С тех пор прошло два дня. Мне удалось более или менее выспаться, и теперь я чистила картошку для обеда или ужина - кто знает? Перед нами стояла цепь бойцов с карросами, и световая завеса, а за нею - темные полчища, кто знает, сколько их там? За нами, за цепью костров был Замок, и сколько-то километров пространства, и Поселок, и дальше - Черта. Мы стояли теперь на месте наших посевов, не деревенских, а наших собственных, для Замка, а дальше была рощица и пересохший ручей. И даже воронье не кричало в голых ветвях - Ладиорти... Серенькое промозглое небо, туман, не пробиваемый даже карросом - впрочем, и пули в таком тумане с трудом находят цель.
Мы не уходили теперь с позиций, сменяя бойцов в цепи каждые шесть часов. Напор теппелов был беспрерывным. Теперь их стало достаточно много. Ветер дул с моря, пробирая насквозь, забираясь даже под плащи. Костерок трепетал под порывами ветра. Ветер же доносил до меня обрывки разговора, ведущегося за костром. -- Так невозможно (это голос Дана)... Надо что-то предпринять. Нужно узнать... Эта безызвестность... Хотя бы сколько у них кораблей сейчас. -- Но любой пойдет, граф ( это, кажется, Тим отвечает ему) ... Я пойду, если хочешь. -- Могу и я... Дело не в готовности. А в том, что это практически нереально. -- Ты не можешь... -- Да, дело не в этом! Пройти через все позиции теппелов... Никто не пройдет. Собака если. Но собака не разведчик.
Вот в чем дело... Пройти можно, подумала я. Можно, если идти открыто, с карросом. Да ведь каррос закрывает не все, спина останется незащищенной. -- Смотрите! (чей-то крик)
Королева. Я вскочила на ноги. Королева медленным шагом, на прекрасной белой своей лошади, ехала вдоль цепи костров. Она притормозила коня возле нас. Дан уже стоял у ее стремени. -- Все хорошо, мой Всадник! - она печально улыбнулась. - Ты прав. Разведка нужна. -- Но это невозможно, - пробормотал Дан, не отрывая от ее лица взгляда. -- Это возможно, - сказала она. Глаза Дана заблестели. -- Я пойду, - сказал он полувопросительно. Королева покачала головой. -- Ты - нет. Твоя смерть - смерть для Замка. -- Но как я пошлю другого? - спросил Дан. -- Я сделаю это. -- Я пойду! - раздалось из-за моей спины, и я с удивлением узнала Виктора. Глаза его горели нехорошим и веселым огнем. -- Я пройду, ваше Величество.
Королева устремила взгляд на него. -- Ты не смерти ищешь, - наконец произнесла она. -- Нет, ваше Величество, - Виктор склонил голову, подойдя к ней. - Какой же смысл? Мертвый не вернется и не расскажет.
Повисло молчание. -- Хорошо, - сказала Королева. - Ты пойдешь, Музыкант.
Я с ужасом обернулась к Виктору. Он вынул из-за пазухи флейту. -- Ты знаешь про хамельнского крысолова? - спросил он. -- Тебя убьют, - сказала я. Он покачал головой. -- Это вряд ли.
Я никогда еще не видела его таким веселым. -- Я пойду прямо сейчас. -- Будь осторожен, - попросил Дан. Подойдя к Виктору, он коротко и неловко обнял его и быстро отошел в сторону. -- Осторожнее, Вик, - сказала я. Он кивнул, подошел ко мне. -- Со мной ничего не случится. Но на всякий случай...
Он протянул мне свернутый листок бумаги. -- Это тебе. Прочитай, когда я уйду.
Я обняла и как-то нелепо чмокнула его в щеку.
Виктор пошел вперед, за цепь костров, потом за цепь карросов. Потом мы услышали пение флейты. Оно становилось все тише и наконец затерялось вдали. -- Каррос! - воскликнула я. На земле валялся брошенный каррос Виктора. -- Ему не понадобится каррос, - Дан подошел ко мне. - Я понял. -- Что это значит? -- Музыка... Она тоже будет их сдерживать. Ведь он владеет этой тайной.
Тогда я увидела Виктора. Не воочию, а как бы внутренним глазом. Он шел среди теппелов, и черные дула смотрели на него, и сверкали ножи , каждый был готов убить его, но пустое пространство оставалось вокруг него, пока он шел, тихо играя на флейте. Он шел открыто, не крадучись, он играл, и никто не мог остановить его, лишь бессильная злоба бушевала вокруг... -- Он дойдет, - сказала я Дану. Всадник кивнул. -- Дойдет... Я поеду, посмотрю цепь.
