Кузнец для них нужен был только в самом начале, чтобы на механическом молоте с конским приводом выковать небольшой блин переменной толщины по оправке. А дальше начиналась рутина, пригодная для подмастерьев самой начальной квалификации.
Блин отправлялся в печь, где отжигался, дабы снять напряжения. Потом укладывался на оправку прогретый — прямо из печи — и по нему ударял молот, вбивавший его методом дифовки в оправку. Механический молот, который перед этим взводился рычагом, поднимаясь. Потом заготовка осматривалась на предмет трещин и вновь отправлялась в горн — разогреваться. А потом снова на оправку, только уже соседнего механизма, где ее должно было «расплющить» посильнее. И так — тридцать раз. По чуть-чуть.
Простота конструкции, малая подача расковки, применение молота, а не пресса сделали свое дело. Брака шло мало. Очень мало. На десяток хорошо если одна заготовка трескалась или еще как-то повреждалась на этой стадии. Что позволило Иоанну наладить по-настоящему массовый выпуск подобных шлемов.
Развернутая им линия ежедневно перерабатывала порядка ста заготовок — кусков тигельной стали в геометрически завершенные изделия.
Потом их правили на каменном круг, убирая всякого рода заусенцы. Пробивали технологические отверстия по шаблону, с помощью небольшого ручного рычажного пресса. Дальше их ждал ящик с углем, где их два часа томили, насыщая поверхность углеродом. Следом закаляли. Отпускали. И подвергали травлению в слабом растворе азотной кислоты.
Дальше шла финальная сборка. Точнее покраска черным лаком с двух сторон и установка подвески типа «парашют» на шести заклепках и Y-образного подбородочного ремня.
Плохо или хорошо, а порядка восьмидесяти пяти — девяноста шлемов каждый день теперь поступало. Да, далеко не самых лучших. Но вполне удовлетворительных. Особенно если сравнивать их с ситуацией, когда у пехоты вообще не будет никакой должной защиты головы.
Для пикинеров такого рода шлем подходил не очень из-за слишком сильно открытого лица и шеи. Поэтому для них Иоанн начал производить хамбо — японскую же разновидность личины в стиле ару-бо.
По сути это была небольшая пластина металла, выгнутая таким образом, чтобы прикрывать щеки с подбородком и обрамлять рот. С низу к ней на ламеллярной шнуровке крепилось еще четыре чуть изогнутые пластины, прикрывавших горло. Крепилась личина к лицу бойца интересным образом и совершенно независимо от основного шлема. На темечко воина надевалась небольшая тканевая шапка — вроде традиционного европейского чепчика — каля. Только завязывался он завязками не на подбородке, а привязывался к проушинам личины.
Эти хамбо изготавливал один кузнец умеренной квалификации с парой подмастерьев, ибо дело это оказалось простое и довольно быстрое. Эта троица ежедневно спокойно делала с десяток таких личин-полумасок. И в целом Иоанну такого производства хватало, так как пикинеров он в отличие от аркебузиров не сильно-то и плодил…
Король Руси посмотрел на своих пехотинцев и расплылся в улыбке. Ему импонировал их облик, имевший немалые переклички с асигару. Не хватало рядом только самураев в их вычурных доспехах и флажков за спиной, для обозначения подразделения.
— Мда…
— Что ты говоришь, Государь? — Сразу оживился один из офицеров поблизости.
— Я говорю, вели пикинерам взять бердыши.
— А! Это завсегда, конечно. Ой! Так точно, Государь! Пикинерам взять бердыши! — Отчеканил спохватившийся командир, все еще никак не способный привыкнуть к субординации. И куда-то ускакал.
Кроме реформы доспехов, наведения порядка с обувью[4], портупеей, патронташем[5] и прочим снаряжением[6], король не забыл и о бердышах.
Да, Иоанн был наслышан там, в XXI веке о весьма сомнительных боевых качествах этого оружия. Но, взвесив все за и против, он решил проверить его в деле. Для чего и изготовил партию.
