Кто-то тронул меня за локоть. Я ожидал снова увидеть Джонса, но тощий молодой человек вдруг превратился в коротышку Шлаффера.
— Я знал, что вы придете, — прошептал он мне на ухо и подмигнул, — здесь поспокойнее чем в институте, правда?
Я согласился. К чему это он про спокойствие-то вспомнил.
— Полиция меня допрашивала, — продолжал нашептывать он, — но про вас я не сказал ни слова.
— А с какой стати вы должны говорить им обо мне? — удивился я, — насколько я помню, речь мы вели не о Перке.
— Иными словами, вы настаиваете на том, что ваш визит в институт и самоубийство Перка никак не связаны?
— Ни коим образом, — заверил его я и отвернулся.
— Обидно, — пробормотал он, вновь коснувшись моего локтя, — обидно, что я, пренебрегая, можно сказать, своим гражданским долгом, молчу как рыба, а вы не хотите мне ничего рассказать. Это нечестно.
Уж не шантажировать ли он меня собрался. Он начинал меня злить.
— Щлаффер, придет время, и вы сами прибежите ко мне… Вы же не хотите последовать вслед за Перком? — брякнул я первое, что пришло в голову.
Он отшатнулся от меня, как от зачумленного. Воспользовавшись его замешательством я направился к Лоре Дейч.
По тому, как она на меня посмотрела, я понял, что она меня узнала и, похоже, удивилась.
— Печальный день… — сказал я.
— Да, вы правы, — Лора от чего-то смутилась, нервно сжала в замок кисти рук, и когда они хрустнули, вздохнула так, будто этот хруст принес ей облегчение.
— По моему, вы опечалены больше, чем все остальные вместе взятые.
Это была не просто вежливость, я действительно так подумал. Лора промолчала. Не было никакого желания ее беспокоить, но я пришел на похороны не по собственной прихоти.
— Я смотрю сейчас в ваши глаза и знаете, что они мне напоминают?
— И что же? — Лора поняла, что сейчас грянет комплимент.
— У вас радужная оболочка вокруг зрачка светлее чем у края. Понимаете, получаются такие светло-коричневые лучики вокруг черного зрачка, у края они сходят на нет… В общем, солнечное затмение маленькое такое…
— …Или фонарь в Зале Прощания, — закончила она мою мысль, — фонари навели вас на этот необычный комплимент?
— Нет, что вы…— растерянно пробормотал я.
Играть с ней в ассоциации на деньги я бы не стал. Но зато, решил блеснуть интуицией:
— Почему вы не сказали полиции, что я встречался с Перком незадолго до его смерти?
— Мне и в голову не пришло, что тут есть связь… А она действительно есть? — испуганно спросила она.
Ситуация вышла прямо противоположная той, что была со Шлаффером.
— Просто, мне это показалось странным.
— Постойте, а откуда вы знаете, что я не сказала им о вашем визите? — спохватилась она, — вы работаете на полицию?
— Я работаю только на себя, — ответил я. Слышал бы Шеф, каким гордым тоном я это сказал. Вдохновленный, я продолжал угадывать:
— Возможно, мне это только послышалось, но некоторым из присутствующих не нравится, что вы сюда пришли, и мне кажется, я знаю почему…
Она вспыхнула:
— Я не понимаю, о чем вы говорите. И вообще, почему вы все время ко всем лезете, что вам нужно, в конце-то концов?
Только-только наладив контакт, я вмиг все испортил. Начал неуклюже извиняться:
— Ради бога, простите, я не имел в виду ничего дурного… И успокойтесь, прошу вас… У меня одна цель — разобраться в том, что произошло — только и всего. Но если вы не хотите сейчас об этом говорить, я не буду настаивать — в другой раз поговорим. Расскажите мне лучше о сотрудниках. Вот, например, Джонс — такой молодой, а уже старший…
Она могла бы и не отвечать. Но обрадованная тем, что я не стал больше касаться ее отношений с покойным, она ответила:
— Он способный, Перк ему очень симпатизировал. Джонс его протеже, если можно так выразиться.
— Давно он у вас работает?
— Лет шесть. Он начинал у Перка простым лаборантом. Не знаю, откуда Перк его выкопал, но он в Джонсе не ошибся.
— Ясно, а Шлаффер, он что за тип?
