— Людей тебе привел, отметить надо. Давай быстрее, я тоже спать хочу, бля!
— Утром приводи. Один хер — никуда они с базы не денутся.
— Как хочешь, — пожал плечами Дон и повернулся к нам с Петровичем. — До утра поболтайтесь где-нибудь, можете поспать, если место найдете, можете перекусить в баре, он, бля, круглосуточно работает. Правила поведения на территории «Долга» у входа на стенде. Утром сюда подходите, отметки получите и гуляйте… За территорию базы вас без этих отметок не выпустят. Понятно?
Мы с Корнем переглянулись и согласно кивнули головами, хотя было вовсе ничего не понятно.
Дон вывел нас на поверхность и махнул рукой направо:
— Бар там. Через ангары и корпуса, если внутри нет света, лучше не ходите. Могут быть аномалии. В освещенных можно устроиться на ночлег. Вот еще: перед кабаком наверняка дедок сидит, умничать будет — посылайте его на хер смело! Достал уже, сука, всех. Всё, пока.
С этими словами наш провожатый растворился в темноте.
Бар мы нашли быстро, даже не пришлось ни у кого переспрашивать. Назывался он «Тегусигальпа». По крайней мере, на вывеске над входом, подсвеченной розовым световым шнуром, было написано именно это слово. Здесь, под вывеской, чуть сбоку от арки входа, стояла обычная двухместная школьная парта, за которой восседал седой мужичок с испитым лицом, носом-сливой, но в бронежилете и со стволом в руках.
— Стоять! Фейс-контроль!
Петрович ухмыльнулся.
— И чего ты хочешь, фейс-контроль? Не пущать?
— Вы эта… Пушки здесь оставляйте, амуницию. Порядок такой. Кхе…
— А, может, по репе тебе стукнуть? Чтоб к людям хорошим не цеплялся, ага?
— Чего по репе-то сразу? — обиделся сливоносый. — Не хочешь, не оставляй. Так проходи.
Корень хмыкнул и важно прошел мимо мужичка под вывеску. Я проследовал за ним. Если уж вызвался быть моим дядюшкой, пусть и командует пока. И впереди важно выступает.
У висевшего на стене стенда с «Правилами поведения сторонних лиц на территории ОП „Южный“» Корень знакомился долго, внимательно изучая каждый пункт незамысловатой инструкции. Я, глянув мельком на листок ватмана, увидел знакомое «… бла-бла-бла… ЗАПРЕЩАЕТСЯ! … вести торговлю артефактами и частями мутантов… устраивать стрельбу… ломать строения… препятствовать исполнению обязанностей… бла-бла-бла… МЕРЫ ПРЕСЕЧЕНИЯ: …расстрел, … выдворение за Периметр с передачей виновного властям… повешение за ноги…». Обычная для всех «Долговских» баз лабуда, уже набившая оскомину всему честному люду. Хорошо хоть теперь не требуют этот бред наизусть учить. Сверху над «Правилами» — незамысловатая эмблема «Долга» — три описанных вокруг одного центра красных окружности, рассеченных на сектора белым крестом. Старожилы говорили, что по первости этим знаком «долговцы» украшали свою одежду, пока не поняли, что яркая картинка здорово смахивает на мишень и очень облегчает прицеливание врагам, которых у «Долга» всегда было с избытком.
В «Тегусигальпе» было накурено и скользко: то ли пол заплевали, так что ноги разъезжаются, то ли изначально был он таким гладким, как линза у приличного телескопа, но передвигаться по нему пришлось с опаской. Народу не так чтобы очень много — свободные столы имелись — но прилично. Кто-то пил в одиночку, в дальнем углу собралась компания — человек восемь, что-то шумно отмечали, четверо играли пара-на-пару на бильярдном столе, вокруг которого заботливо были уложены прибитые к полу ковровые дорожки. Еще несколько человек — по двое-трое сидели за отдельными столиками. Один сталкер спал, склонившись столом и пуская в атмосферу пузыри. За металлической барной стойкой потеряно бродил человек невероятной худобы, одетый лишь в кожаную жилетку и камуфляжные штаны, с лицом, обделенным всякой растительностью, похожий на вяленую воблу, и так же как вобла, лишенный ушных раковин. Он что-то протирал, что-то искал, находил, отставлял в сторону и снова брался протирать, и опять бросал, чтобы снова что-то найти. Готов поспорить, что погонялово у него здесь — Череп. Как вариант — Кощей.
