Однако, заметив ее, он замер.
Патрисии следовало бы поступить как подобает даме — отвести взгляд и раскрыть веер. Вместо этого она вздернула подбородок и уставилась на него в ответ.
«Я не стану разыгрывать из себя юную скромницу, — поклялась себе она. — Ни перед ним, ни перед кем-то еще! Если я дам ему понять, насколько я его ненавижу, он не станет ухаживать за мной. И я смогу провести с Амосом больше времени».
Он медленно улыбнулся.
Наверняка он улыбался кому-то другому. Патрисия отвернулась и принялась проталкиваться сквозь толпу к окну. В сутолоке будет несложно потеряться из виду.
А затем на ее плечо легла ладонь.
Она обернулась и увидела мужчину с каштановыми волосами. Каким образом ему удалось так быстро пересечь зал, полный людей? Белая лайка его перчатки мягко касалась ее открытой кожи.
— А вот и вы, — заметил он, как будто они были старыми друзьями, надолго разлученными случаем.
Патрисия отпрянула.
— Сэр, мы не были представлены.
— Я Жюльен Ларро.
Сперва она даже не нашлась, что ответить. Девушки и молодые джентльмены не представляются друг другу сами; они ждут, пока их представит общий друг или компаньонка. Обратиться к ней вот так, запросто, было нарушением приличий со стороны Жюльена, но уйти прочь после того, как он назвал свое имя, было бы еще более неучтивым.
— Патрисия Деверо.
— Искренне рад знакомству.
Зеленые глаза Жюльена пристально осматривали девушку, и это внимание ее смущало.
— Скажите мне, мисс Деверо, это ваш первый бал?
— Да, сэр, это так.
Ей следовало бы рассыпаться в восхищении, как изысканно здесь все устроено, но Патрисии не хотелось очаровывать этого мужчину. Если она ему нравится, значит, он опасен. Возможно, сейчас она впервые смотрит в глаза человеку, который навсегда разлучит ее с Амосом.
Но казалось, ее нелюбезный ответ доставил ему удовольствие. Его губы казались темными на фоне алебастровой кожи; Патрисия нашла, что этот контраст производит впечатление чувственности, хотя обветренное смуглое лицо Амоса казалось ей гораздо привлекательнее.
— Вы не заигрываете, как остальные девушки.
— Зато вы заигрываете, в точности как остальные юноши. Хотя и менее любезно, как я вынуждена заметить, — ответила она, надеясь, что уж теперь от него избавится.
Но Жюльен лишь мягко рассмеялся.
— Вы пришли сюда не по своей воле.
— Не думайте, будто вам известны мои желания.
— У вас есть гордость. То, чего столь прискорбно недостает большинству присутствующих здесь дам. И многим из мужчин тоже. Они пресмыкаются. Они приспосабливаются. А вот вы держите голову высоко поднятой. Полагаю, у вас сильный характер, мисс Деверо.
Патрисия пожалела, что не может дать ему пощечину.
— Если вы не можете вести себя пристойно, мне придется позвать компаньонку.
— Полагаю, в душе вы не слишком заботитесь о пристойном поведении.
Бледные глаза Жюльена, казалось, заглядывали прямо ей в сердце и видели там желание завлечь в свою постель Амоса. Патрисия ощущала почти непреодолимое стремление бежать от него, как если бы он был грабителем на темной ночной улице, а не джентльменом на приеме. Но страх и смущение вынудили ее застыть на месте.
— Я буду вести себя пристойно — пока, — продолжил он. — Могу ли я удостоиться вашего первого танца?
— Можете, сэр. — Она не смогла придумать веской причины для отказа.
Первой оказалась виргинская кадриль — живой танец, в котором все смеются и хлопают в ладоши. Патрисии всегда нравились кадрили. А при участии стольких пар — по меньшей мере, трех дюжин — танцевать должно было особенно весело.
Но только не с Жюльеном Ларро. Она твердила себе, что он лишает ее присутствия духа только своей необычностью. Чтобы разобраться в остальных, не требовалось даже знакомиться с ними — у этих самодовольных, хвастливых юнцов не имелось забот более важных, чем получше намазать голову блестящей помадой. Жюльен танцевал не хуже любого из них, ни разу не оступившись, и все время улыбался, но не той глуповатой ухмылкой, что другие мужчины, а холодной, почти насмешливой. Хуже того, казалось, он считал, что Патрисия должна оценить шутку и разделить с ним веселье.