Бердыш не был чем-то уникальным для Европы. Его ранние варианты встречались уже в XIII веке[7]. Вполне себе ходовой вариант европейского древкового оружия в общем ряду с алебардами, глефами, протазанами и прочим «зверинцем», где можно выделять с пару десятков разновидностей или даже больше. Иоанн ориентировался на более поздний, русский вариант бердыша[8], возникший во времена Алексея Михайловича[9]. То есть, лезвие этой секиры имело слабо выраженную луновидность при длине порядка семидесяти сантиметров. И лезвие было не только большим, но и адаптированным в том числе и для укола — выступающее острие находилось в одной плоскости с осью полутораметрового древка. Полноту картины завершал заостренный подток и ременная лямка для переноски за спиной.
В общем — внушительные дуры.
И именно они покоились у всех пикинеров этого полка за спиной в качестве вспомогательного оружия. По задумке Иоанна эти ребята при необходимости могли бросить пику, снять бердыш и закинув щит за спину, пойти вперед — в рукопашную. В случае потери бердыша или необходимости, щит перехватывался обратно в руку, а из ножен извлекался клинок.
Аркебузирам Иоанн пока бердыши не выдал. Непонятна была польза от них. Да и немного их еще изготовили. Так что только пикинеры двух полков, прибывших с королем, ими могли похвастаться.
Вот они-то и перехватили их в руки, бросив свои пики на землю, а щиты закинув за спину. И по команде пошли вперед. В атаку. На штурм Сарая.
Аркебузиры следом. Готовые в любой момент поддержать огнем своих «коллег по опасному бизнесу». Потому «стволы» они имели заряженные, полки прикрытые, а фитили раздутые. Секунды две-три — и готовы стрелять. И больно стрелять…
Но боя не получилось.
Менгли Герай, оценив обстановку, скомандовал отходить.
У него оставалось порядка шестисот янычаров с опустевшими колчанами, просевшей моралью и саблями на боку. Причем без доспехов, ибо янычары их практически не носили. Пять сотен тимариотов, которые не желали сражаться в пешем порядке. И до двух тысяч степных дружинников, которые от вида солдат в красных гербовых накидках с восставшими золотыми львами слегка робели. Мягко говоря, слегка. После страшного разгрома под Алексином отношение в степи к войскам Иоанна было более чем уважительное. В принципе — нормально. Численное преимущество формально было все еще на стороне Менгли Герая. Однако ввязывать в городской бой с двумя тысячами пехоты в доспехах бывший хан Крыма не решился. Он прекрасно знал, чем эта затея закончилась в Кафе и для османских войск, и для наследников хана Ахмата. Тем более, что половина неприятеля несла в руках аркебузы, что без проблем пробивали любые доспехи в его войске. А другая половина поигрывала огромными двуручными топорами, от вида которых ему самому становилось не по себе.
Поэтому он просто вышел через другие ворота со всей возможной спешкой и постарался как можно скорее достигнуть Хаджи-Тархана. Где и укрепиться. Во всяком случае звонкие османские акче у него еще имелись, и он мог подтянуть новых союзников. А в самом Сарае он бросил все свои трофеи, взятые с разоренного города, рассчитывая за счет алчности Иоанна выиграть для себя время…
[1] Акче — мелкая серебряная монета XIV–XIX веков в Османской Империи и у соседей. Вес в 1475 году держался в районе 1,15 грамм серебра достаточно высокой пробы. Десять миллион акче было равно, примерно, 143,75 тысячи новгородских счетных рублей.
[2] Иоанн ввел у себя в армии артиллерийскую шкалу в 1474 году для измерения калибра орудий. В оригинальной истории ее в 1540 году ввел Нюрнбергский механик Гартман воспользовался формулою Тарталья. В качестве фунта он употребил мера веса равная двум новгородским гривнам — 408 грамм.
[3] Такие щиты вполне надежно защищали от обстрела из луков и были простыми, дешевыми и легкими.
[4] Вся пехота была обута в низкие крепкие кожаные ботинки с каблуком и жесткой подошвой, подбитой гвоздями. Их носили с обмотками и портянками. Ботинки делались под фиксированные размеры колодки и сразу парные, а не универсальные (под разноску), как было по обычаям тех лет.
