Морок - Натаров Евгений 20 стр.


Бетт — коллега, прекрасный партнер в работе. Почти ровесница — она года на два моложе его. Бетт, с которой они понимали друг друга с полуслова и с полувзгляда… Сказать, что Бетти хороша собой, значило бы погрешить против истины, но обаяния — напористого, немного маскулинного — ей было не занимать; она одевалась с безупречным вкусом и держалась с непринужденным достоинством…

Как вышло, что прежде он не замечал Бетт? Ну да, она ведь была замужем. Виктор не обращал внимания на замужних женщин. Не то чтобы придерживался пуританской морали — просто, если люди вступили в брак и сохраняют его по каким бы то ни было причинам, при чем здесь он? Тем более что свободных молодых женщин вокруг всегда много.

С худенькой, бледненькой девочкой, очень похожей на своего брата, Виктор без труда нашел общий язык.

Слабенькая на вид, Элли удивила его своей выносливостью. Ходили по аллеям парка, по его представлениям, довольно долго. Из маленького Грин-парка перешли в Сент-Джеймс — ребенок ни разу не пожаловался, не захныкал. Наконец уже взрослые сдались и решили посидеть на лавочке. Элли еще некоторое время прыгала около их ног, прежде чем уселась рядом с матерью и притихла, прижавшись к ее боку.

— Все. Няня пришла, — тихо сказала Бетт так, чтобы слышал только Виктор. Ее лицо будто окаменело: стало собранным, непроницаемым и суровым. — Детка, пора домой, — обратилась она к дочери.

Девочка порывисто обернулась; метнулись два крошечных хвостика светлых прямых волос, только что собранных матерью на ее макушке. Элли тоже увидела молодую женщину, торопливо шедшую по аллее вдоль пруда. Темно-карие, как у ее матери, глаза стали черными от мгновенно наполнившего их страха.

— Мама, ты пойдешь с нами?

— Нет, с тобой пойдет няня.

От пронзительного нечленораздельного детского визга Виктор вздрогнул. Уши заложило. Элли соскочила с лавочки, где только что мирно сидела, болтая ногами. Деревянная игрушка, лежавшая у нее на коленях, упала, Элли, не замечая того, прошлась по кукле обеими ногами, дважды раздался треск. Девочка вцепилась в легкую ткань юбки, окутывавшую материнские ноги. Она продолжала кричать.

— Не пойду! Хочу с тобой! — разобрал Виктор.

Люди, сидевшие на лужайке и проходившие по аллее, оборачивались на них.

Как будто не замечая диких воплей дочери и давления ее пальцев, наверняка оставлявших на коже ног синяки, Бетт повернула голову к Виктору.

— Мы сейчас распрощаемся. У нас это… целая история. Подожди меня… где-нибудь там. — Она неопределенно махнула головой.

По каменной маске, сковавшей лицо Бетт, уже побежали едва заметные трещины горя. Виктор понял: Бетти не хочет, чтобы он увидел ее плачущей.

Его всегда удивляло, почему так распространено мнение, будто мужчины боятся женских слез. Он не боялся. Правда, с другими мужчинами он эту тему как-то не обсуждал… Виктор предпочел бы остаться рядом с Бетти, поддержать ее в самый трудный момент. Но глаза старинной приятельницы буквально отталкивали его. Что ж, Бетт горда и независима. А может, у нее, ко всем несчастьям, водорастворимая тушь.

— Хорошо, Бетти, я буду неподалеку, — ласково сказал он и поднялся с лавочки.

Задержался па секунду, глядя на девочку. Но прощаться с Элли не имело смысла: она напрочь позабыла про чужого дядю, поглощенная своим горем.

Няня Элли уже торопливо сворачивала в боковую аллею.

Виктор направился в противоположную сторону.

Теперь он находился в отдалении от лавочки, где мать старалась оторвать от себя дочь, вручив ее чужой женщине. Визг ребенка не прекращался — такой пронзительный, что от него по-прежнему закладывало уши. Бетт то прижимала Элли к себе, то пыталась передать ее, отбивающуюся, на руки няне. Рыдали обе, только няня сохраняла спокойствие и даже вежливую улыбку.

В третий раз Элли вывернулась из рук Бетт и вцепилась в материнские ноги. Возобновился замерший было ненадолго вопль.