— Эй, любезный, — перегнувшись через стойку, Корень поманил ходячего скелета пальцем. — Вас как зовут?
— Что? — очень громко переспросил тощий бармен, не делая ни малейшей попытки подойти ближе. И приложил к отсутствующему уху ладошку.
— Тебя как зовут?!! — багровея, заорал Корень.
Народ в зале не обращал на нас никакого внимания, похоже, завсегдатаи привыкли к особенностям хозяина барной стойки.
— А! Скулл я. — бармен сделал пару неуверенных шагов навстречу Петровичу. Говорил он все также громко, перекрывая многоголосый гомон зала.
В десяточку! Таки Череп, пусть и иностранный.
— Пожрать-выпить есть? — Надрывался Петрович.
— Есть! Если деньги есть.
— Баксы принимаешь? — после слова «баксы» конец фразы Корень уже проорал в полной тишине. Слышно было только, как шары на бильярдном столе лениво бьются друг о друга.
Скулл сделал испуганные глаза, приложил указательный палец к губам, призывая Петровича к тишине, и сипло заорал, пытаясь изобразить шепот:
— Принимаю! Если много, могу выгодно обменять!
Я оглянулся. Не было ни одного рыла в баре, которое бы в этот момент не пялилось на нас. Даже спящий проснулся. Входная дверь приоткрылась, и в проеме показалась физиономия обладателя носа-сливы.
Корень задумался, а я дернул его за рукав, призывая обратить внимание на изменившуюся обстановку.
— Чего тебе, Макс? Не видишь — с человеком разговариваю? — попытался освободиться Корень, но я не отпускал его руку.
Он тоже оглянулся. Молча обозрел клиентуру и четко, почти по слогам, произнес:
— Баксов мало. На всех не хватит, — после чего вернулся к разговору с барменом. — Тогда поесть чего-нибудь на двоих накидай. И выпить по сто пятьдесят на рыло.
Скулл согласно кивнул.
Как будто кто-то включил звук: абсолютная тишина сразу сменилась многоголосым нестройным хором.
Мы сели так, чтоб не оказаться спинами к залу. Рюкзаки бросили на блестящий пол.
— Ну вот, Макс, мы дошли до бара. — Корень достал свои ментоловые сигареты и прикурил. Бросил пачку на стол. — И, знаешь, за последние сутки у меня появились смутные сомнения…
— Какие?
— Понимаешь ли, дорогой мой, я не вчера родился. Я старый, битый жизнью бродяга, и кое-чему эта жизнь меня научила. — Он снова затянулся и выжидающе смотрел на меня, буравя своими черными выпученными глазами мою переносицу.
Я молчал, ожидая продолжения.
— И если все идет ровно там, где ровно ничего быть не может, я начинаю волноваться. Понимаешь, ага?
— Нет. Ты, Петрович, если хочешь о чем-то спросить — спроси. Не надо меня разводить полунамеками. Ты меня уже с кредитом хорошо развел!
— Вот так, да? Ладно, Макс. Объясни мне, как мы прошли полтора десятка километров по самому опасному месту на земле и не вляпались ни в одну неприятность? — Он снова затянулся. — Ни аномалий, ни мутантов приличных, ничего особенного. Они как будто разбегались от нас. Первым всегда шел ты. Вел, можно сказать. Без детекторов, без опыта… Словно не в окрестностях Чернобыля, а так, за грибами в Кудряшовский бор пошел. Как? Как и чем можно объяснить подобное везение?
— Ну и как ты себе это объясняешь? — Вот же глазастый черт!
— Нет, Макс, не я. Ты мне это объяснишь. — Корень усмехнулся. — Хотя, если хочешь выслушать мою версию — изволь. Время есть. Мне кажется, ты здесь бывал. Не в Антарктике, а здесь ты прятался от меня. Да?
— Ты реально параноик, Корень! Затащил меня в эту жопу и еще я же ему и виноват, что в жопе воняет. Ничего плохого с ним не случилось! Собаки тебя сожрать ни разу не пытались? Кровососа не ты грохнул? Аномалии не попались? Лучше было бы, чтоб кто-нибудь из нас сдох? Правдоподобнее было бы? Радоваться нужно! А не в следователя играть!
— Параноик. Параноик… — Корень затянулся последний раз и потушил сигарету о торец стола. — Что ж, может быть, прав ты, а не я. Но я буду посматривать за тобой, Макс. И молиться.
