Я огляделся в надежде увидеть между окружавшими меня деревьями Уитанни, но моей кисы нигде не было видно. Да ладно, пусть охотится. Принесет мне свежего мяса на ужин. Кстати, пора искать место для ночлега, небо начинает темнеть.
Вон за теми деревьями над равниной поднимается небольшая возвышенность, а на ней, как показывает карта, есть старое святилище ши. Те самые каирны, о которых говорил мне Даэг. Лучше места для ночевки не придумать, плохо только то, что на вершине холма негде укрыться от ветра. Но это не так страшно.
— Н-но! — сказал я и легонько стукнул своего мерина пятками. Конь пошел быстрее. Снег звонко скрипел под его копытами.
На возвышенность мы поднялись быстро. Да, вот оно святилище, торчащие из снега угловатые, поставленные торчком глыбы гранита. И несколько сосен, окруживших сооружение. Я спешился, глянул на заснеженную равнину, по которой то тут, то там пробегала поземка, и понял, что очень хочу согреться и поесть.
Сегодня тепло, где-то около нуля. И вот-вот начнется снег — вокруг меня уже летают снежные мухи.
На окраине леса показались всадники. Четверо. Я заметил их сразу, как только они выехали из-за деревьев. Внутри шевельнулось нехорошее предчувствие.
Просто путники? А если путники, почему съехали с дороги? Едут в мою сторону, разворачиваясь цепью. И, похоже, по моим следам.
Еще мелькнула мысль спрятаться. Но мой конь стоит на виду, и они его наверняка увидели.
Вот черт!
Всадники ехали так быстро, насколько позволял им снег. Я еще надеялся, что худшего не случится, но тут из-за деревьев выскочили сразу два вильфинга и помчались прямо в мою сторону.
— Вон он! — донеслось до меня.
Убежать не получится. Что ж, будем драться. Только вот где моя защитница?
Один из всадников остановился, вскинул какой-то длинный предмет. Сверкнула вспышка, и пуля просвистела прямо у моего уха. Я спрятался за камень, сжимая посох Алиль, а конек, испуганный то ли выстрелом, то ли близостью оборотней, рванулся вниз и поскакал в сторону гор.
Когда я выглянул, всадники были довольно далеко, а вот их гончие твари уже подобрались ко мне метров на сорок. Если бы не глубокий снег, они были бы рядом. Я их мог хорошо разглядеть. Какая-то новая разновидность: крупнее тех, что сопровождали меня в поисках купин ши, коренастые, с пятнистым узором на шкуре, морды массивные и тупые, как у гиен, круглые уши.
Страшные твари. Но прошли те времена, когда меня можно было испугать…
Собравшись, я скастовал на переднего вильфинга руну «Сафр». И в то же мгновение увидел черно-белым зрением, что размашистыми прыжками несусь на вершину, к каирну, где едва заметна застывшая с посох в руке человеческая фигура. Бешеная жажда крови переполняет меня, и я не могу утерпеть до вершины, особенно если есть жертва поближе. Поворачиваюсь навстречу бегущему за мной собрату, прыгаю и хватаю его за горло. Горячая, пахнущая псиной и медью кровь струей ударяет прямо в гортань, обжигая и опьяняя, как алкоголь.
Действие руны продолжалось лишь несколько секунд, и я, очнувшись, увидел, как еще мгновение назад подвластный мне вильфинг вгрызается в глотку своего собрата. Над моей головой опять свистнула пуля, и миг спустя я услышал треск выстрела, совсем близко. Орденские охотники были уже в сотне метров от меня — двое справа, двое слева. Брали в «клещи», паскуды.
Вильфинг, освободившись от действия заклинания, бросил свою жертву и, хрипло залаяв, рванулся ко мне. Нас разделяло метров восемь-десять, и я уже приготовился отбиваться от твари посохом, но тут меня будто ветерок обдул. Серебристая тень рванулась мимо меня к вильфингу, сбила оборотня в снег и с рыком размозжила ему череп ударами лап.
— Уитанни! — заорал я в диком, неописуемом восторге.
Охотники как один повернули головы, увидели гаттьену. Крайний слева, с арбалетом, вскинул оружие, но Уитанни в великолепном прыжке опрокинула его в снег вместе с конем, рванула за горло клыками, и метнулась к следующему всаднику, лихорадочно забивавшему заряд в дуло пистоля. Повалила его, как и первого вместе с конем, походя, без особого напряга, и понеслась к двум последним охотникам, разворачивающимся навстречу гаттьене. Один из них завопил, выхватил из ножен палаш, но Уитанни не дала ему ни малейшего шанса. Рык, противный хруст, который я услышал даже на таком расстоянии — и рука с зажатым в ней палашом, оторванная по самое плечо, упала в снег. Четвертый струсил, стал разворачиваться, но гаттьена вцепилась в круп коня обеими лапами, и лошадь с холодящим сердце ржанием упала на колени. Всадник вывалился из седла, и гаттьена подмяла его передними лапами, скаля окровавленные клыки у самого лица.