Виктор перевел дыхание и быстро зашагал к троице, на ходу вынимая из кармана свежий носовой платок.

Он знал — наверное, где-то вычитал или услышал, — что маленького ребенка легко отвлечь даже от переживания самого горького горя чем-нибудь занятным. Ребенок увлечется новым впечатлением и успокоится, как по мановению волшебной палочки.

Вначале собрался снять часы. Но Элли — не младенец, чтобы приманивать ее интерес блестящим предметом. Тогда бог знает из каких глубин памяти он вытащил простенькую, но очень веселую детскую забаву — скрученную из носового платка марионетку. Тощие подвижные ножки управляются двумя пальцами, выделывая любые кренделя, откляченный задик вихляет, туловище изгибается во всех направлениях — прелесть!

Няня без остановки произносила ровным голосом адресованные девочке увещевания. Бетт с блестящими от слез глазами гневно шипела на дочь, требуя немедленно прекратить истерики. Элли уже не кричала, только рыдала в голос, хрипя и задыхаясь, красная от натуги. Одновременно девочка не забывала уворачиваться от не слишком проворно ловящих ее няниных рук.

— Обе остановитесь и замолчите, — вполголоса деловито приказал Виктор, как будто распоряжался в своей студии.

Женщины, уставшие от борьбы, безропотно подчинились.

Виктор присел на корточки так, чтобы оказаться в поле зрения девочки.

В наступившей тишине, прерываемой только ее собственными рыданиями, Элли услышала мужской голос, спокойно произнесший ее имя. Девочка вскинула глаза.

На кратчайший миг рыдания прекратились, и Виктор успел поймать взгляд ребенка и улыбнуться. Губы девочки автоматически дрогнули, поползли вверх. Новый приступ рыданий смыл улыбку, но теперь Элли плакала, глядя прямо на Виктора, обращаясь именно к нему.

Он поставил на колено своего тряпичного человечка. Человечек плакал. Виктор изобразил это лицом и голосом, фигурка на его колене согнулась в печали и вздрагивала в такт горестным вздохам: «Ох!.. Ох!..» Девочка замолчала, уставившись на фигурку. Слезы продолжали катиться из глаз. Одушевленный носовой платок немного приободрился, выпрямился, почесал носком одной ноги лодыжку другой, прошелся вразвалочку.

Потом человечек из носового платка попрыгал, потанцевал, покувыркался в воздухе. Элли не смеялась. Смотрела молча, серьезно. Но уже не плакала.

Улучив момент, Виктор украдкой бросил взгляд вверх. Молодец Бетт! Не зря он старался. Пользуясь тем, что дочь отвлеклась, Бетт потихоньку отошла и исчезла из поля зрения.

Теперь — самое трудное.

Носовой платок, перестав плясать, утомленно прилег на коленку Виктора.

— Человечек устал, — объявил тот. — Посмотри, какой растрепанный!

Пальцы легко выскользнули из своих гнезд в уголках платка, платок медленно расправлялся, приобретая обычную форму, но оставаясь безнадежно смятым.

— И Элли устала… — добавил Виктор.

— Я уложу его спать, — добросердечно предложил ребенок, протягивая ручонку к платку.

— Хорошо, возьми его с собой, — ответил Виктор, подавая девочке жеваный лоскут батиста.

— Нам пора, Элли, — встряла няня. — Пойдем домой. Ты ляжешь в кроватку и положишь рядом с собой это… эту тряпочку.

Элли продолжала смотреть Виктору в лицо серьезными, красными от слез глазами. Ее горячий кулачок с зажатым носовым платком лежал в его ладони. Ему хотелось взять девчушку на руки и прижать к себе. Укрыть от недетских невзгод, выпавших на ее долю. Он протянул руку, робко погладил льняную макушку.

— Я хочу, чтобы мама поехала со мной, — сказала Элли спокойно. — И ты.

Вторая часть предложения Виктору польстила, но разбираться следовало с первой.

— Детка, послушай меня! Ты сейчас придешь домой, поешь, поиграешь и ляжешь спать. Перед сном подумай о маме — и она тебе обязательно приснится. А потом настанет новый день, и ты опять встретишься с мамой. Очень скоро.

Уговаривая Элли, Виктор беззастенчиво пользовался тем, что маленький ребенок не умеет считать дни.

— Мама больше с нами не живет. Она меня не любит? — спросила девочка.

