— Не звонила, не писала, — честно призналась она, мысленно усмыляясь, что бабуля так и не догадалась о другом способе.
— Вот и молодец, — покивала тетя Дуся. — Я считаю, что у каждого должны быть свои убеждения. Лично я убеждена, что нужно выпить! — очередной раз отсалютовав бабуле, она выпила остатки напитка, а Фима опять улыбнулась. Всё же веселые они дамочки, что баба Мара, что тётя Дуся. Девушка хотела бы не растерять задор к такому преклонному возрасту.
Бабуля тоже сделала глоток, и потянулась к лимону, чтобы сдобрить им губы, прикрывая от кислоты глаза.
— И вообще, как сказал один умный в древности: «Разлука научит тебя любить по-настоящему».
Фима фыркнула. Ей уж точно ничему учиться не нужно было. Она прекрасно понимала, что такое любить и любила. И в ответ она могла бы возразить, что расстояние убивает чувства, и это всем известная мудрость, но бабуля продолжила философствовать, даже не глядя на экран комфона, а исключительно на свою приятельницу, которая на несколько секунд пропала из объектива. Зато послышался характерный звук льющейся воды. — Но это, конечно же, не к нам относится, это он для мужчин говорил. И вообще, ни один мужчина не сможет никогда понять женщину.
— Ну да, я саму себя не всегда понимаю, — вновь появилась тётя Дуся, ставя фарфоровые чашечки на блюдца, ворча себе под нос, — а тут мужчина. Эх, бедненькие, тяжело им с нами.
Подруга бабули взглянула на Фиму, которая кивнула, молча соглашаясь с её изречением.
— А нам с ними? — обиженно переспросила баба Мара, а Фима ещё горестнее вздохнула. Мужчины и женщины, словно на разных планетах родились, настольно разные, что даже раса не важна, всё равно сложно понимать, что творится в голове противоположного пола.
— Ладно, я спать. А вы много не пейте.
— А мы не пьём, — встрепенулась тётя Дуся. — Мы думаем.
Фима улыбнулась.
— Ладно, моя хорошая, давай не скучай. И главное, держись. Будь сильной. И развейся на коронации.
— Стоп-стоп! — выпалила Фима, когда бабуля чуть не выключила связь. — Какая коронация?
— Фимочка, деточка, ты чего совсем из жизни выпала из-за этого красивого, но глупого Хама? Коронация завтра у вас там в империи. Император объявит о своем приемнике и передаст ему власть.
Бабуля покачала головой, а Фима покраснела. И правда, что-то совсем не о том думала она и не замечала ничего вокруг. Ведь принцы водили её по дворцу, а он был слишком торжественный, словно праздник намечался.
— Идиотка, — тихо шепнула она в темноту комнаты и решила, что спать ложиться рано. Нужно было почитать новости, чем она и занялась, воспользовавшись для поиска тилингом. Его возможности были более обширны, чем земного девайса и вскоре девушка уже читала местные новостные сайты, найдя подробности как истории, так и план проведения торжеств по случаю коронации, которые были назначены через день, а не завтра, как заверяла бабуля. Имя претендента пока держалось в тайне по старинным традициям, но многие догадывались, что младший принц дома Алой Зари займёт трон. Уснула Фима только под утро, а разбудили её Александр и Пирс. Именно тогда, когда девушка хотела побыть одна в библиотеке.
— Сегодня прибудет президент, — тихо шепнул Саша, устраиваясь напротив неё.
— Да и республиканцы тоже прибудут.
— Майор сказал приглядывать за тобой.
— Чтобы не сбежала? — удивилась Фима, хотя радость от новости, что прибудут атландийцы, на миг вспыхнула в груди.
— Наверное, тебе лучше знать, — усмехнулся Пирс. — Чего читаешь? — полюбопытствовал он и тут же скис, когда увидел лаудунские иероглифы.
— Этикет, — невозмутимо отозвалась Фима, весело подмигивая расстроенному лейтенанту. — Пытаюсь понять, что принято дарить на коронацию.
— Ты вообще ничего не должна дарить, — отозвался Саша. — У имперцев любые дары от женщины воспринимаются как предложение.
— Я знаю, — тяжело вздохнула Серафима.
В империи царил очень страшный патриархат и женщины обязаны были поклоняться мужчинам. Но иерархическая структура делала поблажки некоторых дамам высокого положения, и те имели право командовать мужчинами из низов.
