Все меня поздравляли, хлопали по плечам, пожимали руки, говорили со мной совсем запанибрата. В разгар поздравлений генеральный вручил мне пригласительный билет на закрытый концерт певца, который состоится сегодня вечером в элитном ночном клубе. Это было своего рода инициацией, моим посвящением в клан управленцев высшего звена нашей компании. На концерт шли все топ-менеджеры и все решили ехать в клуб сразу из офиса.
Моё возвращение в свой прежний закуток сопровождалось шлейфом небывалого интереса. Новость о моем назначении уже разлетелась по офису и произвела фурор. Попадавшиеся мне на пути, сотрудники почтительно уступали дорогу, все поздравляли, улыбались. Желали успехов.
Первыми перед кабинетом меня встретили Алексей и Андрей — мои давние приятели с которыми у меня сложились самые тёплые отношения. Потом подошла Маша. Она была единственным человеком, который открыто высказал негатив и возмущение. Она списала моё утреннее необычное состояние на радость от предстоящего назначения, а сокрытие такого знаменательного факта приняла, как недружественный жест. Теперь в её глазах я был тёмным интриганом, который таиться от друзей. Ей бесполезно было объяснять, что не моё назначение было причиной моего хорошего настроения, а совсем другое. Она обиделась и заявила, что даже сам президент не заставит её называть меня на «ВЫ», так как я этого просто не заслужил в её глазах.
Но до своего кресла я так и не добрался, я только успел самолично сообщить неожиданную весть моим подчинённым, как меня пригласили в кабинет исполнительного. До позднего вечера мы вместе с Павлом Андреевичем разбирали работу компании, строили планы на будущее, а также исполнительный посвятил меня во всевозможные тайны компании. Ещё я получил кучу наставлений.
В итоге мы чуть не опоздали на концерт.
Шеф встретил меня в клубе самолично и усадил за свой столик рядом со сценой. Начавшаяся ещё до моего появления дружеская попойка получила новый толчок. Все наперебой поздравляли меня с назначением и буквально завалили пожеланиями-наставлениями.
Мы чуть не пропустили появление певца. Шеф фанател от него, как и все его приближенные. Только они фанатели по долгу службы и из уважения, а шеф любил его песни абсолютно искренне. Мне его песни и сам певец были безразличны. Ну не испытывал я сумасшедшего восторга от кричащего и хрипящего в микрофон человека, но сейчас я был просто сражён. Со сцены на меня неслась дикая энергетика. Пусть даже я не был пьяный, но эмоциональная волна буквально выбросила меня со своего места, и я так же как и другая солидная публика прыгал, раскачивался, задирал руки и подпевал пред сценой. Концерт оказался просто фантастический, я такого не ожидал. В перерывах певец общался с поклонниками, давал автографы и поздравлял каких-то слушателей. Он даже подсел за наш столик. Оказывается, они были знакомы с шефом ещё когда никому не известный певец работал «лабухом» в провинциальном кабаке у себя на Родине.
Но тут произошло событие, о котором я потом очень часто вспоминал.
Певец посмотрел мне в глаза, улыбнулся и сказал:
— Ты удивительный человек, Максим. Поверь мне — это так. Но сейчас ты стоишь на пороге великого испытания. Твоя жизнь должна перевернуться. Сумей это выдержать, парень.
Он пожал мне руку и пригласил с собой на сцену. Следующую песню мы пели вместе.
Глава 3
Кома
Домой я ввалился, даже не знаю, во сколько. Ночью.
Супруга встретила меня заготовленной тирадой:
— Вы там совсем с ума посходили со своей пятницей?! Ты о семье помнишь?! Ты…
Я не дал ей договорить.
— Лиль, меня повысили. Ик… Зарплата бешеная. Ик…
Я вынудили из кармана, сложенный вчетверо, мятый листок и протянул разъярённой жене.
Супруга с недоверием посмотрела на меня, но все же развернула бумагу. Коридор вместе с Лилькой покачивался у меня в глазах.
— Там сумма оклада и премии в конце маркёром обведена.
Жена приезжала ладонь к лицу и медленно опустилась на трюмо, которое мы зачастую использовали вместо скамейки или банкетки. Она медленно подняла голову.
— Боже мой. Макс, это твоя зарплата?
— Да, Лиля. Теперь я топ-менеджер.