Ничего себе! «Больше с нами не живет». Формулировка явно принадлежала взрослому человеку. Скорее всего, придурку отцу.

— Нет, детка. Мама очень-очень любит тебя. Она хочет быть рядом с тобой все время. Но это невозможно. Мама думает о тебе всегда. Она рядом, даже когда ты не видишь и не слышишь ее.

— Почему мама не может поехать со мной? — упрямо переспросила Элли.

Виктор вздохнул.

— Потому что ее заколдовала… заколдовала глупая колдунья.

Вот…

Задним числом он понял, что следовало просто сказать: «Мама работает» — волшебная формула, понятная всем детям с младенчества. Подвело его смешное для взрослого человека неумение врать.

— Злая колдунья? — уточнила Элли.

— Нет, просто глупая. Она не понимает, что мама и дочка почаще хотят быть вместе.

— Виктор! — Элли впервые, позабыв робость, обратилась к нему по имени. — Ты победишь глупую колдунью? Скажи ей: пусть мама живет дома!

— Я поговорю с глупой колдуньей, Элли. — Виктор вновь глубоко вздохнул. — Я попробую уговорить ее расколдовать маму. А теперь дай няне ручку. Тебе пора домой!

Девочка послушно взяла протянутую руку чужой женщины и сделала шаг в сторону.

Свободной ладошкой Элли без улыбки помахала Виктору.

— Пока!

Он, ободряюще улыбнувшись, помахал в ответ:

— Пока!

Бетт ушла недалеко. Она только укрылась за высокой живой изгородью туи, тянувшейся вдоль аллеи.

Подойдя к Виктору, она, не дожидаясь приглашения, тяжело оперлась о его руку, посмотрела в лицо. Ее веки были слегка припухшими, глаза красными, но сухими.

— Спасибо, Виктор. Я слышала. Спасибо, ты очень помог мне.

Она отвела взгляд и отпустила его руку.

Виктор попробовал обнять ее за плечи, но Бетт напряглась и слегка повела плечами, показывая, что хочет отстраниться.

— Не надо меня утешать. Все в порядке. — Он послушно убрал руку. — Извини нас за этот концерт. Я не хотела впутывать тебя и портить тебе настроение. Просто… Она сегодня что-то… Хуже, чем обычно… Она давно уже так не орала.

— Перестань, Бетт, — сказал он так же тихо, небрежно, с легким вздохом. — Не за что извиняться. Жизнь есть жизнь.

Бетт примирительно взяла его под локоть.

— Давай еще немного пройдемся. Вон, до пруда.

По аллее шли молча, думая каждый о своем. Виктор накрыл ее кисть, лежавшую на сгибе его локтя, ладонью свободной руки.

Странное дело. Женщина находилась так близко, их тела, аккуратно упакованные в несколько слоев одежды, соприкасались. Бетт теперь — после взвинченной напряженности, владевшей ею еще несколько минут назад, — была мягка и податлива. Л Виктор не испытывал по отношению к ней никаких эротических чувств. Не просыпалось сейчас в нем желание целовать Бетти, тискать в объятиях. Только сострадание. Страшный — как будто убивают! — детский визг все еще стоял в ушах.

Виктор не любил врать людям, которые ему доверяют, в том, что казалось ему по-настоящему важным, и почти никогда этого не делал. Маленькая девочка, дочка Бетт, не стала исключением. Обещая ребенку, что постарается переубедить «глупую колдунью», Виктор в общих чертах представлял свою задачу.

Отделившись от него, Бетт оперлась о парапет мостика, перекинутого над самой узкой частью пруда. Она смотрела на воду, а Виктор, погруженный в размышления, не торопился присоединиться к ней.

Под «глупой колдуньей» он имел в виду слепую Фемиду, суд, слушающий дело о разводе и принимающий такое непростое решение. В случае с детьми Бетт суд ошибся. Почему бы не попробовать это доказать?!

С протяжным жужжанием раздвинулась «молния» сумки Бетт. Недолго покопавшись внутри, та извлекла наружу серебряную пластину — блистер от ментоловых драже. Повертела в пальцах — все ячейки были пусты.

— Черт! — Бетт бросила ненужную упаковку обратно в сумку и вытащила оттуда пачку сигарет.

— Бетти! — позвал Виктор. — На, возьми.

