Другую женщину уже вводили в круг.
— Положи руки на затылок и прогнись, — приказал ей надсмотрщик. — А теперь положи руки на бедра и раздвинь колени.
Женщина испуганно подчинилась приказу.
— Давай, шевелись, — приказал стоящий у круга мужчина.
— Нет, нет, господин! — вскрикнула женщина.
— Живее! Вот так, теперь ты двигаешься, как рабыня перед мужчинами. Вряд ли ты об этом забудешь.
— Нет, господин, — покраснев, сказала женщина, зная, что после таких движений она уже не сможет быть никем другим, кроме рабыни.
— Сука! — крикнула одна из рабынь в большом круге.
— Да, да, — заплакала рабыня. — Я сука, я рабыня, и я не могу быть никем другим!
— Я тоже рабыня! — кричала женщина в большом круге.
— И я!
— Возьмите меня! — звала третья. — Пусть меня разыграют!
— Я сгораю от желания, — плакала женщина в маленьком круге.
— Да! да! И я! — хором кричали остальные рабыни.
Многие протягивали руки, добиваясь, чтобы их выбрали первыми, но надсмотрщик вытащил из круга ту, что кричала «сука!»
— Вы ничего не добьетесь от меня. — проговорила она, оказавшись в круге. — Я буду стоять неподвижно.
— Ты забыла про хлыст? — осведомился надсмотрщик, показывая руку с зажатым хлыстом.
— Нет, господин! — испуганно вскрикнула женщина. — Прошу вас, не надо!
— Неужели эта маленькая гордячка будет наказана? — притворно удивился один из гостей.
— Пусть покажет, на что она способна!
— Развлекай их, — приказал женщине надсмотрщик.
— Нет, прошу вас! — рыдала она. Свистнул хлыст.
Мужчины засмеялись при виде отчаянных попыток красавицы привлечь их внимание.
— И это все? — удивился надсмотрщик, вновь взмахнув плетью. — Еще!
Гости хохотали.
— Похоже, следующий удар придется прямо по тебе, — заметил надсмотрщик.
— Нет, нет, господин! — плакала рабыня. Схватив левую руку рабыни, надсмотрщик заломил ее за спину, так, что женщина вскрикнула.
За столами послышался смех — в нем звучала не только грубость, но и подлинный интерес.
Надсмотрщик осторожно и неожиданно дотронулся до тела женщины концом хлыста. Гордая красавица превратилась в униженную, пунцовую от стыда рабыню.
— Твое тело предало твой рот, — заметил мужчина.
— Да, господин.
— Рабыне непозволительно лгать.
— Да, господин.
— Неужели ты в самом деле считаешь себя не такой, как все? — продолжал спрашивать он.
— Нет, господин.
— Ты думаешь, рабыня может быть неподвижной?
— Нет, господин! Пусть меня побыстрее разыграют, господин!
— Рабыням запрещено быть равнодушными, — наставительно произнес надсмотрщик.
— Да, господин! — подтвердила рабыня.
Ее вскоре выиграли. Быстро и охотно она поползла к новому хозяину.
В круг ввели еще одну женщину.
— Подожди, Аброгастес! — воскликнул Фаррикс из племени борконов и встал.
Женщина в круге слегка пошатнулась. Кости перестали стучать по столам.
Аброгастес повернулся к Фарриксу, ибо тот был вождем, к тому же стоял на ногах.
— Надо бросить дробинки, — усмехаясь, предложил Фаррикс.
— Осторожнее, отец, — шепнул Ингельд.
Аброгастес не подал виду, что услышал предостережение Ингельда — того самого Ингельда, который думал только о себе.
Гута, лежащая в грязи перед помостом, сжалась, чувствуя, что теперь ее судьба уже не зависит от вопросов вины или справедливости, от ее красоты или недостатка привлекательности как рабыни. Теперь она зависела от тонких политических вопросов, от положений и званий, состязаний воли и маневров силы.
— Конечно, — любезно отозвался Аброгастес.
Она знала, что Аброгастес презирает и ненавидит ее за участие в мятеже ортунгов, но подозревала, что он, тот, кто так тревожил и возбуждал ее, считает ее привлекательной. В самом деле, не раз, глядя в его глаза, Гута замечала острое, даже яростное желание совершить жестокое насилие над ней. Она не надеялась завоевать его любовь, на что надеется почти каждая рабыня, но мечтала через годы самоотверженного служения и преданности получить хотя бы частицу его недоступного внимания.