От боевого настроения жены не осталось и следа. Она кинулась мне на шею.
— Максик, я так и знала. Ты смог. Ты самый лучший.
Непонятным образом я оказался на кухне и уже пил крепкий чай, а во второй кружке на столе уже бурлила какая-то аптечная гадость для протрезвления. Лилька проявила завидную настойчивость в попытках разузнать подробности моего назначения. Несмотря на пьяную пургу в башке я умудрился рассказать историю моего феерического повышения.
Ванная, душ, махровое полотенце, и я нырнул в свежую мягкую постель. Но о том, чтобы уснуть, не могло быть и речи. Меня трясло как под напряжением.
Я обнял и начал тискать жену. Она досадливо оттолкнула меня, сонно залопотала что-то про усталость, но я настойчив, и Лиля уступает. Ведь я заслужил немного ласки и внимания — я сегодня герой.
Со мной происходит что-то невероятное. Я обнимаю и ласкаю жену, а слышу голос той самой девушки, я вижу её, она в моих объятиях. Мы с Лилей шепчем что-то друг другу, но я сейчас не с женой, а с той самой красавицей, которая утром назвала меня замечательным человеком. Я ничего не могу поделать.
Жена сначала едва отвечает на мои ласки, а потом начинает заводиться всё больше и больше. Ей уже наплевать на мой перегар. Мы проваливаемся в пучину бурной страсти. Наш супружеский секс вырастет в нечто большее, чем регулярное соитие людей с печатями в паспорте. Я беру Лилю снова и снова, не могу ей насладиться. На пике наслаждения она впивается зубами в подушку, силясь подавить отчаянный стон. Я не чувствую усталости. Торнадо неуёмной похоти кружит голову.
После безумного постельного марафона мы лежим крепко обнявшись мокрые и усталые, не в силах пошевелиться. В ощущении крайней эйфории я проваливаюсь в забытьё.
Испуганный голос жены выдёргивает меня из царства сна:
— Максим, проснулись. Ну, пожалуйста. Мне страшно. Что с тобой?
Мне невыносимо жарко, и в то же время бьёт озноб. Ледяной пот катится с меня градом, а тело сводят мучительные судороги. Я подыхаю. Что это: инфаркт, инсульт, приступ неизвестной болезни? Тело не слушается меня. Я понимаю, что проваливаюсь в страшную бездну, из которой нет возврата. Ещё один шаг, и я покину этот мир с обустроенной жизнью, семьёй, умопомрачительным карьерным ростом и той самой красавицей, с которой сумел поговорить вчера в автобусе — единственный раз за все эти годы. Помогите!!!
— Скорую, — хриплю я не своим голосом.
Пространство вокруг меня становится вязким. В нём тонут краски, звуки и ощущения. Тело немеет. Неужели это смерть? Сквозь серую вату клубящегося тумана ко мне прорывались обрывки слов, сказанные незнакомыми голосами, но я не могу разобрать их смысл. Я ещё чувствую, как меня трясут, колют иглами и перекладывают на носилки, но все манипуляции с моим телом кажутся далёкими и слабыми. Меня куда-то несут.
А затем мой мир выключили.
Больше я ничего не видел и не ощущал. Только темнота. Казалось, что я шагнул в другой мир. Мне было страшно. Может, я уже умер? Но я не видел туннелей, умерших родственников, ангелов и прочих картинок загробного мира; перед глазами не проплывали события моей жизни. Накалила давящая жуть, хотелось чтобы это как можно быстрее прекратилось.
Мне стало досадно. Досадно не от того, что судьба наградила меня странной напастью как раз на самой границе чудесного карьерного рывка. Мне глодала тоска исключительно потому, что я больше никогда не увижу свою милую попутчицу, с которой говорил то всего один раз в жизни. Я уцепился за образ юной красавицы и принялся вытаскивать себя из небытия. Я вспоминал её лицо и голос, случайное прикосновение самыми кончиками пальцев к моей руке, летящую походку и то самое ощущение счастья, которое нельзя выразить словами.
Страшная тьма и небытие всё-таки стали наполняться звуком. Монотонный ритмичный шум начал делиться на октавы, превращаясь в мелодию, обретая фактуру и объем. Через какое-то время музыка приросла голосами. Слова были непонятны, но создавалось впечатление того, что рядом поёт многоголосый хор католического собора.