— Уитанни, не убивай! — крикнул я, проклиная глубокий снег, который не давал мне бежать быстрее. — Постой!
Гаттьена стояла над бесчувственным охотником, тяжело дыша и роняя окрашенную кровью слюну с морды. Я присел над поверженным орденцем, начал хлопать по щекам. Тот, наконец, открыл глаза, и его красную, измятую, заросшую редкой бородой физиономию исказил ужас.
— Убери ее! — взвыл он. — Во имя Вечных!
— Уберу, если ответишь на пару вопросов, — сказал я, ухватив его за ворот. — Только правдиво, ублюдок, иначе сдохнешь страшной смертью.
— Все скажу! Все!
— Вас Лёц послал, так?
— Да, господин. Несколько групп. Они ищут тебя.
— Где де Клерк?
— Господин, я не понимаю, о чем вы!
— Менестрель, которого Лёц забрал из Вальфенхейма. С ним еще девушка была. Говори!
— Бард и девушка? О, помню, помню, господин. Я видел их.
— Где они? — Я изо всех сил тряхнул орденца, занес посох.
— Постойте, постойте, не убивайте! Я скажу. Они в Волчьем…
Охотник не договорил — за моей спиной грянул выстрел, и раздался жалобный, почти человеческий, стенающий крик Уитанни. Я обернулся, увидел, что моя гаттьена как-то странно, судорожными рывками, ползет по снегу к охотнику, пытающемуся выбраться из-под мертвой лошади, и в руке у охотника — дымящийся пистоль. Я побежал к нему, чтобы добить подонка, но Уитанни добралась до стрелявшего раньше меня и снесла ему лапой лицо и половину черепа. А потом бессильно повалилась в снег и задышала тяжело и часто.
— Уитанни! — Я опустился рядом с ней, начал ощупывать, чувствуя, как сотрясают ее тело судороги. — Уитанни, что с тобой? Уитанни!
Я нашел только одну рану, точнее нащупал — над левой передней лапой, в плече. Странно, но крови совсем не было, только плотная шишка. Когда я надавил на нее, гаттьена вскрикнула. Я похолодел. Господи, неужели опять яд?
Я повернулся к охотнику, о котором почти забыл, и вовремя — негодяй, оправившись от ужаса и решив, что пришел его черед разобраться со мной, дотянулся до своего самопала и трясущимися руками насыпал на полку порох из пороховницы. Я так врезал ему по черепу, что посох едва не вылетел у меня из рук.
Теперь все мои мысли были об Уитанни. Пока я разбирался с последней вальгардской сволочью, моя девочка перевоплотилась и я, глядя на то, как судорожно и тяжело она дышит, подумал, холодея всем телом, что гаттьены, наверное, всегда превращаются перед смертью в людей. Я вспомнил, как пытался спасти Уитанни в ту ночь, когда мы познакомились с ней, и больше не мог сдерживаться. Горло у меня перехватил спазм, и слезы хлынули из глаз.
— Нет, не надо! — шептал я, прижимая голову Уитанни к груди. — Нельзя! Най хенна, Уитанни! Най хенна! Не бросай меня!
— Больно, — прошептала она.
— Сейчас! — Я скинул с плеча сумку с той решимостью, которую дает только беспросветное отчаяние. Вывалил на снег содержимое. Открыл футляр с инструментами, ухватил ланцет. — Будет больно, любовь моя, но ты сильная.
Она что-то шепнула — я не расслышал что. Подложив ей под голову свою куртку, я раскрыл плащ Уитанни и увидел рану в левом плече. Ее окружал вздутый синеватый отек, от которого на левую руку и вниз, к левой груди, протянулись странные, похожие на тонкие ветвистые корни, отростки. Кожа вблизи от раны выглядела как тонкий полупрозрачный пластик, сквозь который я мог видеть проходившие под кожей кровеносные сосуды. И смутные контуры конической пули, засевшей в тканях. Странно, что нет ни капли крови. Отчаяние вновь охватило меня — если это яд, у меня нет противоядия. И настойки лигрох нет. Ничего нет.