— Куда бросит свою дробинку Аброгастес, повелитель дризриаков? — спросил Фаррикс.
— Принеси ее в жертву, отец, — прошептал Ингельд.
— А куда бросит свою дробинку Фаррикс? — вопросом отозвался Аброгастес.
— Разве она недостойна ошейника? — удивился боркон.
— В самом деле, она недурна, — добавил его сосед.
Рука Фаррикса потянулась к кинжалу, но он удержался, сделав вид, что просто случайно передвинул ее.
— Действительно, я совсем забыл об этой безделице, — равнодушно проговорил Аброгастес и кивнул писцу.
— Бросайте дробинки! — объявил писец.
Гута встала на колени и повернулась к весам, чтобы видеть, как решится ее судьба.
— Смерть предательнице! — кричали гости.
— Пусть живет, — возражали другие.
Гости позабыли о рабынях, ждущих в круге, даже той, что стояла отдельно от них на коленях. По одному они начали подходить к подносу с дробинками, и каждый либо с криком одобрения, либо недовольства или просто со смехом бросал свою дробинку, маленький, но тяжелый шарик, на выбранную чашу весов.
Гута едва удерживалась на коленях.
— Выпрямись и подними голову, — приказал ей подоспевший надсмотрщик. — Положи скрещенные, будто связанные руки на затылок.
Гута изо всех сил старалась принять позу. Дробинки стукались о дно чаш.
Чаша смерти наполнялась быстрее.
— Смотрите на ту, что когда-то была гордой Гутой! — засмеялся один из гостей.
— Смотрите на эту рабыню!
— Она вся трясется! — добавил третий.
— Она даже не может стоять на коленях!
— Свяжите ей руки на затылке, — приказал Аброгастес. — Принесите повязку на глаза и привязь.
Все его приказы были исполнены, чтобы рабыня могла принять лучшую позу, только теперь ее руки были связаны на затылке, глаза закрывал сложенный шарф, а шею обвивала крепкая веревка, оба конца которой держали два стоящих рядом надсмотрщика. Длинные концы веревок они обмотали вокруг кулаков.
Гута стонала.
Невидимые ей дробинки продолжали сыпаться на дно чаш.
Теперь она уже не могла упасть на пол — ее держали веревки.
— Ты видишь чаши, отец, — произнес Ингельд, — откажись от нее.
— Какое мне до нее дело? — пожал плечами Аброгастес.
— Откажись от нее, — повторил Ингельд.
— Нет! — взревел Гротгар, поднялся и бросил свою дробинку на чашу жизни.
— Смотри, куда бросает свою дробинку Гротгар, — указал Аброгастес сыну.
— Он не замечает ничего, кроме красивой фигуры рабыни, — возразил Ингельд.
— Куда бросить дробинку мне? — обратился Аброгастес к писцу.
— Вы можете бросить ее туда, куда пожелаете, господин, — ответил писец.
— Куда мне бросить дробинку? — повернулся Аброгастес к своему оруженосцу с тяжелым мечом в ножнах на левом плече.
— Я буду защищать моего повелителя до самой смерти, — ответил оруженосец, — каким бы ни было его решение.
Гротгар сел на место, бросив угрюмый взгляд на Ингельда.
— Гротгар глуп, — заметил Ингельд, — он думает только о своих лошадях и ловчих соколах.
— И похоже, о рабынях, — добавил кто-то из гостей.
— Да, — фыркнул Ингельд, — и о рабынях. Дробинки продолжали падать на чаши.
Гута дрожала. Слезы струились из ее глаз, увлажняя повязку и оставляя блестящие ручейки на щеках.
Воины, купцы и посланники проходили мимо весов.
— Хорошо еще, что дело происходит на пиру, — произнес кто-то.
Гута подняла голову. Она сжалась, как будто могла видеть через плотную ткань повязки. Ее маленькие запястья беспомощно дернулись в тугих веревках.
— А теперь она опять клонится к смерти, — воскликнул кто-то.
В зале стояла тишина, глаза всех гостей были устремлены на весы.
Мимо весов проходил ряд гостей, и каждый бросал дробинку на выбранную чашу.
— Снимите с нее повязку, — приказал Аброгастес.
Повязку сняли, и Гута увидела, что стрелка весов дрожит посредине шкалы.
— Похоже, ты многим понравилась, сучка, — произнес кто-то.
— Она хорошо танцевала, — добавил другой голос.
— Думаю, из нее получится отличная рабыня, — заметил третий.
— Дробинки бросили еще не все, — спокойно произнес Фаррикс и взглянул на Ингельда.