Танец закончился, и она на некоторое время сбежала от него к другим партнерам — хотя едва ли это выглядело бегством, учитывая, как сильно на них действовало ее очарование и как глубоко они были ею восхищены. Но в середине вечера Жюльен пригласил ее снова — на вальс.
— Это намного более совершенный танец. — Партнер вел ее, положив ладонь на спину девушки; у него были тонкие костлявые пальцы, напомнившие ей когти. В воздухе разливался густой аромат камелий. — Куда более интимный.
— Я вполне согласна.
— Вам это велела ваша мать? — Его бровь презрительно выгнулась. — Соглашаться со всем, что бы я ни сказал?
— По правде сказать, она и впрямь на этом настаивала, но это не имеет для меня значения. Я говорю, что согласна с вами, поскольку действительно согласна. Как вам следовало бы уже понять, если вы скажете что-то глупое, я не премину это отметить.
Он улыбнулся шире, сверкая зубами почти неестественной белизны.
— Вы ведете себя совсем не как юная барышня, пытающаяся подцепить мужчину.
— Возможно, я и не пытаюсь.
Она подумала об Амосе и о том, как они целовались под магнолией.
— Зачем тогда вы здесь?
— У меня не было выбора, — прямо ответила Патрисия.
Такая искренность должна была стереть усмешку с лица Жюльена. Но не стерла.
— У вас может быть больше вариантов выбора, чем вы полагаете.
— Вы имеете в виду себя?
— Можно выразиться и так.
Так скоро! Патрисия надеялась провести дома еще несколько месяцев, прежде чем ей придется отдаться какому-нибудь незнакомцу. И вот перед ней Жюльен Ларро, уже почти предъявляющий на нее права.
— Почему я? — прошептала она.
— Почему не одна из ваших пустоголовых подружек? — Он кивнул в сторону угла, где неловкая девушка отважно пыталась заигрывать с круглолицым Бергардом Уилкинсом. — Потому что вы носите свои атлас и кружево, как некогда рыцари носили доспехи. Мне сдается, вы смотрите на жизнь как на битву — а мне нравятся бойцы.
Патрисия знала, ей следует быть признательной уже за то, что избравший ее мужчина, по крайней мере, не лишен ума и проницательности. Однако ее не отпускало ощущение, что в Жюльене Ларро скрывается нечто неправильное. И это пугало.
Но она могла думать только об одном. «Он отнимает меня у Амоса. Отнимает так скоро».
После приема, в экипаже по дороге домой, сидящая рядом с ней Альтея лучилась ликованием.
— Говорят, мистер Ларро недавно прибыл в город, но явно происходит из хорошей семьи и чрезвычайно богат. Он снимает целые апартаменты в лучшей гостинице и наводит справки насчет особняка на авеню Святого Чарльза.
Патрисия пожала плечами.
— Он разговаривал с мистером Бруссардом?
— Пока нет, но, полагаю, нанесет ему визит с утра.
— Как ты можешь быть так счастлива? — прошептала Патрисия. — Как ты можешь желать мне подобного?
Холодная, притворная улыбка не исчезла с губ Альтеи.
— Это все, о чем ты только способна мечтать, — ответила она. — Чего еще я могу желать?
«Чего еще ты можешь желать?» — явно подразумевала она.
Жюльен Ларро любезен и привлекателен. Его состояние обеспечит ей хорошо обставленный дом, не слишком отличающийся от того, в котором она выросла, и бессчетное множество красивых платьев и шляпок. Его рабы будут заботиться о ней. Возможно, у нее появится даже собственная лошадь и экипаж. Вот что ценила сама Альтея. Патрисия же хотела другого — свободы делать собственный выбор. Но прошедший вечер лишит ее подобных возможностей на будущее.
«По крайней мере, эту ночь я проведу с Амосом, — напомнила она себе. — Этого они не смогут у меня отнять».
Выходя из экипажа, Патрисия приподняла юбки, чтобы не замарать подол в грязи, и в это время уловила краем глаза какое-то движение возле окружающей дом ограды.