Серая пелена вокруг замерцала всполохами. Сквозь облака начали проступать очертания гротескных уродливых фигур. Монстры двигались в такт жуткой мелодии. Туман стал обжигать космическим холодом и испепеляющим огнём одновременно. Запахло раскалённым железом и тёплой кровью. Происходило нечто страшное и отвратительное. Пустой мир в одно мгновение наполнился злом, болью и страданием.
Отчаянный крик о помощи вернул мне ощущение собственного тела и способность двигаться. Я нырнул в скопище жутких уродин, пытаясь прорваться к зовущему на помощь существу.
Далее, не было ничего. Нет времени, нет пространства, нет мыслей, нет эмоций, лишь вездесущее ничто вокруг, которое можешь только осознавать.
Не знаю, как долго я провисел в бесконечном ничто. Сознание вернулось практически сразу. Было такое впечатление, что я проснулся. У меня не было икаких неприятных ощущений кроме осоловелой заспанности и саднящего горла. Обилие белого цвета вокруг подавляло. Я видел люминесцентные лапы, медицинские приборы, провода, матовые пакеты капельниц на штангах.
Я ещё помнил ужасное место, наполненное болью и ужасом, которое сочилось непереносимым страданием. Аспидно-чёрная тень воплощённого зла колыхалась где-то на самом краю сознания. Тугие хвосты ненависти тянулись ко мне из небытия, но разум уже вырвался из великого небытия, спасаясь в реальной действительности.
Я жив и моя главная цель — это любым способом остаться в реальности. Ни за что нельзя терять сознание.
Язык пересох, а закрыть рот не получалось из-за какой-то штуковины, просунутой между зубами. Краем глаза я заметил молодую высокую женщину в лиловой одежде и шапочке. Я попытался обратить на себя внимание. И у меня получилось. На моё сипение женщина резко обернулась и нависла надо мной вытянутым худым лицом в голубой маске. Мы какое-то время смотрели друг другу в глаза.
— Вы меня слышите? — поинтересовалась она, а её пальцы уже ходил по дуге над моими глазами.
Я попытался кивнуть головой, но дикая боль в горле меня остановила.
— Подождите. Не суетитесь. Полежите спокойно.
Она поднялась во весь рост и сказала в глубину палаты:
— Роман Сергеевич, новенький в себя пришёл.
Я услышал приглушённые шаги нескольких человек.
В зоне моей видимости появился мужчина в маске и пара молодых людей.
— Так, гражданин. С возвращением вас. А что же вы нам тут голову морочите и больным прикидываетесь? Вы посмотрите, какой молодец, — Мужчина оттянул мне веки и заглянул в глаза. — Трубку дыхательную уберите. Он у нас мужчина самостоятельный и дышать сможет без всяких там протезов. Ведь так, командир?
Мне на лоб легла прохладная ладонь медсестры.
— Не шевелитесь и рот пошире откройте. Будет немного больно, но недолго. Потерпите, больной.
Горло прорезала скребущая боль, и я почувствовал как из моего рта вытащили нечто громадное и невообразимо длинное. Меня чуть не вырвало.
— А ну-ка, соберитесь. Не нужно тут блевать.
Мне промокнули влажной марлей губы.
— Воды. Пить, — сумел выдавить я.
— Уже разговариваем. Великолепно. Дайте ему воды.
В губы ткнулся небольшой предмет и мне в рот полилась тоненькая струйка воды. Теперь я уже без труда приподнял голову, но все равно, пить было неудобно, и я попытался сесть. Тогда я почувствовал, что привязан за предплечья к трубчатым бортикам высокой кровати.
Прохладная ладонь снова опустилась мне на лоб и мягко уложила обратно в постель. Параллельно врачи разговаривали на своём совсем уж непонятном языке. Но до меня дошло, что давление у меня в норме и остальные показатели как у космонавта.
— А можно мне встать? — спросил я, наконец.
— А что такое? — спросил у меня тот самый Роман Сергеевич.
— Спина чешется. Да и походить хочется. Ноги размять.
Первой прыснула лиловая женщина. Остальные тоже немного похихикали.
— Рано вам ещё, милейший. Вы поведайте, что вас привело к нам.
— Скорая, наверное.
Врач усмехнулся.
— Юмор — это хорошо. Но что было до этого? Вы наркотики употребляете?