— Давай, Петрович, посматривай. Смотрелки не сломай.
— Угу. — Он отвернулся к барной стойке. — Эй, хозяин, нас тут кормить будут?
Что ответил ему Скулл, я не видел. Напряженно думал о том, как до поры избавить Петровича от подозрений. Потом-то все равно будет, но до точки его довести, если уж так все неожиданно хорошо получилось, я просто обязан! Ладно, чего бы я сейчас не надумал, а прежде всего — нужен проводник, тогда можно будет и дальше ваньку повалять.
Он опять смотрел мне точно в переносицу.
— Петрович, — собравшись с мыслями, сказал я, — может, я пока по столам пройдусь, проводника поищу?
— Нет, Макс, извини, проводника поищу я. Мне спокойнее будет.
— Как хочешь, — я откинулся на спинку скамьи, с независимым видом оглядывая помещение, а Корень поднялся из-за стола и направился к ближайшей паре сталкеров. — Только вот, Петрович…
— Что? — он вернулся к своему месту.
— Я просто подумал, что если Бар на базе «Долга», то бармен обязательно стучит кому-нибудь из них. Поэтому с проводником надо аккуратнее, чтоб легенда про племянника не рассыпалась.
Корень задумчиво пожевал губами, глядя куда-то поверх меня. Потом поднялся и сказал:
— Учту.
Бродил он долго. Подручный Скулла успел поставить на стол поднос с шашлыками (не дай бог, из какого-нибудь снорка!), с красновато-коричневыми хорошо прожаренными боками, истекающие прозрачным желтоватым соком, присыпанные колечками тонко нарезанного лука; глубокую миску с вареной картошкой, политой постным маслом и обсыпанную мелкой крошкой рубленной петрушки и укропа; рыбницу с круглыми дольками маринованных огурцов; непрозрачный стеклянный графин, на матовом стекле которого какой-то умник маркером старательно вывел «Lalique»; две стопки по пятьдесят граммов, вилки, ложки, по паре картонных тарелок с логотипом «Тегусигальпа», солонку и перечницу. Ножи у сталкеров были у всех свои, поэтому в заведении на стол ничего режущего не подавалось.
Сказать, что потекли слюнки, значит слукавить, на самом деле случился настоящий приступ слюноотделения на фоне продолжительной консервно-баночной диеты. И, когда я уже схватил шампур, наплевав на возможное происхождение мяса, ко мне подсел сталкер, недавно одиноко пускавший пузыри за соседним столом.
— Привет, — от него ощутимо пахло псиной и хвоей, — приятного аппетита.
— Шпасибо, — прошамкал я, быстро пережевывая застрявший в зубах кусок.
— Да вы кушайте, кушайте. Не обращайте на меня внимания.
— Вы хотите что-то спросить? Если нет — идите за свой столик; мне для обеда зрители не нужны, я не Людовик Четырнадцатый.
— Я сейчас уйду, — он поднялся со скамейки, но снова сел. — Про баксы вы зря здесь заговорили. Опасно это. Теперь обязательно кому-нибудь захочется точно узнать количество баксов.
— И что?
— Что — «И что»?
— Я уже понял, что про баксы зря заговорили. Вы сейчас меня предостерегаете, хотите помочь, предложить какие-то услуги? К чему этот разговор?
— Я вас видел на Свалке через оптику. — Сталкер прищурил один глаз, показывая, как следует пользоваться прицелом.
Наверное, это он о том случае, когда Петрович симулировал инфаркт.
— Нас многие видели, — мне всё еще было непонятно чего ему нужно.
— С вами мужик пожилой. Это Корнеев? Иван Петрович?
Интересно как! Он тоже вышел на охоту на Петровича?
Шашлык остывал, безумно хотелось есть. Я посмотрел — куда делся Корень? А он уже переместился за стол, за которым что-то праздновала большая группа сталкеров, размахивал чужим стаканом и произносил витиеватый тост, в котором слышалось что-то вроде: «…возле горной реки… сказал аксакал… не будет больше… остался один… большой и сильный орел… убил негодяя острым… выпьем… ни один сталкер…». Дальше я не расслышал, потому что вновь заговорил носитель псино-хвойного запаха:
— Меня зовут Тачкин.