— Неприятный — жуткий сплетник и всюду сует свой нос как…
Я подсказал:
— Как я?
— Вас я не знаю, — сказала она резко, — может и как вы… Ой, извините, но вы сами напросились.
— Согласен, — кивнул я, — а Симонян?
— Серьезный ученый, я с ним мало знакома, но он большой авторитет в своей области.
Как бы опровергая только что сказанное, Дэн Симонян окликнул Лору по имени. Обменявшись координатами, мы попрощались.
Тем временем урну с прахом вынесли, все потянулись к выходу. На площадке перед зданием крематория стоял черный флаер-катафалк — на нем вдова и двое сотрудников похоронной команды полетят к тому месту, где покойный завещал развеять свой прах. Пока я наблюдал за погрузкой урны, человек средних лет, одетый в костюм настолько неприметный, что это сразу же бросалось в глаза, отделился от стены (последние пять минут он ее старательно подпирал) и направился ко мне.
— Тэд Ильинский? — строго спросил он.
Никаких иллюзий по поводу того, к какому ведомству он принадлежит, я не испытывал.
— Нет, — ответил я.
Мужчина секунду колебался, затем представился:
— Майор Виттенгер, Служба Общественной Безопасности. Возможно, мы ошиблись касательно имени, но это ничего не меняет. У нас есть к вам ряд вопросов, поэтому прошу вас проехать с нами.
— Если вы даже с именем ошиблись, то могли ошибиться и в остальном. Почему я должен с вами ехать? — для начала, я решил немного понаглеть — там видно будет.
— Тише, не стоит привлекать внимание — это не нужно ни вам, ни мне, — прошипел полицейский.
Я посмотрел вокруг. Никого мы с майором не интересовали, все давно прошли вперед, к посадочной площадке.
— Начинайте прямо здесь, а я уж решу, где нам будет удобнее, — сказал я.
Майор Виттенгер, без сомнения, знал, как произвести нужный эффект. Он не стал грозить или уговаривать. Он просто произнес мне на ухо несколько букв и цифр, и я понял, что мои худшие опасения сбылись.
— Ладно, поехали, поговорим, — сказал я.
— Вот так-то лучше, — мягко произнес он, и мы двинулись к полицейскому флаеру.
4
В департаменте расследований тяжких преступлений было победнее, чем у нас в Отделе. Департамент располагался там же, где и все остальные городские учреждения — в сером аляповатом здании муниципалитета. Оно одиноко стояло на высоком песчаном холме в десяти километрах к северу от озера — отсюда весь город виден, как на ладони. Кабинет Виттенгера был тесен и грязноват, но обладал одним неоспоримым преимуществом перед кабинетом Шефа: высокие застекленные двери выходили на просторный балкон, размерами превосходивший сам кабинет. Из-за таких просторных, беспорядочно расположенных балконов здание муниципалитета и казалось аляповатым и бесформенным.
Виттенгер не спешил начинать беседу. Он указал мне на жесткий металлический стул, стоявший возле обшарпанного казенного стола; спросил нет ли у меня каких пожеланий (думаю, — спросил не всерьез), затем прошел к балконным дверям и распахнул их настежь. Колкая холодная пыль вперемешку с шумом взлетавших и садившихся флаеров заполнила комнату. Постояв у выхода на балкон с полминуты, он, со словами «нет, так, пожалуй, будет холодновато», закрыл двери и вернулся к своему столу. Пока он стоял в дверях, я успел его рассмотреть (во флаере мы сидели в разных отсеках — он в кабине пилота, я — в «садке» для задержанных). Виттенгеру было лет сорок — сорок пять; одного со мной роста, но пиджак носил на три размера больше моего. Квадратная челюсть, крупный мясистый нос, серые глаза, полные высокомерного презрения, — в общем, полный набор, чтобы не дослужиться даже до лейтенанта. Однако Виттенгер был майором и начальником группы по расследованию убийств. Кроме нас двоих в кабинете никого не было, но при желании, за нами могла наблюдать хоть сотня человек. Оружие и комлог у меня, разумеется, отобрали.
— Почему вы сказали, что вас зовут не Тэд Ильинский, — поинтересовался он первым делом. Я молча сунул ему карточку журналиста. Он взял ее двумя пальцами, взглянул.
— Ну извините — всех вас не выучишь, — извинение плавно переходящее в хамство.
