Гляжу — задумался старший ратник. Глубоко и надежно.
— Тот закон, о котором ты сказал, — мудр. Но…
И тут дверь с грохотом распахивается, и в караулку рыжий вихрь влетает.
— Малахов! Да ты… я тебя по всему замку обыскалась, а он тут кисель водой разводит. Ты хоть знаешь, что мы к полудню обернуться не успеем? От замка до Лосиного холма почти три лиги.
— Да откуда ж мне знать? — говорю. — И вообще, кто из нас двоих пропадал — ты или я?
— Да я…
— Отставить разговорчики! На-а-лево! Кру-угом! Шагом марш к машине.
Кара рот открыла, закрыла, глазищами своими желтыми полыхнула и вылетела из караулки.
— Очень жаль мне будет, — говорит Арчет, — того, кто станет ее избранником.
И на меня при этом как-то странно смотрит. Нет уж, думаю, не дождетесь.
— А уж как я ему посочувствую, — отвечаю, — просто слов нет.
Посмотрели мы друг дружке в глаза и так же дружно заржали.
Ладно. Спустился я к машине — рыжая в ней уже сидит, в зеркальце любуется, прическу поправляет. То есть делает вид, что поправляет, — у нее на голове, поправляй — не поправляй — все равно вид один и тот же — прямое попадание мины в котел с лапшой. Да уж. На уши окружающих.
Вслух я, правда, все это комментировать не стал — мне сегодняшнего утра уже вот так хватило. Сел, завел мотор.
— Ау, — говорю, — проснись, прекрасное виденье. Куда рулить-то?
Кара в меня глазищами стрельнула.
— Прямо.
— Прямо, а дальше?
— Прямо по дороге, а дальше скажу.
Ну, как знаешь, думаю, главное, чтобы она в своем зеркальце поворот не проглядела.
Поехали.
Погода, кстати, пока я у Арчета закусывал, успела взять, да и распогодиться. В хорошем смысле. Солнце светит, живность всяческая этому радуется. Я еще подумал, что если мотор заглушить, то, наверно, услышать можно, как птицы поют.
Нет, думаю, в самом деле. Жив, здоров, накормлен, на машине раскатываю, да еще как — девчонка на соседнем сиденье прихорашивается. Ну чего тебе, спрашивается, старший сержант, еще от жизни нужно?
Нет, думаю, действительно — хорошо. В общем, даже где-то и неплохо.
Я даже от избытка чувств мелодию под нос начал мурлыкать. Довоенную, «Любимый город». Я ее перед войной даже на гитаре хотел научиться тренькать, да не вышло.
— Пой громче.
— Да пожалуйста, — говорю. — Сколько угодно.
Любимый город может спать спокойно.
И видеть сны и зеленеть среди весны…
— Красивая песня, — говорит Кара. — Очень.
А я вдруг вспомнил, где эту песню последний раз слышал — и так руль сжал, что пальцы побелели.
В 41-м немцы ее из громкоговорителей крутили. Вперемешку с «Рус, сдавайс». А любимый город на том берегу в огне погибал — по ночам зарево на полнеба. Такое увидеть… не дай бог кому такое увидеть.
И тут как раз поле перед нами открылось. Поле как поле, ровное, ветерок траве гривы треплет. И марево какое-то зыбкое струится, вроде как от костерка.
Взглянул я на это поле — и вдруг словно волна на меня накатила. Как будто две картинки совместились.
И на одной картинке поле это продолжало оставаться пустым и тихим, а на второй по этому самому полю танки ползли с крестами, впереди средние «Т-IV» и бронетранспортеры за ними, а позади — два «тигра» круглыми своими башнями ворочают, и кажется — медленно-медленно длинный ствол с набалдашником на конце поворачивается — плюнул огнем, и через несколько секунд грохот доносится. И средние танки гоже огнем плюются, и вокруг них на поле черные столбы вырастают, и два танка уже горят, и бронетранспортер один тоже горит, а из остальных автоматчики горохом сыплются и моментально в цепь разворачиваются. И вдруг грохнуло резко совсем рядом, словно пушка, до сих пор молчавшая, ударила, хорошая пушка, или корпусная, стодвадцатидвух-, или танк тяжелый, в землю вкопанный, и сразу же еще с одного «T-IV» башня слетела.
А я смотрю на это… и…
— Ты что, Малахов? Заснул?