Такое прозвище я слышал. Его упоминал Зайцев, когда я спросил о возможных контактах. Пришлось внимательнее присмотреться к собеседнику: тускло-желтые глаза, соломенные, слегка отдающие зеленым, волосы, трехдневная щетина, растущая клочками, круглые, некогда сверкавшие фальшивой позолотой, а теперь истертые до матовой белизны, очки; на вид лет сорок, может быть, чуть старше. Из особых примет — детский полосатый шарфик с мохнатыми бубенчиками, закрученный вокруг немытой шеи, на правой стороне потертой коричневой кожанки темное пятно, оставшееся от оторванного нагрудного кармана. Рукава куртки замазаны чем-то черно-маслянистым. Машинное масло? Не было бы рядом Корнеева! Можно было бы и поговорить о нем, а щеголять сейчас перед Петровичем своими знакомствами в Зоне не стоит. Какие бы выгоды это не сулило. Ладно, поговорим, может, удастся узнать что-то новенькое, ведь что-то происходило здесь, пока я на Большой земле «отдыхал»? Я со вздохом отчаяния отодвинул от себя поднос с шашлыком, которому не суждено уже было быть съеденным в горячем виде.
— И что угодно от меня господину Тачкину?
Он удивился. Видно было, что удивился.
— Извините, я, кажется, обознался, — недоумение было написано на его невзрачном лице, — еще раз приятного аппетита, — он встал, — извините. Я здесь до завтрашнего вечера буду.
— Подождите, Тачкин.
Степень его удивления выросла еще выше — до открытого рта.
— Присядьте. Вы же, как я понял, старожил здесь?
— Да.
— Людей, которые здесь сейчас, всех знаете?
— Людей? — он осмотрелся вокруг, — Да, всех знаю. Кроме вас с компаньоном.
— Расскажете?
Он потер переносицу, положил очки на стол.
— Это длинно получится, — сказал сталкер, я кивнул, соглашаясь с таким предположением, — а мне на работу нужно.
Понятно, денег хочется. Чего ж ему предложить? Я ведь пуст как Сахара днем.
— Давайте так, господин Тачкин: вы мне рассказываете, а я рассчитываюсь, если найду в ваших рассказах что-то полезное. Вы же все равно хотели мне бесплатно что-то предложить?
— Ну, я же обознался!
— Это я вам об этом сказал. А если б промолчал, вы бы все мне выложили. И, возможно, это стоило бы вам дороже, чем наша невинная беседа.
— Логично, — он достал сигареты «Ватра», овальные! Где ж это такой раритет продают?! Ларек какой-нибудь в Припяти разграбили? — Но глупо как-то. Вы меня обмануть хотите?
— Помилуйте, уважаемый! Какой обман? Мы ж с вами не государственную тайну обсуждаем! Не цену поставок газа «Газпромом»! И не узлы какого-нибудь «Типтроника»? Просто дружеская беседа. Выпить хотите? Не стесняйтесь. — Я поставил перед ним стопку Корня. — Заодно и разговор живее пойдет.
Он налил себе полную рюмку, и, не дожидаясь меня, опрокинул в рот. Вытер губы рукавом и заметил:
— Вы много наливаете. Пить неудобно.
— Пятьдесят грамм — много?
— В стандартном глотке около двадцати граммов, — пояснил сталкер, — когда в посуду налито больше, приходится пить в два глотка. А это, при мерзком качестве здешнего продукта, не всегда приятно.
Надо же, на эстета тонкого нарвался! Теперь я почти точно знал, кто на графине намалевал «Lalique». Я сочувствующе покачал головой:
— Надо же! А мужики и не знают! Ладно, вернемся к нашим… сталкерам.
— С кого начать?
— А с себя и начните.
— С себя? Что ж, какая разница? — Произнес Тачкин, закуривая свою вонючую «Ватру». — Я не очень удачливый сталкер. Далеко не хожу, а близко уже все давным-давно все выгребли. Так по мелочи перебиваюсь: если кого к яйцеголовым сопроводить, мутанта не слишком опасного поймать или застрелить. Раньше далеко ходил. Даже до Припяти пробирался. А теперь словно боюсь чего-то. Знаете, как высотобоязнь бывает? Это не когда голова кружится от высоты, а когда сердце на самом деле останавливается, дышать невозможно, руки-ноги не слушаются и в голове пустота абсолютная? Вот так и у меня с некоторых пор. И главное, понять не могу — почему? Ничего особенного не случалось, а стоит хоть подумать серьезно о Радаре или там Рыжем лесе, и все! Приступ обеспечен.