[5] Иоанн заменил аркебузирам берендейку поясным патронташем с газырями.
[6] Среди прочего снаряжения пехоты король ввел небольшой ранец (в духе немецкого времен ПМВ) для личных вещей и просторный плащ с капюшоном из шерсти, который увязывался скаткой вокруг ранца.
[7] Одно из самых ранних изображений бердыша — Псалтырь с часословом Гийю де Буалё середины XIII века.
[8] На Русь бердыши появились не раньше 1590-х годов.
[9] Бердыши типа III по диссертации Олега Двуреченского.
Глава 9
1475 год — 18 мая, Хаджи-Тархан
Прошло чуть больше двух недель с момента битвы при Сарае, как Иоанн вновь увидел с борта своего корабля неприятеля, окопавшегося у глинобитного города. В этот раз им оказался Хаджи-Тархан.
Невысокая каменная стена окружала этот город со стороны степи, сложенная, как и в Сараей, просто так. То есть, навалом. Со стороны реки же его формально не прикрывало ничего, кроме специально устроенных позиций янычар. Те догадались выставить перед собой теперь не просто плетеные щиты, а различные корзины, наполненные землей и песком. Что формировало своего стенку, вполне недурно прикрывающую от пуль и картечи. Командир янычаров сделал правильный вывод из сражения при Сарае и постарался избежать нового фактически расстрела своих подчиненных.
Кроме янычар за этой импровизированной стеной располагались и другие войска. Немного местного городского ополчения и немного наемников или союзников с северного Кавказа. Король не сильно в них разбирался, тем более, что традиционных для региона форм одежды они еще не носили, так что доверился мнению своего советника, который встречал их на торжище у старого Юрьева-Камского.
Старого потому что после смерти Юрия Васильевича, король велел делать так, как он планировал изначально. То есть, ставить город в стратегически более удобном для России месте. Поэтому к 1475 года город опустел и был разобран на строительные материалы. А Юрьев-Камский перенесли южнее, туда, где в XXI веке находился поселок Камское Устье. Дабы город контролировал слияние Волги с Камой, а также выступал центральным узлом для переправы в этом месте. С перспективой строительства понтонных мостов, находящихся под присмотром государевым.
Так вот, этот советник и распознал в мелькающих за корзинами с землей людях — воинов каких-то северокавказских племен. Кроме того, в многочисленных мелких деревушках и усадьбах, что окружали Хаджи-Тархан виднелись вооруженные всадники — степные дружинники. Но не значительно массой собранные, а словно бы курсирующие там малыми группами и наблюдающие за ситуацией. Менгли Герай, видимо, опасался не только «речных гостей», но и степных. Ведь поражение при Сарае в значительной степени реабилитировало положение Тимур-хана как вассала короля Руси. Степь она всегда понимала только одно — силу. Кто сильнее, тот и выше стоит. Поэтому в свое время так легко и подчинилась войскам Чингисхана — в глазах простых кочевников не было никого во всей округе, кто мог бы с ними соперничать.
Сейчас же происходило что-то аналогичное. Сначала битва при Алексине, в которой Большая орда с союзниками потеряла очень много воинов. Настолько много, что все вокруг зароптали, поговаривая с уважением и трепетом о бойцах в красных гербовых накидках с золотым восставшим львом. А теперь еще и сражение при Сарае, в котором Иоанн легко и непринужденно разгромил довольно крупные войска Менгли Герая, подкрепленные артиллерией и аж тысячей прославленных янычар.
А ведь была еще и Крымская кампания прошлого года, в которой дядя Иоанна разгромил османское войско в полевом сражении, а потом занял Кафу, тупо вырезав ее защитников. Османов, кстати. Да и союзников-татар, что вздумали бунтовать, без всяких проблем выбил оттуда. А еще гуляли слухи о иных победах короля Руси доходили. Штурмах городов и полевых битвах против воинов Новгорода, Твери, Рязани и Литвы. И даже каких-то там швейцарцах, о которых генуэзские и венецианские купцы и прочие путешественники, в то время «гулявшие» по степи, отзывались в высшей степени уважительно.
