Я быстро отпер замок, сбежал вниз по лестнице и оказался в огромном сводчатом полуподвале, освещенном несколькими масляными фонарями на столбах и дневным светом из пары полукруглых окошек. В световых лучах плясали пылинки, пахло сыростью, падалью, перегноем, горелым жиром, но еще я почувствовал резкий звериный запах — такой бывает в плохо вычищенной клетке крупного хищника. Прямо передо мной открывался закрытый мощной решеткой проход в замковую темницу, и я было шагнул вперед, но тут увидел движение в темноте за дверью и остановился, подняв посох.
Это был Лёц — я сразу узнал его. Он был в длинной, до колен кольчуге и орденском белом плаще, а в правой руке держал меч, ту самую скале, которую когда-то показал мне в замке Гальдвика. И еще, Лёц улыбался.
— Я знал, что это твоих рук дело, — сказал он, продолжая улыбаться. — Все к этому шло. Непобедимый Ллэйрдганатх должен был прийти сюда, и он пришел. Прямо ко мне в руки. Вот ведь как бывает.
— Мне не нужна твоя жизнь, Лёц, — сказал я. — Отдай мне де Клерка и Веронику, и я обещаю, что ты уйдешь отсюда живым.
— Неужели? — Лёц выбросил руку с мечом вперед, направляя на меня его острие. — Я должен пасть на колени и благодарить тебя за милосердие, так, крейон? Целовать тебе ноги? Не дождешься. Это был мой план, и он сработал.
— Какой, к чертям, план?
— Я недооценил тебя во время нашей первой встречи, крейон. Это была моя первая ошибка. Там, в замке Гальдвика, я принял тебя за шутку богов, за недоразумение — крейон, каким-то образом получивший дар находить купину ши. Ты показался мне забавной человекоподобной зверюшкой, которую я хотел использовать в своих целях. Но все вышло немного иначе. Сначала я не мог понять, почему мой план сорвался так неожиданно, но потом узнал, кто ты на самом деле.
— Маргулис рассказал, так?
— Он прояснил, откуда ты взялся в Элодриане. Но я и до разговора с ним следил за твоими подвигами, Ллэйрдганатх. За твоим походом в Арк-Альдор, за тем, что было в Роэн-Блайн. Ты молодец, говорю искренне. В тебе есть некая целеустремленность, свойственная людям одаренным судьбой. Плохо было лишь одно: все, что ты ни совершал, ты делал во вред Звездному Ордену. К сожалению, я не мог лично заняться тобой — король Готлих был очень заинтересован в скорейшем окончании важнейшей для Вальгарда работы здесь, в святилище Арк-Даира. Это была моя работа, мое начинание, и она отнимала у меня все время. Плюс старый дурак Валленхорст очень мешал мне. Он не верил в то могущество, которое я смог обрести, и боялся меня. Мне пришлось избавиться от него и прочих чванных высокородных выродков, стоявших на моем пути. И я совершил вторую ошибку, занялся Валленхорстом и упустил время, которое ты, в отличие от меня, не терял впустую. — Лёц сделал шаг мне навстречу. — Но зато именно я придумал, как заманить тебя в ловушку.
— Лёц, ты бредишь. Ты проиграл, Волчье Логово захвачено. Мы перебили вильфингов, Белых Монахов и охрану замка. Поздно ловить меня в силки.
— Самое время! — Лёц перешел на восторженный полушепот. — Знаешь, я много дней и ночей мечтал об этой встрече. О том, как взгляну в глаза убийцы Вечных, прежде чем покончить с ним раз и навсегда. И поскольку это наш с тобой последний разговор, я объясню тебе, почему ты умрешь здесь и сейчас. Если, конечно, Маргулис не открыл тебе всего.
— Маргулис мертв. Он не учел, что гаттьены бывают проворнее даже самых искушенных магов.
— Вот! Твоя ручная кошка убила его. Не ты. Ты не смог бы убить муху у себя на носу. Без своей гаттьены ты ноль, ничтожество, кусок крейонского дерьма, вообразивший себя спасителем мира! Но только твое главное оружие погубило тебя. Почему Уитанни не с тобой? Не знаешь? А я знаю. — Лёц сделал еще один шаг навстречу мне, и я невольно отступил назад. — Ты испугался за нее. Страх, который именно я вселил в тебя. Маргулис только намекнул мне про серебряные пули, но я сразу понял, как заменить сумеречную сталь ши. Это было блестящее решение, крейон. — Лёц запустил пальцы в кошель на поясе, достал пулю и показал ее мне. — После того, что случилось в Вальфенхейме, я отправил по всему Элодриану группы охотников, и очень скоро все гаттьены будут уничтожены. Все до единой. Такая маленькая штучка решила судьбу этого мира.
