К сожалению, я был прав. Она обо мне забыла и ни слова не услышала. Очаровательный золотистый завиток падал ей на лоб с тонкой матовой кожей. Хороша, очень хороша! Жаль было огорчать ее, но ничего не поделаешь.
— Я провожу тебя в каюту Матвея, чтобы ты не заплутала в наших переходах.
— Какого Матвея?
— Матвея Власова. Он собрался побеседовать с тобой после ужина.
Она заметно побледнела и украдкой оглянулась по сторонам. Я сердился на Матвея и за ее страх, и за то, что он лишил ее возможности обедать на яхте. Я подхватил ее за локоток и повел из столовой.
АЛИКА ЮРЬИНА
Я снова увидела Власова, который твердо стоял посреди каюты, и сердце мое оборвалось. Я опасалась, что Слепой заметит мое состояние, села без спроса, приосанилась, закурила с независимым видом и пошире расставила локти, чтобы занять в каюте врага как можно больше пространства. В этот раз я уже была в состоянии рассмотреть каюту владельца линкора как следует. Собственно, смотреть было не на что. Стол, несколько компактных кресел; встроенный шкаф, стеллаж во всю стену с закрепленными книгами, привинченный к полу, книги — в основном техническая литература; несколько видеофонов внутренней связи и один — внешней; биоэлектронный компьютер; голый зеленоватый пол, как в коридорах, вход во второе помещение каюты; летучая мышь на лампе, дремавшая вниз головой, красивая и безобразная одновременно. В каюте по-прежнему царил полумрак, хозяин берлоги не включал верхний свет из-за мыши. Я уже привыкла к неоправданной роскоши убранства 'Феникса', разница между ним и каютой Власова каждый раз меня ошеломляла.
Интересно, Слепой пират действительно слепой или нет? Он не производил впечатления слепого. Власов стоял посреди каюты, и мне казалось, будто он занимает в ней все свободное пространство. Габариты ему создавал явно не жир, впечатление мешковатости было обманчивым.
— Как вы перенесли качку? — мирно спросил Власов.
— Ваш профессор дал мне какое-то зелье от качки. Вот, — для пущей убедительности я продемонстрировала флакон, который дал мне Качин.
— Вам он пригодится, — сказал Власов и уселся за стол напротив меня. — Вы еще раз убедили меня в своей способности терять ориентацию в самых неподходящих местах.
Я порозовела. Знает!
— Куда вы держали путь на 'Фениксе', пока не заблудились?
— Теперь это уже неважно.
Власов проигнорировал мое замечание.
— Такое впечатление, что никуда, — констатировал он. — Вы имели хоть малейшее представление, где вы находитесь? С астронавигацией незнакомы, а лезете в дальний космос. А вы знаете, что люди, которые не знают своих координат в космосе, назад не возвращаются? Их не могут найти.
От его вопросов я чувствовала себя неловко, как нашкодившая школьница, и это чувство вытеснило остатки страха. Я решила отвлечь его от моей персоны.
— Отчего была качка? — светским тоном спросила я.
— На самом деле линкор не качало, — охотно ответил Власов. — Когда судно долго перемещается в подпространстве, гравитаторы начинают 'пошаливать'. Гравитационное поле 'гуляет' и создает иллюзию качки.
— До чего же она реальна, — пожаловалась я. — Как и вибрация, кстати.
— Привыкайте.
— Значит, я здесь надолго?
У меня упало сердце. Власов смотрел на меня сквозь черные очки, как мне казалось, задумчиво. Я беспокойно заерзала в кресле.
— Вы и вправду слепой?
— Я прекрасно вижу.
— Зачем вам тогда черные очки?
— Мой взгляд смертоносен.
Я недоверчиво усмехнулась. Он сказал:
— Через час 'Стремительный' войдет в подпространство. Надолго. Будет качка. И вибрация тоже.
— Надолго? Мы летим куда-то далеко?
У меня до слез защемило в груди. Мне казалось, что чем дольше я в пути, тем больше я отдаляюсь от Земли, от детей. Зачем, почему я их бросила там, на Земле?
— Мы направляемся к Зарбаю. Будет бой, и я прошу вас не покидать пределов 'Феникса'.
Неужели он пригласил меня только для этого? Я состроила брезгливую мину.
— Я желаю только одного — вернуться домой. Мне до ваших мелких войн нет никакого дела.
— На Земле вас ждут. Для вас приготовлено место в камере, куда вас и водворят.
— Почему вы так решили? — оскорбилась я. — Откуда вы знаете, что меня ждет?
— Я мог бы знать и больше, если бы вы были разговорчивее. Я до сих пор не знаю, что вы из себя представляете. Но мне сейчас тоже не до ваших проблем. О них мы поговорим позже. Сидите пока на 'Фениксе'. Во время боя вам нечего делать на 'Стремительном'. Я не желаю садить вас под замок и поэтому надеюсь на ваше благоразумие. Еду вам принесут, когда механики включат гравитаторы.
Я сразу поняла, к чему Власов упомянул гравитаторы.
— На 'Фениксе' мне никакая невесомость не грозит, — с тоном превосходства заявила я. Мне было приятно сознавать, что я не во всем завишу от Власова с его линкором.
— Печальное заблуждение, — ответил на это бандюга.
— Почему же?
— Потому что гравитаторы на 'Фениксе' отключены.