Оставшись одна, я подошла к костру, развернула оставленный мне листок. На листке были стихи. Мне казалось, что Виктор не сочинял стихов. Но ведь я еще многого не знала о нем.
Твои глаза - как океан,
Как бесконечность.
Твоя улыбка, мой обман,
Твоя беспечность.
Твоя прозрачность - свет свечи
Во тьме предвечной.
И я молюсь, склонясь в ночи
Пред этой свечкой.
Иди за мной, моя сестра,
Зовут, ты слышишь?
Ты видишь - небо?
Нам пора. Огонь все ближе.
Вот он сверкает, золотой,
Над миром спящих.
Вот ты - за огненной чертой,
Все дальше, дальше...
А мне твой облик на Земле
Как в небе просинь.
И я рисую на стекле
Твой детский профиль. ГЛАВА 7. БИТВА.
Мы спали у костров, и серое промозглое утро принимало нас, и ватная тишина, нарушаемая звуками отдаленной стрельбы, окружала нас, как вода. Мы ели последнюю выжившую картошку, и женщины из Поселка приносили нам молоко. Потом мы пели и разговаривали у огня, и шли снова и снова в цепь. Возвращение Виктора не дало новой надежды: теппелов было слишком много. Слишком много, чтобы сдержать их, и слишком безнадежным было теперь наше положение. И женщины из Поселка понимали это, и молча прятали глаза, и уходили молча. Но ничего, ничего не подозревали те, кто жил там, за Чертой, на Земле.
Я помню день, когда Лада принесла рукописные книги из Замка (в Замке оставались теперь только раненые, и было их немного). Было холодно, и мы грели руки над огнем, а Лада читала нам вслух. Только не о войне. Все, что угодно, только не о битве. Война - не порыв, не мгновенный полет духа, но бесконечное терпение. Бесконечное, невозможное терпение. Лада читала нам вслух, и было интересно, но на середине книга обрывалась. Лада виновато показала обрывок странички. Наступило молчание. Мы вообще стали говорить очень мало. Но и тишина была тягостна. Тогда я стала вспоминать вслух: "Что в имени тебе моем..." Слушали тихо, и было хорошо, спокойно, где-то вдалеке тихонько стонала флейта. Потом застучали копыта, кто-то ехал вдоль цепи костров, и обернувшись, я издали узнала Дана. Белый всадник, с сияющим камнем на обруче, в белых волосах - таким же, как и в карросе, только рубиновые капли на ножнах меча. Он подъехал и спешился. И не пошел сразу, а постоял, чуть придержавшись за шею коня. Тут только я увидела, что лицо его страшно осунулось, совсем побледнело, и непереносимым светом сверкали теперь глаза.
- Привет, девочки, - сказал он. - как дела?
- Нормально.
- Поесть у вас не найдется? - он подошел к костру. Я поспешно наскребла ему остатки каши со дна котелка. Дан опустился на землю и стал торопливо есть.
- Ты когда спал последний раз? - поинтересовалась я.
- На том свете отоспимся, - буркнул Дан. Привычная отговорка прозвучала как-то зловеще, но он, кажется, не заметил этого. Я повесила над костром котелок с чаем.
- Трудно? - участливо спросила Лада.
- Ничего, - Дан махнул рукой. - Все нормально. Вся цепь действует, все держатся. Замок бы только не сдать. Это все... Если сдадим... Но нельзя. Все, что угодно, только не это. Королева погибнет. Ничего, может быть придет помощь. Так Она говорит.
"А может быть, и не придет", - подумала я про себя, не только я, никто уже не верил в эту помощь. Сейчас тяжело повсюду, во всем мире так...
- Поеду дальше, - Дан поднялся. Небольшая рыжая собака подбежала и настойчиво ткнулась мордой ему в руку.
- Белый Знак! - Дан снял треугольник с ошейника собаки. Подержал его недолго в руке.
- Это на участке у оврага. Нужны два человека. Кто из вас пойдет?
Моя очередь была еще через три часа, но я чувствовала себя вполне отдохнувшей, к тому же овраг - это почти наш участок. Кроме меня вызвалась идти Полтава.
- Ты бы отдохнул, граф, - сказала Лада. - Ведь не спишь совсем.
- Пожалуй, ты права, - Дан снова сел. - Тогда возьмите моего Асгарда... Потом просто пустите, он найдет меня сам... Надо быстрее в цепь, - он бормотал и валился на бок, глаза его закрывались.
Полтава села на круп лошади позади меня, и я сжала бока Асгарда шенкелями. Умный конь пошел быстрой, ровной рысью на восток, где светилась вдали цепь карросов да слышались ленивые очереди.