Ее сердце забилось чаще.
Этой ночью она лежала в постели, трепеща от волнения и страха. Тонкая хлопковая ночная рубашка липла к вспотевшему телу: в Новом Орлеане жара не спадает даже после полуночи.
«Мы должны вести себя очень тихо», — подумала она.
Судя по звукам, временами доносившимся из комнаты матери, когда ту навещал мистер Бруссард, тишина в такие мгновения дается нелегко.
Но Патрисия надеялась, что способна сдерживаться лучше, чем Альтея.
Затем она подумала о том, как широкие мозолистые ладони Амоса прикоснутся к ее коже — даже без разделяющей их ночной рубашки — и поняла, что хранить молчание может оказаться не слишком-то легко.
Патрисия принялась мусолить уголок простыни — эта детская привычка время от времени напоминала о себе. Ей не хотелось признать, что она тревожится и, может, даже побаивается близости с Амосом. И все же ее сердце частило, колотясь с такой силой, что ее груди вздрагивали с каждым ударом. Дыхание сделалось торопливым и поверхностным.
Сквозь ставни просачивались тонкие полосы лунного света. Она наблюдала за ними широко распахнутыми глазами, ожидая, когда их закроет тень или последует какое-либо движение.
Снаружи раздался пронзительный вопль; Патрисия подпрыгнула, но почти сразу же поняла, что это просто бродячие коты опять подрались у боковой калитки. А позволит ли ей Жюльен Ларро завести кошку?
Через несколько недель Патрисия уже будет жить в чужом доме. Он захочет касаться ее, и она не сможет ему отказать. Она выросла, зная, что ей это суждено, и верила, что если будущий мужчина окажется молодым и привлекательным, то ее ждет счастье. Какими пустыми казались ей сейчас эти мечты!
Внизу, на заднем крылечке, скрипнула доска.
«Амос», — решила она, но все же сердце Патрисии не подскочило от счастья. Вместо этого она вцепилась пальцами в простыню и навострила уши, напряженным слухом ловя каждый звук.
Это должен быть Амос, пришедший увидеться с ней. Они договорились об этом, и настало время, которое она ему назвала. Кто еще это может быть?
И все же Альтея учила ее обязательно запирать балконные двери на щеколду. В противном случае любой сможет попасть внутрь. Совершенно кто угодно.
«Это Амос. Не глупи».
Боковая балка навеса над крыльцом застонала под какой-то тяжестью, а затем Патрисия безошибочно различила еще один звук — кто-то схватился за чугунную решетку, ограждающую ее балкон.
«Запри двери, — мысленно велела себе она. — Подожди, пока Амос не назовет свое имя. Он может прошептать его так, чтобы никто не услышал, а ты будешь поблизости. Это он — это должен быть он, — но просто на всякий случай…»
В последний миг она выпрыгнула из постели и на подгибающихся ногах бросилась к окну. Тонкие полосы лунного света, пробивающиеся сквозь ставни, внезапно рассекла человеческая тень. Она увеличивалась, приближалась вместе со звуком шагов по балкону. Патрисия потянулась к щеколде — у нее еще оставалось время…
Тоска по Амосу захлестнула ее, и она замешкалась — на одно лишь мгновение.
Двери распахнулись. За ними стоял Жюльен Ларро.
Патрисия втянула в грудь воздух, чтобы завизжать, но его бледная ладонь метнулась к ней и накрыла ее рот.
— Тише, — пробормотал он.
Он больше не сиял обворожительной улыбкой, как на балу. Сейчас его усмешка больше напоминала оскал дикого зверя.
Она отдернула голову и дрожащим голосом прошептала:
— Убирайтесь! Убирайтесь немедленно, или я закричу.
— Закричите?
Худое лицо Жюльена просияло, как будто ее предложение оказалось для него приятным сюрпризом.
— О да, позовите матушку. Когда она появится, я объясню, что вы оставили двери незапертыми ради меня. Как еще я мог попасть в вашу спальню? Что за… предупредительная барышня — так стремится мне услужить.
— Ради того чтобы избавиться от вас, я согласна даже на порку.
Его зеленые глаза вспыхнули.
— Я не ошибся, назвав вас бойцом.
— Так готовьтесь к бою, если не уберетесь отсюда.