— Ты сошел с ума, Лёц. Понятия не имею, о чем ты болтаешь.
— Сегодня я убью тебя. Ты отослал Уитанни, пришел в мои владения один. Испугался за свою гаттьену, слишком привязался к ней. Некому защитить тебя, жалкий ублюдок. Ши со своими волшебными стрелами и головорезы Джарли тоже не помогут тебе, потому что их нет сейчас рядом с тобой. Ты сейчас один, и я убью тебя, будь уверен.
— Не слишком ли самонадеянно?
— Воображаешь, что сможешь сразиться со мной на равных, используя те дурацкие фокусы, которым научил тебя старый эльф? Поверь мне, Ллэйрдганатх, этого слишком мало, чтобы одолеть Лёца из Виссинга. Ты не выйдешь из этого подвала живым. А потом я убью де Клерка и его девку, и все будет кончено. Для тебя, крейон.
Он отбросил в сторону меч, и я, наконец-то, увидел Превращение. То, что я прежде представлял себе немного по-другому, поскольку никогда не видел этого превращения в реале. Не было никакой эффектной трансформации человека в зверя в духе старых голливудских фильмов про оборотней, с разрыванием одежды и жутким воем освобожденного вервольфа. Лёц прямо на моих глазах распался в темное бесформенное облако, которое спустя долю секунды сложилось в громадного, величиной, пожалуй, с бурого медведя, вильфинга, серого с черными пятнами на шкуре. Самого крупного из всех мерзких тварей, каких я только видел до сих пор.
Странно, но я не испугался. Почти не испугался — только сердце забилось с бешеной скоростью, и кровь ударила в лицо. Меня и зверя разделяло метров пять, и я, пятясь, начал отступать к входу в подвал, держа посох обеими руками прямо перед собой, чтобы хоть немного защититься от возможного прыжка. Вильфинг стоял неподвижно, двигая остроконечными ушами: я слышал его шумное дыхание, клацанье когтей о каменные плиты пола, видел яростный золотой блеск в его глазах. Оборотень растягивал удовольствие: может быть, хотел увидеть мой ужас, или просто наслаждался моментом. Поэтому не прыгнул сразу — осторожно, даже лениво, припадая к полу, двинулся на меня, глядя глаза в глаза. И только парой секунд позже с рыком рванулся вперед.
Я принял удар железных челюстей на посох. Раздался треск: вильфинг легко перекусил твердое, окованное серебром древко пополам, а потом будто играючи боднул меня головой в живот. Гадину явно забавляла моя беспомощность, вильфинг играл со мной, как кот играет с пойманной мышью. Я отлетел к выходу и грянулся спиной на камни. Боли я не почувствовал, только слепой ужас, какую-то обреченность. И тут случилось то, чего я никак не ожидал.
Серебристая тень буквально втекла в одно из окон под сводом подвала, метнулась с леденящим кровь воплем к вильфингу, ударила сбоку, типично по-кошачьи, двумя лапами, вооруженными убийственными когтями-бритвами прямо в морду оборотня — в самое чувствительное место у любого зверя. Рев Лёца заглушил яростное фырканье моей спасительницы: чудовище замотало головой, разбрызгивая кровь и слюну. Быстрые и наверняка очень чувствительные удары по голове заставили тварь попятиться к зарешеченному входу, и я решился. Нельзя дать чудовищу опомниться, надо показать, что подонок немного поспешил, записав меня в покойники!
Вильфинг тем временем сам атаковал, прыгнул вперед: гаттьена, легко увернувшись от страшных челюстей, метнулась в дальний угол, к высокой груде мешков, запрыгнула на нее, и оттуда в великолепном прыжке обрушилась на Лёца сверху, вцепившись клыками ему в загривок. Вильфинг, пытаясь освободиться от хватки разъяренной кошки, отпрыгнул назад, присел на задних лапах, всей своей тяжестью вбивая гаттьену в железную решетку. И я решился. Подскочил к твари, завопил и с размаху влепил свинцовым обломком посоха прямо в облепленную пеной и лоснящуюся от крови морду вильфинга. Чудовище взревело, обдав меня смрадом и дождем вонючей кровянистой слюны, рванулось ко мне, таща за собой вцепившуюся в загривок гаттьену. Я не успел отскочить — вильфинг сбил меня с ног, надавил обеими лапами на грудь, разрывая одежду когтями, навис надо мной, раскрыл пасть. И я, как в кошмаре, абсолютно не сознавая, что делаю, всадил гадине обломки посоха в пасть. Чудовище зарычало, челюсти заработали, кроша дерево, золото и свинец с тошнотворным хрустом и скрипом; потом вильфинг мотнул башкой, вырвав у меня искореженные куски посоха, но я успел дотянуться левой рукой до лежавшей в полуметре от меня эльфийской скале, ухватил ее и, едва поборов накатившую смертную слабость, несколько раз с силой рубанул клинком по безобразной башке твари.
