имуществом.
- А где же всe остальное? - Генерал прошeл к стереотрубе и принялся разглядывать нейтральную полосу между позициями бригады и немецкого полка, усиленного, как докладывала разведка, танковой ротой и артиллерийским дивизионом.
- Трофейщикам сдали, товарищ генерал. Только вот трубу себе оставили, а то в бинокли не слишком много разглядишь.
- Только трубу и оставили? - Катуков с недоверием покачал головой. Чаще всего трофейной команде сдавали только то, что самим не было нужно или же то, что невозможно было укрыть.
- Да, так по мелочи кое-что осталось, товарищ генерал. - Решился ответить Игнатов после недолгого колебания.
Полковник Герман едва заметно усмехнулся. Эти мелочи составляли едва ли не треть всего захваченного. По крайней мере, две машины с продуктами растворились среди экипажей первых двух батальонов бесследно. Начштаба бригады едва успел оприходовать пять ящиков с французским коньяком, а сколько всего было спиртного в запасе у немцев, выяснить так и не удалось. Этим же коньяком и откупались от начальства трофейщиков, которое резонно указывало на то, что количество трофеев не соответствует загрузке захваченного автотранспорта. Попытки отговорится тем, что немцы гнали машины порожняком, вызвали у интендантов трофейной команды понимающие усмешки. Вермахт не столь богат бензином, чтобы гнать пустые машины, и при этом оставлять противнику, или уничтожать, бесценное имущество.
Дело, в конце концов, решили миром, списав недостачу на прожорливость солдат Вермахта.
Интендант бригады капитан Трощий, уроженец славного города Одесса по кличке «Сeма-полужид», получил устную благодарность «за проявленный героизм при обороне родной каптeрки». Бойцы отделались строгим внушением «о недопустимости распития спиртных напитков» и пожеланием передать часть продуктов персоналу санвзвода. Реквизированные у немецких офицеров пистолеты и часы велено было припрятать до лучших времeн. Шикарный «опель-кабриолет» немецкого генерала с жалостливыми вздохами отправили в распоряжение вышестоящих штабов. Пьяного до изумления немецкого переводчика, которого накачали сохранившимся с давних времeн польским самогоном, погрузили на заднее сиденье того же кабриолета. И даже выделили ему бутылку коньяка «на лечение», самую маленькую из обнаруженных в захваченных машинах с продуктами.