Ингельд перевел глаза на Аброгастеса, затем подошел к весам и бросил дробинку.
— На чашу жизни! — закричал кто-то.
Аброгастес спустился с помоста и подошел к весам. Их чашки были доверху нагружены дробинками.
— Стрелка указывает на ошейник, — в тишине проговорил кто-то.
На одном конце шкалы был изображен череп, на другом — ошейник рабыни. Аброгастес взял дробинку.
— Вспомни про Ортога и ортунга, вспомни о расколе народа и предательстве, — отчетливо проговорил Фаррикс.
— Я помню об этом, — отозвался Аброгастес.
— Так куда же ты бросишь свою дробинку, могущественный Аброгастес? — нетерпеливо спросил Фаррикс.
— Куда пожелаю, — ответил тот.
В зале воцарилась тишина.
Небрежным движением Аброгастес опустил дробинку на чашу жизни.
Его выбор вызвал одобрительные крики гостей.
— Оруженосец! — подозвал Аброгастес. Оруженосец подошел к нему.
— Дай меч.
Оружие было вынуто из ножен и вложено в его руку.
Аброгастес бросил тяжелый меч на чашу жизни, и она резко опустилась. Дробинки посыпались с чаш. Чаша жизни теперь находилась у самого пола, цепочка, связывающая чаши, натянулась до предела.
— А куда бросишь свою дробинку ты, благородный Фаррикс? — поинтересовался Аброгастес.
— На чашу жизни, конечно, — ответил Фаррикс и положил дробинку на уже и так отяжелевшую чашу жизни. — Слава алеманнам! — провозгласил он.
— Слава алеманнам! — отозвался Аброгастес.
Надсмотрщики, которые держали веревки Гуты, позволили ей опуститься на землю.
— Продолжайте свои игры, друзья и братья, — разрешил Аброгастес, подняв руку.
— На колени, рабыня, — приказал надсмотрщик женщине, стоящей в маленьком кругу.
Вновь послышались восклицания: «сорок!» «сорок шесть!»
Аброгастес взглянул на Гуту, потерявшую сознание.
— Снимите с нее веревки, оставьте руки связанными и приведите в чувства, — сказал он. — Принеси обычный ошейник для нее, — обратился он к одному из слуг.
Кости звонко стукались о доски столов. Еще одна рабыня была выиграна.
Одну за другой их вводили в круг, заставляя перебираться сюда с островка в центре зала под громкий перезвон колокольчиков на ногах.
Бесчувственную и связанную Гуту облили ледяной водой. Она закашлялась, пытаясь высвободить руки, и дико взглянула на Аброгастеса, лежа на земляном полу, от воды превратившемся в жидкую грязь.
Аброгастес взял свой меч с чаши весов и отдал оруженосцу. Затем он повернулся к Гуте. В зале позади него игра была в разгаре.
— Наденьте на нее ошейник, — приказал Аброгастес.
Один из мужчин склонился над рабыней и надел на ее шею ошейник. Ошейник был простым и легким, он плотно охватывал шею и запирался сзади на замок.
— Теперь, когда она получила ошейник, бросьте ей кусок мяса, — сказал Аброгастес.
— Ложись на живот, рабыня, — приказал мужчина. Гута легла на живот, мясо бросили в грязь перед ее лицом.
Она поспешно схватила мясо своими маленькими, ровными зубами, оторвала от него кусок и принялась жевать.
Старшая из трех рабынь для показа и две ее белокурых спутницы, прикованные цепями у помоста, испуганно воззрились на Гуту. Их обычно кормили из мисок, поставив на четвереньки. Это был один из способов напомнить женщинам, что они рабыни.
В зале выиграли еще одну женщину, в круг ввели следующую.
Внимание всех гостей было приковано к игре. Граник выиграл себе уже вторую рабыню, и она, подобно первой, была привязана под его столом.
Гута с жадностью доела мясо, но больше ей ничего не дали.
Она умоляюще взглянула на надсмотрщика.
— Мы обязаны заботиться о твоей фигуре, — наставительно произнес он.
— Нельзя ли дать мне воды, господин? — попросила она.
— Тебе уже дали воду.
Гута наклонилась и начала лакать воду с пола, смешанную с грязью.
Ей никогда не приходилось пить таким образом, пока она была священной девой и жрицей.
Ингельд наблюдал за ней. Он обратил внимание на изящно округленные бедра рабыни.
Гости выиграли очередную женщину и приготовились разыгрывать следующую.