Он достал из кармана упаковку драже с ментолом, которую по совету врача носил с собой после выхода из клиники, и протянул Бетт. Та удивленно вскинула брови, как будто он вынул из кармана прокладку с крылышками, но, промолчав, взяла лекарство.

…В самом деле, от чего может болеть сердце у человека, который за всю жизнь не удосужился обзавестись детьми?..

Бетти принялась выковыривать таблетку, уронила: пальцы дрожали. Вторую выгрызла из упаковки зубами. Хотела вернуть блистер Виктору.

— Забери, мне это не нужно.

Бетт рассеянно кивнула и механически сунула серебряную пластину в свою сумку. Вновь уставилась на воду. Виктор сделал шаг и встал рядом с ней, также опершись о перила моста.

— Хорошо у тебя получается, — заговорила Бетт тихо, но теперь ее интонации утратили холодность и отстраненность, — с детьми. Просто очень хорошо. Практика?

Виктор задумался, как ответить.

Бетт по-своему истолковала его молчание:

— Ой, я не собиралась ничего такого выведывать! Подумала, может, младшие сестры-братья, племянники…

— Напрасно извиняешься. Только никакого опыта у меня нет. Я у родителей один был. И детей нет… Жена не хотела, — все-таки решил он оправдаться.

Пару раз у него были довольно длительные связи с женщинами, имевшими детей. Но и в первом, и во втором случае оба понимали, что детскую психику не следует травмировать резкими переменами. Встречались, гуляли вместе, по-семейному, но жили порознь. Что за практика?

— Бетти, ты расскажешь мне о процессе? Поподробнее!

Бетт напряженно замерла, потом обернулась к нему. Цепкий взгляд, быстрая, деловитая речь. Так она работала, когда ее не видели зрители.

— Ты думаешь, можно попробовать что-то сделать? И ты готов за это взяться?

— Попробовать, — в тон ей ответил Виктор. — Только в какое русло повести, чтобы хуже не сделать?..

Громкий скандал, связанный с «изменой» Бетт и ее разводом, давно утих и забылся, его уже никто не возродит. Теперь Бетт Николсен — несчастная мать, жертва ошибки судей, отдавших ее маленькую дочку на воспитание грубому и не особенно любящему отцу. А если поисследовать, сколько таких ошибок совершается — ежедневно? еженедельно? ежемесячно? — по всей Великобритании? Если поднять и раскрутить эту тему?

Привлечь экспертов: работников социальных служб, психологов, педагогов. Опять, по схеме, опробованной на теме «неразменной купюры»… Как оценить вероятность и последствия судебной ошибки? Есть ли возможность ее избежать? Может, психологи должны более тщательно работать с разведенными родителями и более четко консультировать их?

Вопросы, конечно, останутся без ответа, но на приливной волне интереса к теме, который Виктору, скорее всего, удастся разжечь у публики, дело Бетт может быть пересмотрено.

Только…

Произнеся: «Лишь бы не сделать хуже», Виктор не стал договаривать, что имеет в виду уже не Бетт и ее детей, а других. Мало ли кто и в какую сторону захочет пересмотреть бракоразводные дела?

В глубине души Виктор был абсолютно убежден, что ребенку, по крайней мере маленькому, гораздо важнее оставаться под крылом матери, если та психически здорова и не собирается от него отказываться. Но из своего личного убеждения он не хотел создавать единственную истину для сотен тысяч людей.

— Твой бывший муж сказал Элли, что ты не живешь больше с ними?

— Первым делом. Как только закончился процесс. Это была его месть.

— Ты ведь и прежде мало времени проводила дома?

— Еще бы! Эл и не заметила бы ничего.

— Как ты думаешь, если бы он увидел… ну… вот то, что сегодня было, он бы пожалел дочь?

Может, поговорить с этим мужчиной по-человечески? Он же, наверное, любит своих детей и не желает им зла? Он хотел навредить только бывшей жене…

Бетт задумалась, покачала головой:

— Не знаю…

Поговорить нужно, решил Виктор. Как это организовать, чтобы выиграть, он подумает…

— Кстати, Бетти! Почему девочка? Почему суд отдал ему именно Эл, а не Рэйфа? Рэйф старше и мальчик. Ему было бы чуть-чуть легче приспособиться к жизни с отцом. Твой муж что, настаивал?

Назад Дальше