— Порядки у них конечно зверские. Я тут на одну взглянул, так меня чуть не растерзали её родственники.
Фима покачала головой, не представляя, как же выживают лаудунки в таких варварских условиях. А ведь имперцы старшая раса. С них надо брать пример. Вот только примеры бывают разные. Если за атландийцами хочется повторять, то за имперцами нет. Они как живой пример закосневшего развития социальной структуры общества.
Закрыв файл, девушка воззрилась на мужчин, которым явно было скучно.
— Ну и чем займёмся? — тихо спросила она у них, и те предложили погулять, пока остальные ищут следы таинственной организации.
Пирс так и норовил приобнять Серафиму, поддержать за локоток, постоянно травя шутки и рассказывая про аэробайки и гонки.
Серафима не выдержала, остановилась, развернулась лицом к лейтенанту и, подавшись к нему, обняла.
— Прости, я понимаю, что ты в меня влюбился, но, увы, мы никогда не сможем быть вместе.
— Почему? — опешил Пирс, придерживая девушку за талию.
— Я зануда, — улыбаясь отстранилась Серафима, — зубрила, я тащусь от истории. Гонки для меня уже пройденный этап, я не болею ими, хоть и знаю практически всё. Понимаешь?
Саша рассмеялся, опуская взгляд, чтобы не обидеть друга. Затем всё же решился добавить:
— И она влюблена в другого.
— В атландийца? — уточнил Пирс, нисколько не расстроившись.
— Не просто в атландийца, а в самого мерзкого и противного.
— Эй! — весело прикрикнула Фима. — Он очаровательный Хам, самовлюблённый нарцисс, но тем не менее он мой.
— Ну я же лучше, — возмутился Пирс и попытался обнять девушку, но та залилась смехом, покачала головой.
— Поверь, с ним никто не сравнится.
— Эгоцентричен не в меру. Он Сильнейший, Пирс. Так что смирись и найти другую.
— Такой, как Фима нет, — обиженно шепнул лейтенант, а девушка опять покачала головой.
— Есть намного лучше. Потому что она станет твоей. Просто не опускай руки, — Фима замолкла на полуслове от озарившей её мысли, разглядывая кисти рук лейтенанта, плетьми висящие вдоль тела. Всё же пошлость бабули заразна. Мысли глупые так и лезут, да образы, очень реальные и живые. Чем обычно военные в казарме по ночам без женщин занимаются? Наверное тем же, чем и она в кровати, вдали от любимого. Мысленно застонав, девушка одёрнула себя и заставила поднять взгляд, правда, в лицо смотреть лейтенанту не могла, было стыдно за себя. — В общем, ищи и главное верь, — закончила свою мысль девушка, надеясь, что мужчины не заметили предательского блеска.
Видимо это судьба. Иначе как объяснить, что Фима, идущая за Сашей, оказалась в том самом месте, где она когда-то встретила Шшангара, и сейчас, как полтора года назад, принц рисовал.
— Госпожа Заречина, приятно снова видеть вас, — шипяще произнёс рептилоид разворачиваясь. Четверо охранников не подпускали к нему близко, но и земляне не стремились приближаться.
— Я думала, вы готовитесь к церемонии.
Фима вежливо улыбнулась принцу. Она его с самого утра не видела и, уточнив, чем он занят, решила посвятить свободное время поиску доказательств появлении землян.
Шшангар отвернулся, и Фима остро почувствовала, что обидела рептилоида.
— У меня есть более важные дела, чем зубрить клятвы и церемониальные фразы. Я готовлю вам прощальный подарок, госпожа Заречина. Прошу, подойдите, я хочу, чтобы вы увидели его.
Девушка смело прошла мимо охранников, оставив позади своих спутников.
Глава 9
Творческие люди — это уникумы, выпадающие из общих правил. Принц был именно таким. Глядя на него у Серафимы начинался приступ жалости. Она два часа изображала из себя искусствоведа, хотя не особо понимала многие символики, в которые рептилоид вкладывал особенный смысл. Он пытался ей объяснить, а Фима кивала, удивляясь замысловатости чужого разума.
Всё что видела девушка — это красивую историю, полную тоскливого желания вырваться на свободу. А Шшангар уверял, что на чёрном полотне, искрящемся бриллиантами, изображена надежда. Он рисовал звёздную ночь в глазах рептилоида. Интересная задумка, особенно манера исполнения. Звёзды были настоящими бриллиантами, которые Шшангар крепил на особенный клей. Вот только никакой надежды в этой картине для Серафимы не было. Обречённость, тоска, как, впрочем, и на других полотнах принца.