В этот вечер по меньшей мере один человек в Зеркальске знал или догадывался о происходящей над миром битве. В районе старых, серых пятиэтажек - архитектурных памятников хрущевской эпохи - горела настольная лампа в одном из окон. Но единственная обитательница этого отсека коммунальной квартиры, девушка лет двадцати, сидела не у лампы, а на подоконнике, напряженно глядя в ночное небо с тусклыми точечками звезд и быстро бегущими под ними оранжево- серыми облаками. Внизу, у ног девушки свернулся клубком большой черный пудель.
Девушка эта встречалась нам уже и ранее, и даже имя ее - Светлана - уже известно всем. Худое лицо, небольшие блестящие карие глаза, темно-русые волосы, забранные в хвост. Девушка нервно курила сигарету "Ява", и в блюдце, служащем пепельницей, лежало еще три окурка - увы, это был след одного лишь вечера.
Невыносимое беспокойство не давало ей уснуть. И боль в груди - Светлана не понимала причины этой боли. Поэтому она не спала и, нервно разминая сигарету длинными пальцами, думала о своей жизни. Она думала о странном человеке, которого знала по Академии, о рыжем удивительном человеке по имени Кашка, и о его друзьях. Она думала и о книгах, и постоянно скакал перед ее внутренним взором белый сверкающий всадник в ночном небе. Выходит, за этой тихой книжной реальностью стоит что-то большее?
Выходит, не так уж много в этом мире зависит от генеральных секретарей, добычи угля и зерна, от стратегических ракет и дипломатических интриг...
Света соскочила с подоконника, пальцами затушив сигарету. Она села к столу и быстро стала писать на листе бумаги.
Белый всадник грядет
Над ночною землей.
Вспыхнет огненный факел
Зари неземной.
Прикасается страшно и странно
К нашей коже неведомый мир.
Он невидим, неслышим, но явно
Он вползает в пространства квартир.
Баррикады громоздких вещей,
Затхлой пыли тяжелый рассадник,
Только белый сверкающий всадник
Разорвал перекрестье цепей.
Он летит над заснувшей землей,
И в руке его меч пламенеет,
Кто увидит, поймет и успеет,
Тот наследует мир золотой.
Белый всадник взлетел
Поднимайся, смотри!
Это огненный факел
Чистейшей зари.
Прошла ночь, и наступила вторая, и третья. Когда пришла третья полночь, мы почти касались спиной белой стены Замка. Теппелы как-то затихли. Мне удалось лечь поспать прямо на земле, поспать часа два, и когда меня разбудили, и я встала в цепь (сверкающая цепочка света среди кромешной тьмы), стало уже ясно, что больше спать не придется.
Мы видели их лица - совсем близко. Непонятные, чужие лица, глядящие как в прорези масок глаза. Мы слышали даже щелчки, когда они меняли отработанные магазины. Они сидели и стояли на земле, переговаривались, пили из фляжек, постреливали в нашу сторону. Но смотреть на них не хотелось. Я вдруг стала думать о том, прежнем, в которого я была влюблена. Мог бы он стоять среди нас? Да, мог бы, он и стоял тогда на площади во имя какой-то своей, нам, может быть, не совсем понятной, а может быть, и совсем такой же как у нас цели. И вдруг... смешно, но я почувствовала, что он и сейчас стоит рядом со мной. Даже свет моего карроса колыхнулся и вспыхнул ярче. Я только видеть его не могла, но он был рядом.
Я ощущала его так же явственно, как Дана, Виктора, Кашку, а потом я ощутила и других, незримых - и они стояли за нами, хоть я не знала даже их имен. На какой-то миг даже надежда всколыхнулась во мне - может быть, не все еще потеряно? Если бы, если бы это ощутили все... Но тут затрещали выстрелы, и мне пришлось полностью сосредоточиться на щите. Теппелы предприняли новую атаку.
Краем глаза я видела - кто-то упал там вдалеке, слева от меня, и тут же другой занял его место. Пока еще есть кому заполнять бреши в цепи... Долго ли еще?
Подъем сил вновь сменился упадком. Никто, кажется, не стоял больше рядом со мной, и тупо я смотрела в пространство разреженного света. Но и теппелы немного поутихли. Я вдруг почувствовала, как затекает рука, как ноги не держат и ломит затылок. Вдруг я очутилась в ветренном темном пространстве, и никого вокруг не было, и так тянуло вниз, в мягкое, уютное болото - лечь, заснуть... "И видеть сны, быть может", - от этой фразы я словно очнулась. Почти физически я ощущала за своей спиной ворота Замка. Скосив глаза, слева от себя я видела Полтаву, в стареньких джинсах и хайратнике, желтоватый свет потоками струился от ее карроса, стояла она, чуть расставив ноги, внимательно глядя вперед.