Вильфинг взвыл так, что у меня заложило уши, отшатнулся назад, дав мне возможность вздохнуть и вскочить на ноги, затрясся всем телом. Из рубленых ран на правой стороны морды обильно полилась черная кровь. Охваченный совершенно сумасшедшей радостью, я ухватил меч обеими руками, занес его для удара, и тут раздался громкий треск, будто в камине стрельнуло горящее полено. Ни длинная жесткая шерсть на загривке, ни толстая шкура, ни железные мышцы не помешали клыкам вцепившейся в своего врага мертвой хваткой гаттьены сомкнуться на шейных позвонках вильфинга — и прокусить их. Лапы Лёца подкосились, и он рухнул на пол: из пасти оборотня потоком хлынула кровь. Подземелье наполнила густая аммиачная вонь. Я для верности всадил меч в шею на треть клинка, но мог бы этого не делать — последний и самый страшный из орденских вильфингов забился в конвульсиях и несколько мгновений спустя затих в огромной луже быстро застывающей крови.
— О-ох! — Ноги у меня подкосились, и я сел, привалившись к большой бочке. Меня трясло. Уитанни уже была рядом.
— Уарр! — муркнула она с самым лукавым видом.
— Ты спасла меня, девочка, — я положил ладонь на ее загривок. — Если бы не ты…
— Уарр! — повторила Уитанни и начала слизывать с лапы кровь. Я еще некоторое время смотрел на поверженного врага, а потом понял, что вполне пришел в себя после разборок с Лёцем и нужно двигаться дальше.
— Пойдем, милая, — сказал я, снял с крюка на столбе один из фонарей и направился к входу в подвал.
За решеткой начинался сводчатый каменный туннель с расположенными по обе стороны клетями и камерами. Сердце у меня бешено заколотилось.
— Де Клерк! — крикнул я. — Вероника!
— Мы здесь! — ответил мне голос, который я сразу узнал, и от звука которого меня пробрал мороз по коже.
Я добежал до двери, заглянул в маленькое зарешеченное окошечко — и встретился взглядом с Вероникой. Я сразу узнал ее, и чуть не завопил от радости. Отпереть замок оказалось не так-то просто: он был тугим, и пыльцы у меня дрожали. Но потом механизм щелкнул, и я, толкнув тяжелую дверь, буквально влетел в камеру.
— Вероника! — крикнул я, шагнув ей навстречу.
— Кто вы? — Моя помощница попятилась назад, испуганно вскрикнула, увидев Уитанни. — Не подходите!
— Вероника, это я, Кирилл, — я протянул к ней руки. — Не бойся.
— Нет! — Исхудавшее замурзанное личико Вероники исказил ужас. — Кирилл Сергеевич погиб, я сама видела… Вы…
— Да жив я, бляха муха! — Я подскочил к ней, схватил поближе. — Жив я. Господи, наконец-то я тебя нашел!
— Ки… Кирилл Сергеевич! — Вероника охнула, глаза у нее закатилась, и она повисла у меня на руках.
— Ах ты, моя кисейная барышня! — Я осторожно усадил девушку у стены и, осмотрев камеру, увидел второго узника — он лежал на большой куче грязной соломы в дальнем правом углу. Я бросился к нему, заглянул в лицо.
— Да чтоб мне…, - только и мог вымолвить я.
Мужчина лежал на спине, раскинув руки: от него шел тяжелый запах болезни и грязной запревшей одежды. Он был без чувств. Запекшиеся губы были плотно сжаты, дыхание было хриплым и свистящим, давно нестриженная лохматая борода, спутанные волосы и грязные разводы мешали рассмотреть как следут его лицо, но я сразу увидел то, что ожидал увидеть.
Передо мной лежал человек с лицом из моего детства.
Мой отец, Сергей Москвитин.
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы взять себя в руки. Особенно трудно было не расплакаться — я не хотел, чтобы Уитанни видела мои слезы. Я стоял у изголовья де Клерка, сжимал в ладонях его пышущую болезненным жаром руку и думал, что мне делать дальше.
Шум и стоны за моей спиной заставили меня на время забыть о де Клерке.
Вероника, тараща полные ужаса глаза, отшатнулась от меня, но я мягко зажал ей рот рукой и сказал:
— Никакой паники, Вероника Михайловна! Это я, Москвитин. Я жив и вполне так здоров. Поэтому крики и истерики отставить. Приказ ясен?