Я вылил на рану остатки приготовленного на спирту желудочного эликсира, и Уитанни застонала. Это, как ни странно, вернуло мне надежду: если она чувствует боль, значит, странный яд еще не впитался в ткани. Надо скорее извлечь пулю.
Я заметил, что зловещие отростки продолжают удлиняться, один уже достиг локтя. Решившись, я расширил рану и начал нащупывать пулю. Уитанни заскрежетала зубами, на лбу у нее выступила испарина.
— Терпи, милая, терпи, — шептал я, — солнышко мое, киса моя, красавица… Если больно, это хорошо. Это ты еще жива. Сейчас, я только…
Лезвие ланцета скрипнуло по металлу. Я осторожно начал выталкивать пулю из раны, молясь, чтобы Уитанни хватило сил и мужества вытерпеть и эту процедуру. Вот она, проклятущая!
Уитанни дернулась, застонала. Я смотрел на пулю, вроде бы самую обычную, и волосы у меня шевелились, как живые.
— Серебряная пуля! — прошептал я.
Я не мог ошибиться, пуля была слишком легкой для свинцовой. Прежде я нигде, ни от кого не слышал, что орденские охотники используют серебряные пули для охоты на оборотней. Откуда они узнали? Уж не от покойного Маргулиса ли?
— Ах ты, подонок! — Я заскрипел зубами. — Да чтоб тебе в аду…
Тут я осекся, потому что увидел, что из раны обильно потекла кровь. Живая, темная, горячая. Надо было наложить повязку. Пока я трясущимися руками рвал чистую холстину из сумки на бинты, заметил, что отек стал меньше и похожие на корни отростки, отходящие от раны, начали исчезать. Меня бросило в жар, сердце заныло от радости.
Стало совсем темно, когда я закончил перевязку. Уитанни спала, и ее дыхание было ровным и глубоким. Я взял ее на руки и понес к каирну, где оставил свой плащ. Не помню, сколько я шел — время, пространство больше не имели никакого значения. Я боялся только двух вещей: что уроню Уитанни в снег, или же она очнется, и я услышу страшное: «Уитанни мрррать».
На вершине гулял ветер. Я укутал Уитанни в свой плащ, сел рядом на корточки, глядя ей в лицо. Оно было по-детски спокойным и необыкновенно красивым. И я снова заплакал. Не от отчаяния, от боли.
— Она не умрет, — сказал женский голос.
Я вздрогнул, обернулся. У одного из камней стояла Алиль.
— Не плачь, Ллэйрдганатх, твоя гаттьена не умрет, — богиня сделала шаг в мою сторону. — Ты извлек серебряную пулю, и разрушительное действие серебра прекратилось. Ее рана скоро заживет.
— Надеюсь, — я вытер слезы. — Кроме надежды у меня ничего нет.
— Я пришла не успокаивать тебя, Кириэль. Ты боишься потерять Уитанни, и я поняла это сегодня. Ты искренне и горячо любишь ее, и она привязалась к тебе. Странный союз гаттьены и человека, такого прежде никогда не бывало. Я сама удивлена.
— Что ж тут удивительного?
— Ты прав. И я хочу сказать тебе вот что, Ллэйрдганатх: когда придет время, я могу снять с Уитанни оковы Служения, и она станет обычной женщиной. Не гаттьеной. И вы сможете иметь детей, если захотите. Но есть нечто, что ты должен знать. Твоя цель — вернуть де Клерка в ваш мир и вернуться туда самому, ведь так?
— Да, Алиль.
— Уитанни не сможет последовать за тобой воротами Омайн-Голлатар. Это неминуемо убьет ее. Она дитя нашего мира, и ей не дано его покинуть.
— Я не смогу взять ее с собой?
— Да, Кириэль. Это правда. Ты человек необычный, такой же, как и твой отец. И тебя, и его цепь событий связала сразу с двумя мирами, этим и вашим. Ты сможешь покинуть Элодриан, но тебя ждет выбор — либо навсегда остаться в этом мире и сохранить любовь Уитанни, либо покинуть нас и расстаться с Уитанни навечно. Это не моя прихоть, Ллэйрдганатх. Законы мироздания суровы и незыблемы, и ни богам, ни людям их не изменить. Подумай над моими словами.
— А де Клерк?
— Ты знаешь ответ на свой вопрос. Де Клерк обязан вернуться обратно, в ваш мир, иначе все мы погибнем. Погибельная тень Айтунга окончательно накроет Элодриан, погрузив нас в вечную тьму. Даже тебе этого не остановить.
