Не была ли она влюблена в кого-нибудь из них? По всей вероятности, нет, отвечала себе Таня. Она вообще не склонна была влюбляться, по мнению окружающих. Но мама и подруги ошибались. Таня влюблялась, уже она бывала безумно влюблена, страдала, плакала, писала стихи, только объект этой любви никак не мог бы ответить Тане. Это был один из декабристов, умерший, к сожалению, в Сибири еще в тридцатые годы прошлого века. Вообще Таня очень любила эту эпоху и интересовалась ею. Чувства, которые она испытывала по отношению к своему избраннику, были, вопреки мнению психологов, ничем не хуже и не ниже чувств, которые испытывали те из ее подруг, кто влюблялся в товарищей по школе или знакомых. Правда, она и сама считала свои чувства ненормальными, "выдуманными", стыдилась их. Она честно пыталась влюбиться в обычного живого человека, она искренне видела массу достоинств в окружающих ее представителях сильного пола, но любовь как-то не возникала в ее душе. И вот теперь у нее были друзья, в которых, положа руку на сердце, можно было влюбиться. Таня восхищалась ими, но влюбиться... нет, она не решилась бы и не позволила бы себе этого. Слишком уж далеки они и недоступны. Слишком прекрасны. Кто она по сравнению с ними?
Во всяком случае (Танино сердце взволнованно стукнуло) она знала одно: этим людям она предана навсегда. Вряд ли они удостоят ее своей дружбой, но если им вдруг будет нужна ее помощь... Впрочем, какая там помощь. Разве она, ничтожество по сути, может помочь реально хоть кому-нибудь? Тем более - таким людям?
... Гуляя и предаваясь размышлениям, Таня не подозревала, что в этот момент решается ее судьба.
Трое так покоривших ее сердце людей сидели вокруг стола в кухне, залитой ярким электрическим светом. Говорил Кашка:
- ...нельзя вести речь о личных симпатиях, Вик. Мне лично Таня очень нравится. Я даже скажу, что она - редкость, и вряд ли мы нашли бы лучше, если бы специально искали. Но подумай о ней. Она женщина, девушка. Практически, она еще ребенок. У нее впереди вся жизнь. Имеем ли мы право ставить перед ней такой выбор?
- Королева,- негромко сказал Дан, как обычно, совершенно невозмутимый. В противоположность ему, Виктор был явно очень взволнован. Его пальцы нервно вертели и теребили подвернувшуюся вилку. Маленькие пухловатые ладони Кашки мерно постукивали по столу в такт его словам.
- К сожалению, даже такая встреча - не всегда благо,- сказал Кашка,- Это будет означать, знаете что. И вы знаете, что выберет Таня. А она не готова к этому.
- И мы не готовы,- возразил Дан.
- Но она, мне кажется, менее защищена.
- У меня нет такого впечатления,- сказал Дан.
- Ну и что? Мы все сделали выбор сознательно, уже имея какое-то представление о жизни. А она еще не начала жить. Ей только семнадцать лет. Она еще, наверное, не целовалась ни разу. У нее столько планов, она должна жить... Жить, а не бросаться в эту мясорубку.
- Ты что, это серьезно?- спросил Виктор.
- Ну да, да, конечно! Ты знаешь, что я хочу сказать. Понятно, то что мы делаем - самое главное в мире. Все остальное - майя и ничего не стоит. Но это нам понятно! А она еще дитя, и она еще не пробовала этой жизни. И она женщина. Разве в этом предназначение женщины?
- Что мы знаем о ее истинном возрасте и опыте?- сказал Виктор.
- Виктор, я... - Кашка задохнулся. Его серые блестящие глаза смотрели на Виктора в упор. Он сжал маленькую руку в кулак, разжал ее и только тогда решился сказать.- Я знаю, что ты любишь ее. Извини. И ты хочешь тащить ее туда, под огонь? Тебе не жаль?
Лицо Виктора покрылось красными пятнами. Он опустил глаза, шумно дыша сквозь стиснутые зубы. Крепко сжатые кулаки замерли на столе. Наконец, после долгого молчания, Виктор поднял лицо и сказал спокойно:
- Я понимаю все, что ты хочешь сказать. Женщина не может быть воином. Только пойми, что она - воин. Ты не знаешь этого, но я это вижу. И я говорю тебе - да. Я хочу этого для нее.
- Честно говоря, это переворачивает все мои представления,- Кашка развел руками.
- Мои тоже. У меня тоже было другое представление о женщинах вообще,- сказал Виктор. Он как будто совершенно успокоился. Пальцы его расслабились, лицо сделалось бледным.- Ты, может быть, ищешь во мне эгоизм, желание быть рядом с ней? И я искал это в себе, Кашка. Но этого нет. Я знаю одно: это единственно возможное для нее счастье. Иначе она никогда не будет счастлива в этом мире.