Я, оказывается, руль выпустил и привставать начал. А рука правая все воздух у ремня хватает — гранату ищет.
— Ты увидел что-то там? Да?
Я моргнул, глаза протер, посмотрел — поле как поле. Ровное. Трава некошеная, высокая, волнами гуляет. Ни танков горящих, ни воронок. И марева нет.
— Да так, — говорю. — Показалось. Привиделось.
Рыжая на меня недоверчиво так покосилась и ничего не сказала. Только на краю, когда мы это поле проехали, оба обратно оглянулись. Синхронно, в смысле одновременно.
Поле как поле. Поле боя, поле смерти, поле победы. А выглядит — как обычно.
Ладно. Доехали мы до этого Суркового холма — без дальнейших приключений и видений. Подарочек наш я еще издали углядел — самолет, в землю воткнулся, одномоторный, «мессер» или «фоккер», весь в крестах — на кладбище хватит.
Подъехал поближе — точно, «Фокке-Вульф-190», почти целый, только хвост слегка разлохмачен и передок слегка об землю покорежился. А так — хоть садись за штурвал и взлетай!
Я на всякий случай «ТТ» на изготовку взял — фонарь у «фоккера», правда, откинутый был, ну да мало ли что — вдруг фриц машину услышал, да и затаился в кабине. Подобрался осторожно, заглянул — нет, пусто. Успел, значит, гад, еще там прыгнуть, чтоб у него парашют не раскрылся.
Пошарил по кабине — ракетницу нашел, хорошую, чешскую. А больше ничего. Я, собственно, и не знал, чего там быть-то может, так просто, на всякий случай покопал.
Вылез, обошел самолет, прикинул — черт, думаю, хорошая машина, много добра с нее снять можно. Одни пушки чего стоят — четыре 20-миллиметровки, причем все целые — как-то умудрился этот «фоккер» так удачно хлопнуться, что ни один ствол не погнулся.
Если он еще и боекомплект расстрелять не успел — это же вообще здорово будет. Такой «эрликон» можно будет соорудить, что все эти местные орки от одной очереди в штаны нагадят.
Надо будет его в первую очередь оприходовать. Вот вернемся в замок — прикажу местным гаврикам волокушу соорудить. Ну а потом уже, когда доставят, с местным кузнецом покумекаем, чего с этого крестоносца можно полезного свинтить.
В крайнем случае, думаю, просто на баррикаду кузьмичевскую выволочь и установить, тоже неплохо. Тут даже целиться не надо будет — просто нажал на гашетку — такой шквал огня, что весь мостик подметет.
Походил, походил еще вокруг — ладно, думаю, никто эту заразу без меня не утащит. Два уже валяются, этот третьим будет. И вообще, думаю, если и дальше так пойдет, можно даже попытаться какую-нибудь ремонтную мастерскую организовать на базе кузницы. А что, у нас в разведроте парень, партизан бывший, ну, который рассказывал, как они тол вытапливали, так он еще рассказывал, как они один раз к поврежденному «Як-6» новый фюзеляж приделали. Тоже в кузнице. «Як-6», он, конечно, не «фоккер», там всех материалов — сосна да железо, но если постараться… глядишь, чего и получится.
Попробовать-то, думаю, всяко можно. Тут за спрос денег не берут.
Поехали назад. Рыжая всю дорогу молчит, как воды в рот набрала — я уж даже удивляться начал. От самого поля того — до самолета и пока вокруг ходил. Наконец не выдержала и спрашивает:
— Малахов, а почему эти ваши…
— …Самолеты…
— …Самолеты так часто падают? У них крылья плохие, да? Короткие?
— Ну, не совсем так, — говорю. — Крылья у них действительно короткие, более того — они ими вдобавок еще и не машут. Но падают они вовсе не из-за этого.
— А почему?
— Да как бы тебе это сказать, — говорю. — Сбивают их. Другие самолеты. Дерутся они между собой.
— Из-за самок?
— Нет. Не из-за самок и даже не из-за сумок. А из-за того…
И тут рыжая как заорет:
— Дракон!
Я башкой завертел. Какой, к чертям, дракон, думаю, если шума не слышно. Может, на малой подкрался?
А потом я эту тварь увидал — и сразу все мысли из головы повылетали.
Никакой это не «мессер» оказался. А самая натуральная зверюга. С крыльями. И размах тех крыльев — побольше, чем у «мессера».
— Что он, — ору, — делает?
— А?
— Что он делает?