— Если честно, то я никогда не понимала людей, стремящихся к одиночеству. Лично я его боюсь.
— В одиночестве много плюсов. Ты можешь познать себя, — мягко отозвался принц, а Серафима пожала плечами.
— Видимо, я так глубоко себя познала…
— Нет, мне кажется, ты боишься остаться сама с собой наедине. Поэтому и страх перед одиночеством.
Девушка усмехнулась. Рептилоид возможно был прав. Одиночество пугало Серафиму.
— Один человек мне сказал что одиночество удел Сильнейших.
— Очень мудрое высказывание.
— Значит вы сильный, ваше высочество, — подластилась Фима, разглядывая новые звёзды на своём будущем подарке.
Шшангар замер, напряжённо всматриваясь в безмятежное лицо землянки, которая даже не заметила его внимания, любуясь игрой света на гранях мелких драгоценных камней.
Сильный? Он сильный? Принц никогда ни от кого не слышал подобного комплимента. Он был кем угодно: и великим, и надеждой, и гарантом, но никто не считал его сильным. Наоборот, все пытались продавить его под себя.
Серафима обернулась, удивлённо моргнула.
— Что-то не так? — уточнила она, а принц улыбнулся.
— Вы удивительная, госпожа Заречина.
Серафима смутилась.
— В последнее время мне об этом часто говорят, только я не понимаю в чём моя удивительность. Мне кажется, я обычная.
Рептилоид вновь замер, услышав эхо своих мыслей в словах землянки. Обычным и он себя считал, поэтому и страшно было поверить, что он сильный.
— Ваша исключительность в том, что вы притягиваете других, — решил поделиться своими наблюдениями принц. — Вы словно магнит. И хочется с вами быть рядом, общаться.
Фима опустила взгляд. Приятный комплимент от его высочества немного смущал.
— Я всегда хотела иметь много друзей, но, увы, никто не остаётся рядом, — тихо шепнула она оглядываясь.
Саша показал ей на комфон, и в следующий миг ей пришло сообщение. Ребят вызвал майор, и они оставили девушку. А принц лишь краем глаза проводил сопровождение Серафимы. То, что бравые мужчины вовсе не для охраны госпожи Заречиной стало понятно, как только её поселили в выделенных апартаментах. Никто из них ни разу не пришёл проведать гостью принца, заперлись в комнате самого старшего и долго что-то обсуждали, установив «глушилки». Принц забавлялся чужой игрой. Всем что-то надо было, и никому дела не было до желания самого принца. Даже земляне и те имели свой тайный интерес.
Шшангар украдкой следил за Серафимой, ожидая от неё подвоха в любой момент. Сегодня она выбрала красивое платье небесного цвета длиной до колена. Оно оттеняло её туманные глаза. Избранница Сильнейшего, несомненно, по земным меркам была красавицей и поражала мужчин своей естественной природной красотой. Это Шшангар прекрасно понимал и отмечал, как вьются молодые земляне вокруг неё, пытаясь привлечь её внимание или добиться расположения. Густые тёмные брови, длинные ресницы, всегда серьёзный и даже слишком взрослый взгляд, но пухлые губки смягчали его.
Принц не понимал, почему она медлила. Он всё ждал, что землянка покажет наконец своё истинное лицо, заглотит приманку, ведь прилетела, приняла его приглашение, но его гостья витала в облаках. Думала о чём-то своём и улыбалась, открыто и тепло. Ведь всем известно, что она заодно с Сильнейшим. Так отчего же рядом с ней рептилоид чувствовал себя защищённо, словно она ему друг, равная, та, кто не ударит в спину? Она стала другой за те полгода, что они не виделись, повзрослела, в ней появилась женственность, но при этом осталась прежняя непосредственность. Друг, который, как и все, стал врагом и словно не понимал этого.
— Одиночество пугает тем, — мягко заговорил Шшангар, когда девушка убрала комфон в карман пиджака, — что открывает дверь к своим собственным чувствам.
Фима подняла взгляд на принца и вдруг задумалась о Ходе. Свои собственные чувства? Она вспомнила, как испугалась известия, что Ход читает её мысли, как мелочно подозревала его во влиянии на неё. И что же получалось? Дантэн дал ей шанс разобраться в себе. В своих собственных чувствах. Понять, чего, собственно, сама хочет.