- Ну допустим, я верю в твою искренность,- сказал Кашка,- Но не ошибаешься ли ты?
Виктор пожал плечами.
- Я уверен. Но, к счастью, у нас есть прекрасная возможность спросить ту, кто видит дальше нас.
- Но сначала придется взять Таню с собой,- возразил Кашка.- Ты не думаешь об опасности для нее? Если она не сможет...
- Мне думается, она не слабее нас.
- Тебе думается,- буркнул Кашка,- Дан!- окликнул он сердито,- Ты бы хоть что-нибудь сказал!
Дан встал из-за стола, бесшумно отодвинув табурет, подошел к слепому темному окну. Он побарабанил пальцами по стеклу и сказал, не оборачиваясь:
- Что-то она не идет. Пора бы уже вернуться... Не знаю я, ребята. Трудно сказать. И страшно тащить за собой человека, мы и сами действуем на свой страх и риск. Ведь мы и сами еще не готовы, мы слабоваты. Просто у нас выхода другого нет. И, с другой стороны, Вик не ошибается. Это ее путь. А что касается того, чтобы спросить... Надо и на себя брать когда-нибудь ответственность. Королева не может все и всех тащить на себе. Она и так...
Он замолк и повернулся к друзьям. Те смотрели на него не отрываясь, застыв неподвижно.
- Мнения разделились. За мной, выходит, решение. Что ж, так... Видишь, Кашка, скоро все окажутся под этим огнем. Если мы не удержим границу. Только мы ее держим, больше никто. И нам дорог каждый человек. Тем более, она не слабее нас. Я тоже уверен в ней...
Он сделал паузу, и в паузу эту ворвался резкий веселый звонок в дверь. Виктор нервно вздрогнул.
- Таня,- прошептал он,- так что, Дан? Берем?
- Берем,- решительно сказал Дан, пересекая кухню большими шагами в направлении двери. Кашка поднял руки вверх с видом сдающегося в плен.
Когда Таня вошла, ничто уже не напоминало о только что имевшей место дискуссии. Лица всех троих были, как обычно, веселы и спокойны.
- Что это вы тут все собрались?- осведомилась Таня, останавливаясь у стола. Пудель, радостно вертя хвостом, тыкался носом в колени то одному, то другому из хозяев, видимо, пытаясь передать впечатления о прогулке.
- А разве ты не слышала, что в России все мировые проблемы принято решать на кухне?- ответил Кашка.
- И какой же мировой вопрос вы решали?- поинтересовалась Таня, присаживаясь на табуретку рядом с Виктором.
- Племен минувших договоры,- объяснил тот,- Плоды наук, добро и зло...
- И предрассудки вековые, и гроба тайны роковые,- продолжила с энтузиазмом Таня,- Все с вами ясно, господа. Литературный вечер?
- Во всяком случае, он уже закончен,- сказал Дан.
- Должен тебя огорчить,- Кашка хитро подмигнул,- Ты пропустила самое интересное.
- Я иду спать,- громко сказал Дан,- спокойной ночи!- он вышел из кухни.
- Почему так рано?- удивилась Таня. Виктор махнул рукой:
- Не обращай на него внимания. Лучше поделись с нами планами.
- Какие же планы?- тихо спросила Таня.
- Ты еще не приняла твердое решение завтра уехать?
Таня опустила голову.
- Конечно,- глухо сказала она,- я глупо себя веду. Я вам мешаю. Я уеду завтра.
- Стоп-стоп!- воскликнул Кашка,- Мы как раз хотели тебя просить остаться еще на пару дней.
- Да, ты, наверное, неправильно меня поняла,- сказал Виктор, пристально глядя на нее.
- Нет,- Таня подняла лицо. Ее честные серые глаза встретились с взглядом Виктора.- Я подумала... Это не нужно. Мне здесь, у вас очень хорошо... Но это некрасиво, неудобно. Я должна ехать. Я только хочу попросить, чтоб вы мне писали иногда.
Виктор с Кашкой переглянулись.
- Тебе решать,- сказал Виктор.- Только мы просим тебя остаться еще. Мы все хотим этого.
Таня вздохнула, пожала плечами... Потом помотала головой.
- Нет. Ведь когда-то все равно придется уезжать. И мама ждет.
Она встала. Ей стало на кухне холодно, неуютно и как-то одиноко.
- Ты... меня завтра проводишь на вокзал, Вик?- спросила она.
- Конечно, провожу.
- Спокойной ночи,- сказала Таня и вышла.