— Кого это «нас»? — спросил я с любопытством.
— Сами знаете, — не долго думая ответил он, — чем занимаетесь, господин Ильинский?
— Там написано, — я ткнул я карточку, — для грамотных…
Виттенгер небрежно бросил карточку на стол — так, как бросают в урну использованную салфетку.
— Значит «Сектор Фаониссимо», говорите… И с каких это пор репортеры носят с собой оружие?
— В нашем деле всякое бывает — как и в вашем.
— Ладно… Так что вы там делали?
— Где, в «Секторе Фаониссимо»?
— Нет — в квартире Перка, — прорычал он.
— А я там был?
— Перестаньте, — поморщился Виттенгер. Создавалось впечатление, что всерьез он меня не воспринимает. — На похоронах я был не один, а со свидетелем, который видел вас выходящим из квартиры Перка сразу после того, как Перк выпал из окна. Свидетель вас опознал. Метод допотопный, я согласен, но на этот раз он сработал.
— А как вы узнали мое имя?
— От одного из ваших знакомых. Он немного ошибся, но вы уж его извините.
Шлаффер настучал, подумал я. И спросил:
— А вы уверены, что Перк не сам выпрыгнул из окна?
— Сам — не сам, разберемся. Важно, что вы там были и унесли с собою кое-какую вещь, так что, давайте, рассказывайте, пока мы разговариваем по-хорошему.
— Рассказывать я ничего не буду. Хотите — спрашивайте.
— Во-первых, мне нужно знать как и почему вы там оказались. Во-вторых, мне нужен комлог, в-третьих, вы мне скажете имя абонента, которому Перк звонил перед смертью.
— Здесь у нас разговор не получится, — сказал я выдержав паузу и обвел взглядом комнату.
— Все отключено, — сообщил Виттенгер.
— Не-а, давайте где-нибудь на свежем воздухе, а еще лучше, — у меня дома, а то ведь вы и за километр способны все записать, — предложил я.
Он задумался. Поведение Виттенгера меня настораживало. Зачем-то выложил мне все, что знает. И совсем не так я представлял себе допрос в СОБ — один на один, я имею в виду. У Витеннгера был вид игрока, обдумывающего следующую ставку. Наконец он созрел:
— Балкон подойдет?
Я уперся:
— Нет уж, везите меня назад, откуда взяли, — место там спокойное, располагающее к беседе.
— Там на другие темы хочется говорить, — усмехнулся он, — ладно, пойдемте, заберете свое барахло и вперед.
Не ожидал я, что он так быстро согласится.
Перед крематорием было пусто, двери закрыты. Мы прогуливались от его флаера к моему и обратно, и беседовали, как старые знакомые. Правда пять минут назад эти старые знакомые поискали друг у друга подслушивающие устройства. Наверное, со стороны, это выглядело по-идиотски. У меня было две причины приоткрыть ему свои карты. Во-первых, он, если и не мог навесить на меня убийство, то уж продержать неделю-другую в камере вполне способен. И даже обязан. А это означало конец моему расследованию и весьма туманные перспективы продолжить работу в Отделе. Во-вторых…, а во-вторых, он сказал:
— Я могу лишь предполагать, на кого вы работаете, но уверен в одном — огласка вам нужна меньше всего. А я легко могу это устроить.
В глубине души, я надеялся, что еще не все на свете знают, на кого я работаю. Поэтому, необходимо было искать компромисс. Оставался только один вопрос: стоит ли откровенничать с Виттенгером не переговорив предварительно с Шефом.
— Мне нужно переговорить со свои руководством, — сказал я.
— Хотите приберечь информацию для первой полосы? Ладно, валяйте, — позволил он.
Я соединился с Шефом и обрисовал ему ситуацию. Тот велел позвать Виттенгера. О чем они говорили, я не слышал. После разговора с Виттенгером Шеф сказал мне: «Комлог и Франкенберг — это все».
Получается, что, в сущности, я сообщил ему только про Франкенберга. И понятно, почему Шеф велел мне сказать о нем Виттенгеру. Если не сказать, то полицейский начнет сам искать абонента, и даже с учетом того, что задача-то элементарная, за дело возьмется целая армия криптологов и, таким образом, о профессоре узнает не один десяток людей, а это нас никак не устраивало. О пропавших локусах, о моем неудачном посещении профессора и о гномах я не сказал ни слова, но у меня было такое предчувствие, что рано или поздно придется сказать. О взрыве на Укене Виттенгер слышал, но с Франкенбергом не сопоставил.