— Алиль, — произнес я, захваченный новой мыслью, — ведь если де Клерк вернется обратно в свой четырнадцатый век, в то время, когда он еще не встретил колдуна Тейо, я не смогу родиться. Меня просто не будет. Ни в моем мире, ни в вашем. Ведь он мой отец.
— То, что случилось, уже случилось. Возвращение де Клерка домой не отразится на тебе, Ллэйрдганатх. Оно остановит действие Духа разрушения. Не мучай себя напрасными страхами.
— Я не боюсь, — сказал я, глянув на безмятежно спящую Уитанни. — Но ведь и я, если останусь в вашем мире, могу невольно принести в него дух нашего мира!
— Нет. — Тут Алиль улыбнулась. — Вы с отцом слишком разные. Не жди рассвета. Уитанни нужна помощь, и Даэг может ей помочь. Возьми лошадь и вези ее в Лиден-Мур. Чем быстрее ты привезешь ее к Даэгу, тем быстрее она поправится.
— Спасибо тебе, Алиль.
— За что?
— За правду.
— Спеши, Ллэйрдганатх, — богиня начала таять в воздухе, превращаясь в полупрозрачный, колышущий силуэт. — Приходит время твоей главной битвы…
Глава одиннадцатая
— Она будет жить, — сказал Даэг ан Грах, выйдя из шатра, где лежала Уитанни. В руке у него была фляжка. Эльф поднес ее к губам, сделал глоток и передал мне. Крепкий душистый самогон ударил в небо и теплом разлился по моим внутренностям, согревая и успокаивая.
— Я верю в это, — я вытер рот рукой и отдал фляжку эльфу. — Но я боюсь неожиданностей.
— Гаттьены живучи, — ответил Даэг. — Их жизненная сила кроется в животворной магии Алиль, которой щедро напитана наша земля. Но в этот раз ее спасло чудо. Ты вовремя извлек пулю. Еще немного, и магия серебра убила бы ее.
— Вот она, — я протянул ему пулю, извлеченную из тела Уитанни. Старый эльф взял ее двумя пальцами, поднес к глазам.
— Даже не предполагал, что серебро может быть таким смертоносным, — произнес он. — Но все логично. Дух разрушения последователен во всем. Ты передал нам секрет альдорской стали, а наши враги узнали об убийственном воздействии серебра на гаттьен. Вполне предсказуемый поворот событий.
— Это из нашей мифологии, Даэг. В моем мире считается, что оборотня можно убить только серебряной пулей или серебряным клинком.
— В твоем мире есть оборотни?
— Иногда мне кажется, что их даже больше, чем хотелось бы. Только не все могут увидеть их истинное звериное обличье.
— Я понимаю, о чем ты говоришь, — старый эльф вернул мне пулю. — Подари ее Уитанни. Пусть носит на шее, как талисман.
— Это все Маргулис, — со злобой сказал я. — Даже не сомневаюсь в этом. Он их просветил.
— Маргулис?
— Человек, из-за которого я попал в ваш мир. Но я вернул ему долг с процентами.
— Может быть, ты ошибся, убив его, — неожиданно сказал эльф. — Но я не могу тебя осуждать. Это был бой, а в бою мы мыслим иначе.
— Да, — сказал я, — точнее, не мыслим совсем. У меня был исцеляющий посох, а я даже не вспомнил о нем. И чуть не погубил Уитанни.
— Это было замешательство. Не вини себя, Ллэйрдганатх.
— Даэг, я хочу видеть ее.
— Успокойся, во имя вечности. Она в порядке. Но уж если не веришь мне, то иди. Я буду в своем шатре.
Уитанни лежала на койке, укрытая меховым одеялом до подбородка, и была в сознании: увидев меня, он улыбнулась и попыталась поднять голову, но я жестом велел ей лежать неподвижно. Придвинул табурет, сел рядом, взяв ее теплые пальчики в свою ладонь.
— Уитанни не мрать, — сказал я, чувствуя, что у меня опять закипает в горле. — Все хорошо, солнышко мое.
— Уитанни а-тарр круанн, — ответила она слабым голосом.
— Да, немножко болеешь, но ты обязательно поправишься. И мы снова будем гулять вместе по дорогам Элодриана. Ты и твой ллеу.
— Йенн, — сказала она, и у меня сжалось сердце. Наклонившись, я поцеловал ее в губы.
— Ты меня так больше не пугай, ладно? — шепнул я ей на ушко. — Я чуть с ума не сошел от горя.
— Ллеу прирр, — хихикнула Уитанни.
— Милая, — решился я, — Алиль говорила со мной. Она пришла, когда ты была без чувств там, у святилища. И она сказала мне, что…