Атландийцы однолюбы. В который раз она напомнила себе, что Ход признался ей в любви. Она для него стала единственной, как и он для неё. Она оставалась верна ему, даже сильно обидевшись. Верна себе. Ход словно учил её. Хотел, чтобы она поняла, чего хочет именно она. И гражданство тут было ни при чём. Лишь её собственные желания?
— Господи, — потрясённо выдохнула Фима, потревожив рептилоида.
Его рука дрогнула, а драгоценный камень скатился с полотна и упал в траву, где и затерялся. А Заречина расхаживала за спиной принца, сильно тревожа его всплеском оригинальной смеси чувств. Озарение, разочарование, облегчение. Всё было настолько острым и бурным, что принц никак не мог понять состояние своей гостьи.
Серафима долго не могла успокоиться. Так вот чего хотел Дантэн — чтобы она подумала. Не хотел давить. Свобода, то, что так бережно блюдут атландийцы. Свобода выбора, возможность принятия своих собственных решений. Девушка готова была разрыдаться от облегчения и обиды.
— Вот честное слово, атландийцы такие трудные для понимания, почему нельзя просто сказать словами, а? — обратилась она к принцу, который пожал плечами, продолжая приклеивать бриллианты.
— Республиканцы вообще очень странная раса. Ещё в Древности они принимали порой шокирующие решения. И я был крайне удивлён, когда узнал, что вы решили стать подругой для одного из них.
Серафима вздохнула расстроенно. Все думают, что это она решила. Все, кроме неё. Девушка же считала, что во всём виновато её сердце. А может и сам Дантэн. Он настолько невероятный, что сложно в него не влюбиться, хотя он и бесил, крайне часто.
Руки даже зачесались позвонить и высказаться. И не прикажешь же ему, не заставишь забрать её, слишком разные весовые категории для такого противостояния. Нужно что-то другое, что-то весьма хитрое, древнее.
— Или это не ваш выбор? — Фима долго не отвечала, заинтриговав принца.
Серафима даже не сразу сообразила, о чём её спрашивал рептилоид, и рассеянно воззрилась на него, пока не вспомнила суть разговора.
— Мой-мой, — успокоила она Шшангара, а заодно и себя. Отказываться от Дантэна она точно не собиралась. Ей нужно было подумать и понять, готова ли она к решительным и судьбоносным шагам в своей жизни.
— А вот у меня выбора и нет, — тихо обронил принц, поглядывая на охранников. Шширанши не оставлял младшего принца без присмотра. Таков был их уговор. Каждый жаждал получить своё. Девушка перестала расхаживать за спиной принца, встала рядом.
— Так не бывает, — возразила она. — Как говорит моя бабуля: «Даже если вас съели, есть два выхода: либо вверх, либо вниз».
Рептилоид усмехнулся, а Серафима заметила, как блеснули его глаза и расширились вертикальные зрачки.
— Нет, ну вот честно, чего вы рефлексируете. Не пора ли уже взять себя в руки и действовать? Вот чего вы боитесь? — наступила на больную мозоль Фима, от чего принц поморщился.
— Вам ведь известно, я не хочу становиться императором, но моим мнением никто не интересуется.
— Ну и ладно, сами виноваты, — легкомысленно отмахнулась от скорбных ноток в голосе принца Фима. — А вы назло станьте императором. Император, он же кто? Правильно — верхушка власти.
— Я не хочу. Мне власть не нужна. Я хочу свободы. Я хочу заниматься тем, к чему лежит душа.
Серафима грустно вздохнула.
— И я хочу, но! Свобода бывает разной. Нищий свободен от обязательств, но вынужден довольствоваться теми подачками, которые кидают ему прохожие. Он ненавидит их за это, но и не сможет прожить без них. Его свобода соизмерима с одним днём. Эйфория от такой свободы проходит быстро. Она пьянит тем, что нет оков ответственности, но взамен забирает возможность реализации. На кисти, краски и холст нужны деньги, а где он их возьмёт? А есть другая свобода, свобода править чужими жизнями, нести ответственность за государство и творить в своё удовольствие, организовывать выставки, помогать таким же, как вы, уникальным творцам, устраивать для них вечера, общаться, делиться тайнами мастерства, духовно обогащаться.