— Нет.
— Уже хорошо. А психотропные препараты, антидепрессанты?
— Нет. Вообще, никогда такого не было.
— Хм. Аллергия?
— У меня в детстве было. На тригидрат ампициллин. Сыпью весь покрылся. И больше ничего. Даже температуры не было.
— Насекомые не кусали? Не падали? Не дрались?
— Нет.
— Алкоголь?
— В пятницу моё повышение отмечали, но я не перепил. Домой пришёл сам. Меня ещё жена чаем крепким поила.
— Вы курите.
— Нет.
— А что из алкоголя вы пили?
— Виски. Хороший виски. Не бодягу.
— Ну, это мы ещё посмотрим.
— Вы хорошо знаете людей, с которыми употребляли спиртные напитки? Не могли они вам в напитки чего-нибудь подбросить?
— Нет.
Допрос продолжался ещё минут пять. Наконец, меня оставили в покое. Высокая женщина в лиловом одеянии отстегнула меня от койки. Я попросил убрать капельницу. Она спросила разрешения у врача и отсоединила систему.
Чувствовал я себя на удивление хорошо. Окончательно поняв, что попал в реанимацию, я насмелился и спросил у стоящих ко мне спиной врачей.
— А долго я тут нахожусь?
Роман Сергеевич повернулся ко мне лицом и сказал:
— Да, часа четыре уже как. Клиническая смерть у вас была и кома. Заново вы родились. С воскрешением вас, новорождённый.
— Спасибо. А можно я домой пойду.
— Во, даёт, — удивился другой врач. — Можно сказать, что с того света вернулся и уже домой собирается.
— Нет уж, больной. Давайте вы пока у нас побудете. Мы разберёмся в ваших болячках. Полечим вас, а потом здоровенького домой отправим. Договорились?
— А мне же в понедельник на работу. Да и чувствую я себя хорошо.
Я вполне бодро перебрался через поручень справа и встал на ноги. Никто меня останавливаться не стал. Я был голым. Чтобы прикрыть срам, я обмотал бёдра простыней, которой был накрыт вместо одеяла.
— Голова не кружится?
— Совсем нет.
Я пошёл в сторону врачей, шлёпая босыми ступнями по плиточному полу.
— Удивительно, — отреагировал врач на моё поведение. — Первый раз такое вижу. Если бы сам его сердце не заводил, то ни в жизнь бы не поверил, что он клиническую смерть недавно перенёс. Как новенький прямо.
Дальнейший разговор оказался совсем не конструктивным. Врач никак не хотел идти мне на поблажки. Единственное чего я добился, так это — чтобы мне дали одежду и пообещали перевести в обычную палату.
Мне предложили лечь в кровать, но лежать я просто боялся. Если я потеряю связь с реальностью, меня опять могу утащить в тот другой мир инферно, наполненный ужасом и болью. Я боялся уснуть, задремать или потерять сознание и уселся на небольшое кресло возле стола дежурной бригады.
В палате рядком стояли восемь коек. На пяти лежали больные. Я не мог смотреть на неподвижно лежащих людей. Мне хотелось поскорее убраться отсюда. Мне принесли больничные пижаму и тапочки. Через какое-то время у меня получилось отпросится, и я вышел в коридор.
По обеим сторонам располагались одинаковые двери, до половины затянутые матовым стеклом. Я выбрался в просторную рекреацию возле выхода в большой коридор.
В окно светило солнце. Я подошёл и оперся руками о подоконник. Реанимация находилась на втором или третьем этаже. Внизу зеленела трава, цвели клумбы и шелестели весенней листвой деревья, а по асфальтовым дорожкам бродили больные и их посетители. В тени зелёных крон стояли скамейки.
Я замер, увидев там мою Лилю. Она сидела, закрыв лицо руками, и качалась вперёд-назад. По обеим сторонам от неё стояли наши девочки. Младшая обнимал её за шею, а старшая гладила по голове.
Это было выше моих сил. Я повернул ручку и рванул раму на себя. С диким треском она поддалась и распахнулась.
— Лиля!!! Я здесь! Со мной всё в порядке! Меня в обычную палату переводят!
Я махал руками и улыбался во весь рот. Жена подскочила как ужаленная и побежала с дочками в мою сторону. Мне невыносимо стыдно оттого, что я заставил своих девочек страдать.