— Над чем работали Франкенберг и Перк? — спросил он.
— Толком не знаю, какие-то опыты над людьми, — ответил я и, в общем-то, не сильно соврал.
— И что теперь намерены делать?
Если б только я сам это знал…
— Зависит от того, найдем ли мы убийцу Перка.
— И вы туда же! Ну ладно, верю, — вздохнул он, — теперь о комлоге. Он мне нужен.
— Хорошо, но в обмен на…
— В обмен на что?
— Никаких обвинений и сотрудничество, разумеется.
— Посмотрим, — недовольно пропыхтел он, — так когда вернете комлог?
— Завтра устроит?
— Ладно, устроит.
Торговля прошла удачно — так мне показалось. На прощание мы пожали друг другу руки — и впрямь, как старые друзья, — и договорились встретиться на следующий день. Он уже направлялся к своему флаеру, когда я крикнул ему вдогонку:
— А вы ведь с самого начала знали, что я не убивал Перка.
— Конечно, знал, — спокойно ответил Виттенгер, — свидетель, верхом на котором вы ворвались в здание вас тоже опознал. Мы установили, что это случилось уже после того как Перк выпал из окна. Но помните: у свидетелей короткая память, — добавил он как бы предупреждая, чтоб я вдруг не пошел на попятную.
Обошелся он со мной вполне профессионально. Я смотрел, как он улетает и тут понял, что знаю имя убийцы. Идея не лезла ни в какие ворота, но то был единственный вариант — по крайней мере, исходя из тех посылок, что мы с Шефом обрисовали.
5
Выслушав меня, Шеф спросил:
— Ты уверен, что убийца именно она? — как будто моя уверенность или, наоборот, неуверенность, имела какое-то значение.
— Не уверен, но все сходится к ней. Убийца не забрал комлог по одной единственной причине — он знал, что в нем ничего нет. А кто мог это знать? Только тот, кто знал, что комлог совсем новый, и в нем попросту не может ничего быть.
— Не обязательно! Убийца мог стереть запись и уйти, — возразил Шеф.
— За две минуты? Да не в жизнь! Стереть так, чтобы не осталось ни кусочка информации можно лишь зная специальный пароль. Вспомните, что говорила Яна. Первоначально пароль устанавливает производитель и, естественно, сообщает его покупателю. Потом покупатель может изменить пароль, но когда бы Перк успел это сделать, если распаковал комлог прямо перед смертью? Таким образом, мы снова возвращаемся к Перку и его жене — она-то могла знать пароль.
— А почему ты так уверен, что убийцу могла заинтересовать информация на комлоге? Если уж на то пошло, ему гораздо важнее было представить смерть Перка как самоубийство, поэтому он и оставил все на месте.
— Стертые локусы — вы про них забыли? Убийца уничтожает все, что связано с «гномами» — и людей и информацию. Информация для него важнее! А что касается имитации самоубийства, то эта инсценировка лишний раз доказывает, что убийца — кто-то из ближайшего окружения Перка, кто-то, кого мы хорошо знаем. Поэтому ему очень важно, чтобы смерть выглядела более-менее естественно, иначе подозрение падет именно на него.
— Но саму версию самоубийства ты пока не исключил, — заметил Шеф.
— Согласен, но в свете того, что случилось с Франкенбергом, вряд ли смерть Перка была самоубийством.
— По-твоему и Франкенберга взорвала жена Перка?! Ну не женщина, а просто дьявол в юбке! Брось — надо сначала проверить ее алиби, а потом обвинять.
— Алиби я проверю, но вот второй момент — как вообще могло произойти подобное убийство? Что, предусмотрительный убийца заранее открыл окно? Или Перк спокойно наблюдал как готовится его самоубийство? Откуда убийца знал, что Перк появится дома именно в этот час? Пока Перк болтал с Франкенбергом, его жена спокойно открыла окно, расположенное как раз рядом с тем местом, где он стоял — не мог же он подумать, что его собственная жена готовит ему такое. Окно почти до пола, и не нужно быть силачом, чтобы вытолкнуть в него тщедушного Перка…