Менгли Герай боялся.
Он совсем не был уверен даже в победе против этого речного воинства. Хотя полагал, что янычары в предыдущем сражении нанесли Иоанну достаточно урона, дабы ослабить его в должной степени. Вон какие тучи стрел в небе были!
Но это — ладно. В этом вопросе он был просто не уверен и готов побороться. А что делать со степью? Ведь она пойдет только за сильным. И Иоанн таковым себя показал. А значит на сторону Тимур-хана перейдут колеблющиеся…
Король же сидел в Сарае так долго, поджидая Тимур-хана, с которым следовала и его собственная конница. Но совсем по другой причине.
Хан Большой орды сумел к Сараю подойти, имея под рукой всего полторы тысячи всадников. Степных дружинников. Но бедных и слабо снаряженных, так как орда не успела оправиться от битвы при Алексине и Крымского «замеса». Да и столкновение с войсками Менгли-Герая привели к определенным потерям. Так что лоб в лоб Тимур-хан пока еще не мог соперничать со степным войском бывшего крымского хана. Пока еще. Ибо от того начался отток сторонников, именуемый в просторечье дезертирством. Для раннефеодального общества, впрочем, обычное дело.
Но ждать Иоанн не мог, хоть и понимал, что месяца два-три и под рукой его союзника уже окажется тысячи три или даже больше всадников. Не самых надежных и верных, однако, сути это не меняло. Можно было выиграть войну простым ожиданием. Но это не поднимало его рейтинг силы. Поэтому выступил он не только по реке двумя пехотными полками при поддержке артиллерии, но и отправил с Тимур-ханом свою регулярную конницу. Всю, кроме той роты улан, что «ускакала» в Крым.
А ее у короля прибавилось. Не самой лучшей выездки и выучки, но прибавилось. К 1475 году он уже обязал Новгород, вместо городового полка, содержать по роте улан с гусарами и две роты аркебузиров. Рязань, Тверь и Владимир также были обязаны содержать по роте гусар и роте аркебузиров[1]. Так что, с Тимур-ханом выступили две роты улан и пять рот гусар, то есть, считай степняков, облагороженных и нормально вооруженных после поступления на королевскую службу. А это две тысячи сто вооруженных до зубов всадников под командованием Даниила Холмского на хороших конях, в ламеллярной чешуе и шлемах[2]. Да еще с обозным хозяйством. На их фоне Тимур-хан со своими сторонниками выглядел бедным родственником как численно, так и качественно.
Шестьсот конных копейщиков и тысяча пятьсот конных лучников. И если гусары были еще довольно слабо приведены к «регулярности», находясь пока на пути к ней, то уланы в полной мере относились к кавалерии развитого Нового времени. Они умели сражаться в конном строю, наносить таранный удар длинными пиками и в целом хорошо слушались команд, представляя собой «причесанный» аналог крылатых гусар Речи Посполитой века этак XVII. Разве что без кирас и без крыльев[3], да организованные по принципам века XVIII.
Понятное дело, что за один-два и даже три года не получить нормальной кавалерии развитого Нового времени. Но, учитывая, что те же уланы комплектовались исключительно из бывших дружинников, и среди них насаждалась строгая дисциплина с субординацией, то Иоанн сумел в этом вопросе продвинуться очень далеко и достигнуть результатов видных «невооруженным взглядом».
Именно эта кавалерия, формально подчиненная Тимур-хану и подошла к Сараю. Но к битве она не успела. А так бы под Сараем все и закончилось. Поэтому Иоанн предпринял новую попытку и выступил к Хаджи-Тархану. Но ему на стругах туда идти было день-два. А коннице больше. Поэтому он дал возможность ей передохнуть после долгого перехода и отправил вперед, обходить неприятеля по дуге. Так, чтобы он вновь не сбежал. И вот теперь, уверенный, что они уже обошли Ходжи-Тархан и заходят к нему со стороны Кумы, решился на атаку.
Струги короля, как и при Сарае, шли линейным строем в некотором отдалении от берега. Метрах в двухстах[4]. Чтобы по ним точно никто не мог достреливать из обычного в этих местах оружия.