— Огнем плюется.
— Ну так, — кричу, — и говори в следующий раз — «воздух»!
А звероящер тем временем вираж заложил — и пошел в лобовую. Гляжу я, как он в размерах увеличивается, а в голове только одна мысль: «Черт, до чего же здоровая тварь!»
Тут пулемет застучал, я опомнился, руль влево рванул, «Аризона» как кузнечик прыгнул — рыжая чуть за борт не вывалилась, хорошо, что за пулемет цеплялась, — а справа огнем рвануло. Хорошо рвануло — кило на десять, если за фугаску засчитать.
Ну, ни черта ж себе слюни у этой твари!
Пронесся он на бреющем над самой машиной — у меня аж пилотку воздушной волной сбило.
— Почему пулемет молчит?!
— А ты, — Кара орет, — еще резче повернуть не мог?!
— А ты, — тоже ору, — поджариться захотела?! А ну к пулемету — на второй заход пошел!
Не знаю, какой там у этой твари мотор и чем она на обед заправляется, но вой от нее почище, чем от «лаптежника».
Я оглянулся, по тормозам ударил — полыхнуло впереди, дракон опять над самой машиной пронесся. Рыжая пулемет развернула, очередь вслед дала — мимо.
— Совсем ослепла?! — кричу ей. — В такую тушу в упор попасть не можешь?!
— Может, сам попробуешь?
— Ага. А ты за руль?!
Тут «Аризона» на холмик налетел, так тряхнуло — хорошо, что за руль держался. Из кузова повылетало что-то, накренились так, думал — перевернет и сверху как мух прихлопнет. Нет, обратно на четыре шлепнулись.
А дракон по новой разворачивается.
Ну, думаю, теперь все. Сейчас он играть бросит и издалека поливать начнет.
Наддал газу и, как только огненная полоса навстречу протянулась, — рванул вбок, прямо сквозь огонь. Пламенем лизнуло, опалило — ну все, думаю, конец покрышкам. И где я теперь новую резину для «Доджа» достану?
А пулемет над головой грохочет — и все мимо.
— Тебе что, — кричу, — жить надоело?! Пол-ленты впустую?! Вернемся — разжалую ко всем чертям собачьим. Будешь Трофиму патроны подносить.
— Ну не умею я, — рыжая чуть ли слезы по лицу не размазывает, — по воздушным целям стрелять.
— Научись! А то он быстрее тебя научится.
Черт, думаю, ну если он нас и на четвертом заходе не накроет — значит, и среди драконов косоглазые попадаются!
Давлю на газ и слышу, что мотор от всей этой перетряски частить начал.
— Ну, что же ты, — шепчу, — «Аризона». На тебя вся надежда. Вывози, родимый. Мне сейчас только проблем с зажиганием не хватало.
И вправо-влево, вправо-влево. Как говорил командир нашей автороты капитан Бояров, наводящим ужас зигзугом. На любой другой машине давно уже кувыркнулись. Одно спасение — что у «Аризоны» привод на все четыре да покрышки широкие, с зацепами.
На грунтовой дороге «Додж» — царь и бог, второй после танка. Любой «Опель-Адмирал», да что там «Опель» — любой «Мерседес», хоть из-под самого фюрера, достанет.
Оглядываюсь — дракон уже совсем близко, а Кара губу прикусила и жмет на спуск так, словно решила всю ленту перед смертью успеть расстрелять — только гильзы градом в кузов сыплются. И попала!
Дракон на миг в воздухе замер, словно со всего разгону на стену налетел, — и шлепнулся наземь.
Я развернулся, затормозил. Гляжу — зверюга в судорогах бьется, крыльями хлопает, огнем во все стороны плюется, неприцельно уже, правда, но подыхать что-то пока не собирается.
— А ну, — говорю, — пусти-ка за пулемет. Прицелился хорошенько и выпустил в эту тварь остаток ленты. А дракону хоть бы что. Только еще больше извиваться стал.
Да что же это такое, думаю, в шкуре они у него, что ли, застревают? Или вовсе отскакивают, как от танковой брони? Эх, «эрликон» бы сюда.
А пока «эрликона» нет, надо сматываться. А то еще очухается, зараза.
Развернулся и наддал газу от греха подальше.
Нет, думаю, но какова зверюга! Выдрессировать бы их — и в штурмовую авиацию. Да и на земле неплохо.
— Интересно, — спрашиваю. — Максимальная дальность залпа у него какая?