Вероника закивала, и я убрал ладонь и помог ей встать. Несколько секунд мы смотрели друг на друга.
— Боже! — Она тряхнула головой, будто пыталась избавиться от наваждения. — А вот теперь я вижу сходство. Только вы, Кирилл Сергеевич, вроде моложе стали.
— Точно.
— А зверь этот? — Вероника покосилась на улегшуюся на пороге камеры Уитанни.
— Это друг. Лучший друг, твой и мой.
— Что с вами случилось?
— Как-нибудь объясню на досуге, — я показал на де Клерка. — Что с ним?
— Он… он…, - тут Вероника заплакала, размазывая слезы кулачком по грязной щеке. — Умирает он.
— Ничего, все будет хорошо. Орденцев больше нет, мы свободны. Надо уходить отсюда.
— Как вам удалось найти нас, Кирилл Сергеевич?
— Я же детектив, верно? А если детектив ищет, он находит.
— Да? — Лицо Вероники просветлело, и она улыбнулась. — Вот теперь вижу, точно вы. Господи, а я уже думала…
— Идти сможешь? — спросил я, примериваясь, как мне лучше ухватить де Клерка.
Вероника кивнула.
— Я люблю его, — сказала она. — Понимаете, Кирилл Сергеевич, он меня выхаживал после того, что со мной… с нами случилось у художника. Такой заботливый был, добрый. А когда он решил в Набискум идти, я за ним пошла. А потом нас схватили.
— Знаю.
Я не без труда поднял де Клерка с его одра («Ох и тяжелый ты, папочка!»), жалея между делом, что засранец Лёц погубил мой целительный посох. Может статься, мне удалось бы вылечить де Клерка прямо сейчас, и потопал бы он своими ногами. Теперь вся надежда на Сестер Ши: я надеялся, что они смогут исцелить барда, и у истории будет хороший конец. Правда, надо еще попасть в Нильгерд, к этим Сестрам, но…
Не все сразу, Кирилл Сергеевич, не все сразу. У тебя сегодня был отличный день. Может быть, один из лучших в жизни. Не требуй от высших сил слишком многого. Просто делай свое дело, и все будет отлично.
— Посвети нам, — я глазами показал Уитанни на фонарь, и гаттьена, ухватив его зубами, вышла из камеры. Мы с Вероникой двинулись следом за ней.
Во дворе замка нас ждали ранние зимние сумерки, мороз, свежий воздух, заставивший закашляться после душной спертой вони подземелья — и тишина, которую нарушали только карканье ворон, кружившихся над площадью. По площади расхаживали солдаты Джарли, собирая трофеи. Увидев нас, они все повернулись в нашу сторону, забыв о разбросанных по площади мертвецах.
— Носилки! — крикнул я. — Устройте нам носилки!
После недолгих поисков нам удалось найти две оглобли, связать их вместе веревками и покрыть сверху плащом. Мы положили де Клерка на эти импровизированные носилки, завернув его в другой плащ, и пара крепких стрелков с готовностью потащили бесчувственного барда к выходу из цитадели. Я. Вероника и Уитанни шли следом, переступая через убитых.
Джарли и эльфы ждали нас за мостом. Герцог сидел на поваленном дереве с кубком в руках: завидев меня, он помахал рукой.
— Вижу, ты все-таки отыскал их, — сказал он.
— Да. Теперь мне срочно нужно в Нильгерд.
— Я потерял больше половины своих людей, — заявил герцог, и глаза у него стали злыми. — Многие ранены и обморожены. Дорого нам обошелся твой гребаный бард.
— Лёц мертв, — сказал я и направился к группке эльфов, стоявших в стороне, под большими соснами. Я вошел в их круг и увидел на снегу лежавшие рядом тела. Много тел. Две трети ши, пришедших к Волчьему Логову, пали в сражении. В строю осталось не более полутора десятков воинов. И еще я увидел Зендру, которая стояла над мертвым дедом.
— Мне очень жаль, — шепнул я ей.
— Это хорошая смерть, — ответила Зендра. — Дедушка ушел достойно.
— Я рад, что ты жива, Зендра.
— Не надо, Ллэйрдганатх, — произнесла она с горечью, которая кольнула меня в сердце. — Не давай мне надежду.
— Я выжил благодаря ему, — я показал на Даэга. — И вам всем.
Зендра ничего не сказала, только коснулась пальцами моей груди. Я взял ее руку, поцеловал и, повернувшись, встретился взглядом с Холавидом. Он отвел глаза, и я понял, что нам нечего сказать друг другу.