Войдя в свою комнату и закрыв дверь, Таня упала на кровать. Слезы покатились по щекам. Они не так уж сильно уговаривали ее остаться... Неужели это все?
Впервые этот дом показался ей чужим.
Таня лежала на кровати, не зажигая света. Ей было тоскливо, как никогда в жизни. Прекрасная сказка кончилась, вера в чудесное обретение своего дома и друзей была разрушена. А ей-то показалось... вот ведь дурочка, что ей могло показаться!
Что ж, понятно, подумала Таня. Я не ошибалась, это действительно необыкновенные, прекрасные люди. Но чтобы заслужить право жить с ними, нужно быть такой же, как они. А я кто? Некрасива. Даже одеваться со вкусом не умею. Характерец тоже не из лучших. Я думала, что мое достоинство - в интеллекте. Но по сравнению с ними мой интеллект жалок. Будь я хоть красивой, настоящей женщиной, а так...
Ну ладно. С удивлением она обнаружила, что все эти мысли как-то успокоили ее. Что ж, сказка кончается, начинаются будни. Спасибо судьбе за то, что она хоть ненадолго свела меня с такими людьми. Это образец для меня, я знаю теперь, к чему тянуться всю жизнь. А завтра - в Энск... ну и ладно.
Таня встала, прошла в ванную - умыться на ночь. Вернувшись, она села за стол и открыла откопанную вчера книгу Лотмана. В половине одиннадцатого, перевернув последнюю страницу, Таня надела ночную рубашку, выключила лампу и забралась под одеяло.
И наступила ночь.
Наши возможности исчерпали себя, дальнейшее повествование слишком сложно и смутно для нас. Поэтому предоставим слово самой Тане.
... В эту ночь нервы мои были как-то особенно напряжены. Поэтому, когда в дверь постучали, я проснулась мгновенно.
Незапертая дверь чуть приотворилась. Чья-то рука просунула в щель туго набитый полиэтиленовый пакет, упавший на пол с глухим стуком. Затем дверь снова закрылась.
- Таня,- раздался голос Виктора из-за двери,- Ты проснулась?
Я ответила утвердительно не без некоторого удивления.
- Сделай, пожалуйста, то, о чем я тебя попрошу. Надень то, что лежит в пакете, и выйди сюда.
Я встала и включила лампу. На часах стрелки приближались к половине второго. На языке у меня вертелся вопрос "А что, собственно, случилось?" Из коридора доносился негромкий разговор, возня, цоканье по полу собачьих когтей - было очевидно, что все встали.
Но ни о чем спрашивать я не стала. Вместо этого, вытряхнув из пакета вещи, принялась одеваться.
Вещи были странными. Штаны и рубашка, надевающаяся через голову, совершенно белые, из грубой ткани, вроде бы льняной. Кроме этого, в пакете обнаружились черные, с мягким верхом, удобные сапожки как раз моего размера. И еще был там широкий пояс с какими-то пристежками. Я надела все это, посмотрела в зеркало шифоньера и осталась довольной. Вообще фигура у меня плоская, как доска, но мешковатая одежда, стянутая поясом, создавала иллюзию бедер и талии. Подумав, я скрутила свои жидкие волосы в хвостик и вышла в коридор.
Все трое, одетые точно так же, как я, ожидали меня здесь. Виктор окинул меня взглядом.
- Отлично,- сказал он и протянул мне плащ, казавшийся серебристым. Материю плаща определить было невозможно, это было что-то невиданное. Очень мягкий, легкий, широкий, он окутывал, как облако, но в то же время был очень теплым и, по-видимому, совершенно водонепроницаемым. Застежка у горла блестела серебром. Дан, Кашка, Вик надели точно такие же плащи, и мы вышли из квартиры. Без всякого поводка за нами бежал Баярд.
Мне очень хотелось спросить, куда, собственно, мы направляемся. Но что-то меня сдерживало. Молча я вбирала в себя таинственный запах ночи - запах молчащих подъездов, звезд сквозь низкие облака, неясных ночных шумов. Молча шли мы сквозь ночь, город провожал нас бесшумными редкими взмахами падающей листвы.
Так мы вышли на пустырь и зашагали вдаль за станцию метро, удаляясь от нового района. Городской рассеянный свет уже отстал от нас, вокруг царил мрак. Звезды и растущая луна мерцали сквозь рваные марлевые облака, но все сгущавшаяся листва деревьев заслоняла и этот неровный свет. Мрак казался активным, он словно наползал из глубины леса. Тьма - это не просто отсутствие света,- непонятно откуда эта мысль возникла в моей голове... Почему-то я совсем не испытывала страха. В детстве я панически боялась темноты. Могла бы и сейчас испугаться, но спасала, видно, безграничная вера в моих спутников.