— Что?
Рыжая на меня опять как на контуженого глянула, а я на нее и как расхохотался — еще больше, чем давеча с Арчетсм.
Потому как видок у нас обоих и в самом деле был еще тот. Рожи в копоти и порохе, грязью присыпаны, полуоглохшие — в бою не до того было, а ведь когда над головой крупнокалиберный лупит, можно очень даже запросто без перепонок остаться. Тоже мне — герои-зенитчики.
— Плюется он, — в ухо ей кричу, — как далеко?
Кара аж вздрогнула.
— Триста шагов, — тоже на ухо орет.
— А бегает он по земле быстро?
— Нет. Плохо. А зачем тебе?
— Да так, — кричу. — Думаю. На ПТО он, значит, не сгодится.
— На что?!
— Ни на что, а на ПТО. Противотанковое орудие. Думал, может, удастся эту тварь вместо пушки приспособить. Да только при такой хилой подвижности и дальнобойности ему не то что танк — броневик башку отстрижет.
— Еще никому, — заявляет рыжая, — не удавалось укротить дракона. Только самые великие черные колдуны иногда подчиняли их себе.
— Ну вот, — говорю. — Ты же сама себе противоречишь. С одной стороны — никому, а с другой великим черным. Не бывает так. Тут либо — либо: либо никому — либо кому-то, а раз кому-то можно, значит, и мы можем попробовать. За попытку-то у вас денег не берут, а?
Ага. Только очки снимают. По одной жизни за промах. Сколько у вас там жизней, а, старший сержант? Или ты уже в минусе?
Ладно. Кое-как доехали мы до замка, въехали во двор — у гавриков на воротах челюсти до земли поотвисали, еще бы, про наш видок я уже говорил, а «Аризона» еще лучше выглядит — весь в грязи и подпалинах, прямо танк из боя. Затормозили. Рыжая моментально наверх умчалась — по всему видать, геройскими подвигами хвастаться, а я подумал, постелил кусок брезента и полез днище у «Аризоны» осматривать — мало ли чего этот дракон чертов наплевать мог. Да и валуны, опять же, если и объезжал, то через два на третий. А без машины оставаться очень даже не хочется. Война закончится, ленд-лиз этот из моего мира медным тазом накроется, а своей автомобильной промышленности тут, по всему видать, ни в эту пятилетку не предвидится, ни даже в следующую.
— Ищешь чего?
— Да вот, — отзываюсь. — Тут кое-кто голову потерял. Вот и смотрю — вдруг куда в машину завалилась. А то ведь застрянет в механизме — кто потом чинить будет? Ты ведь, Арчет, небось про центровку колес и не слышал никогда.
— Не слышал, — соглашается белобрысый.
— Ну вот, — говорю. — И вообще — надо будет на вас жалобу в дорожный департамент накатать. Развели тут, понимаешь, всякую нечисть — ни пройти, ни проехать.
— Ты-то у нас нынче, — усмехается Арчет, — большой мастер по нечистой силе. Прямо новый Дор-Картур — истребитель демонов, охотник на драконов. Кара там про ваши подвиги такое рассказывает, что хоть садись и балладу слагай, а то и эпос. Легендой при жизни хочешь стать, Малахов?
У меня от этих слов отчего-то в носу как засвербит — не удержался, чихнул, лбом об днище приложился, а сверху еще откуда-то струйка масла брызнула — и прямо на лицо. Хорошо хоть в глаза не попала, и на том спасибо.
Вылез я из-под «Аризоны», заглянул в зеркальце — ну и рожа. Рогов только не хватает. Но даже и без рогов нарядов на пять точно потянет.
— Ну что, — спрашиваю Арчета. — Гожусь я с такой физией на легенду при жизни? Или только на жизнь при легенде?
— Мне, — говорит Арчет, — и с более отвратной внешностью герои попадались. Самый героический и вовсе на тролля смахивал. Не говоря уж о том, что у тебя уши с глазами и все прочие части тела на месте, а их, знаешь, после встречи с драконом редко кому удается сохранить. Отмыть тебя да причесать — такой герой получится, глаз не отвести.
— Как же, — в тон ему отвечаю. — Еще бы форму подходящую раздобыть, чтобы золота побольше, да штаны с лампасами, — и все тыловые дамочки от восторга сами в штабеля поскладываются. А еще лучше — напялить все это на Олефа вашего, вот уж кто по виду — герой героем.