Патрисия сжала кулаки. Ее несколько успокаивало сознание того, что с минуты на минуту появится Амос. И когда он увидит, что пытается сделать Жюльен…
Амос будет с ним драться. Он может попытаться убить Жюльена Ларро — белого. И за это его повесят служители закона или же толпа линчевателей.
— Что вы хотите за то, чтобы уйти? — прошептала Патрисия.
— Как неромантично это звучит в ваших устах.
— Может, мы просто поскорее с этим покончим?
Пусть ей и придется вытерпеть домогательства Жюльена Ларро, но будь она проклята, если станет притворяться, что наслаждается этим.
Незваный гость в раздумье склонил голову.
— Одну крайне простую вещь, моя яростная Патрисия. Позвольте мне поцеловать вашу шею.
— Что?
— Один поцелуй в горло.
Длинные бледные пальцы Жюльена скользнули по краю ее челюсти, затем переместились ниже, пока не замерли на вене. Глаза его потемнели, и Патрисия поняла, что он наслаждается ее участившимся пульсом.
— Позвольте мне это — без борьбы и криков, — и после этого я уйду. И мы с вами не останемся наедине, пока вы сами этого не пожелаете.
«Чего не случится никогда».
Патрисия сомневалась, что это полуночное соглашение позволит всему закончиться легко и безболезненно, она не могла отказаться, чтобы не подвергнуть опасности Амоса.
— Очень хорошо.
Она сделала маленький шажок вперед.
— Действуйте.
Жюльен улыбнулся ей.
— Запрокиньте голову назад — да, именно так — и оттяните вниз ворот ночной рубашки.
Девушка дрожала так отчаянно, что ей казалось, она вот-вот упадет, но ее трясло не в меньшей степени от подавленного гнева, чем от страха. Сминая ворот рубашки, она потянула его вниз, открывая горло.
Затем Жюльен схватил ее за плечи и притянул ближе. От него пахло чем-то странно знакомым, но совсем не так, как от других. Этот запах отдавал металлом, напоминая ей о… о…
«О мясной лавке», — подсказала память.
Глаза Патрисии широко распахнулись. Душой она уже поняла то, что ее мозг еще не был способен принять. Она еще могла бы закричать — но зубы Жюльена погрузились в ее горло.
Затем были только темнота и боль, но в этой боли таилось нечто сладостное.
Разбудил Патрисию истошный визг.
Сперва, резко сев на постели, она решила, что звук ей приснился. Разве ей только что не привиделся кошмар? Никаких подробностей она припомнить не могла: их рассеял яркий свет дня, как и бывает с большинством снов.
Моргая от яркого сияния солнца, льющегося сквозь стеклянные двери балкона, Патрисия подумала, что Альтея сдержала обещание и позволила ей сегодня спать допоздна. Но, несмотря на долгий сон, она чувствовала себя вялой и уставшей. Она только надеялась, что не заболевает. В это время года часто случались вспышки желтой лихорадки.
Стеклянные двери оказались незапертыми, и, заметив это, Патрисия нахмурилась. Разве она когда-нибудь забывала задвинуть щеколду?
Ей вспомнились глаза Амоса, полные мягкого сияния любви, его голос, обещавший: «Я приду к тебе».
И все же он не пришел.
Ее смятение нарастало. Ожидая Амоса, она не смогла бы заснуть всю ночь, изводясь из-за опоздания или тревожась, не задержали ли его на улице. Но она лежала в постели, аккуратно укрытая. Разве что воротник ее ночной рубашки почему-то оказался расстегнут.
Ее мучило ощущение, будто она упускает из вида нечто важное. Но что?
«В голове какой-то туман, — подумала Патрисия. — Наверное, я все-таки заболеваю».
Затем она вновь услышала визг и на этот раз точно знала, что ей не померещилось.
— Мама? — окликнула она, подхватывая шелковый халат.
Ее ступни, опухшие после вчерашних танцев, взрывались болью при каждым шаге.
— Альтея? — исправилась она, накидывая халат и спускаясь по лестнице.
Распахнув настежь боковую дверь, Патрисия увидела, что у калитки собралась небольшая толпа. Альтея в полуобморочном состоянии опиралась на фонарный столб, а какой-то ребенок обмахивал ее ладошкой.