— Я их не отключала. А если их отключили без моего ведома люди из вашей команды…
— Мои люди только обыскали яхту на предмет оружия, и все. Ваши гравитаторы отключились автоматически под воздействием гравитационного поля 'Стремительного'.
— Они включатся снова, — поморщилась я, желая закончить разговор. Власов снисходительно улыбнулся и сказал:
— На 'Стремительном' мощные глушители, милая Алика. Вместе с гравитаторами линкора они подавят и гравитаторы яхты. Так что будьте готовы к походной жизни.
Я расстроилась окончательно. Только вот капризничать было не перед кем.
— Почему вы не позволили мне обедать на яхте? Я не хочу ходить в столовую.
— Почему?
— Да потому что на меня пялятся! — разозлилась я. — Я вовсе не желаю быть объектом внимания. Я могу только догадываться, что тут обо мне думают.
— А я не желаю, чтобы вы замыкались в полном одиночестве на своей яхте. У вас должна быть возможность общаться, иначе вы одичаете и разучитесь говорить. Смею заверить, что мои люди ничего плохого о вас не думают.
Я снова не могла понять, шутит он или говорит всерьез. В том состоянии, в котором я находилась в последнее время, я почти не воспринимала шуток, и его заявление о том, что я могу одичать от одиночества, я восприняла на полном серьезе. Оно повергло меня в уныние.
— Сколько еще вы намерены меня здесь держать? Неужели так долго, что я успею одичать? У вас нет возможности отправить меня домой? Извините, но в это я не верю.
— У меня есть возможность отправить вас домой, но не сейчас. Я не собираюсь лишать вас надежды. А еще я не собираюсь нарушать ваши права, можете мне о них не говорить. Не желаю слушать банальности. Останетесь ли вы в моей команде на 'Тихой гавани' или отправитесь домой, зависит в первую очередь от вас. В данный момент я никуда вас не отправлю, потому что, повторяю, мой флот готовится к бою. Возможно, вы еще долго не покинете 'Стремительный'.
Власов говорил мне о том, что его флот готовится к какому-то мифическому бою, а сам, расслабившись, развалился на своем крепком стуле. Я ему не поверила. Он явно хотел поговорить со мной еще, но я не собиралась поддерживать разговор, загасила сигарету и встала. Привычка командовать взяла верх, и он сказал:
— Можете идти.
Как будто я не могла уйти без его команды! Это рассмешило меня, и я сказала:
— Вам надо готовиться к бою. Не буду отнимать у вас драгоценное время.
Пожалуй, в моем положении хамить не стоит, хотя схамила я сквозь искренний смех, который тщетно пыталась подавить. Я не ожидала, что мне станет смешно. Нервы расшатались вконец. Я поспешно убралась восвояси. В прошлый раз я тряслась от страха, в этот раз от смеха. Как ни странно, Власов мне симпатизировал. Было в нем что-то подкупающее. И еще: я перестала его бояться. Больше он не казался мне страшным.
Когда я покинула каюту Власова, я ощутила небольшую качку. Видимо, во время разговора со Слепым мне было не до нее, раз я ее не заметила.
С профессорским зельем я переносила псевдокачку гораздо легче. Вибрация оставалась такой же мучительной. Лисьенская люстра — сильно уменьшенная копия люстры в гостиной — непрерывно дребезжала. Качка загнала меня в кровать, потому что оставаться на ногах стало невозможно. Невозможно стало даже передвигаться на четвереньках. И главное, невозможно было предсказать, в какую сторону 'провалится' линкор в следующий раз. На душе длились сумерки. Я строила всевозможные варианты, как узнать о здоровье мужа и детей. Выздоравливают ли они или, возможно, умерли?
Затяжные провалы прекратились вместе с вибрацией, зато наступила невесомость. Я медленно воспарила над кроватью вместе с одеялом. К такому обороту я не готовилась даже несмотря на предупреждение Власова, которому я не очень-то поверила. Я бестолково потолкалась между зеленоватыми переборками каюты, не зная, куда девать собственные конечности. Одеяло предательски покинуло меня. По инерции я медленно дрейфовала к потолку, где мне пришлось уворачиваться от люстры, выполняя бестолковый акробатический номер. Никаких ламп в люстре не было и в помине. Лисьенские камешки, получив энергию, светились сами. 'Слезы' теперь брызгали с люстры в разные стороны. Очень красиво. Мне удалось укрепиться на потолочных выступах, служивших украшением, я повисла 'вниз головой' и возомнила себя летучей мышью, как раз такой, какую я видела у Власова в каюте. Убивая время, я баловалась с люстрой, подставляя ладони под непрерывный 'светопад' с лисьенских камешков.
Эта пытка продолжалась почти всю корабельную ночь, во время которой я не сомкнула глаз. Гравитаторы разгонялись постепенно, так же постепенно приходило приятное ощущение тяжести столь любимого тела. Наконец не качало, не вибрировало, не тряслось, не дребезжало, и наконец я нахожусь на палубе! Нос был заложен. Ползком я подтащилась к зеркалу и одурело уставилась на свое одутловатое лицо. Оно мне не понравилось. Я капризно отвернулась от собственного отражения, подобрала вероломное одеяло и сонно зевнула. Больше невесомости я не хотела.
Завтрак мне принесла узкокостная, огненно-рыжая девушка лет восемнадцати. Ее пламенные волосы озарили гостиную яхты. Ее лицо и руки были сплошь усыпаны веснушками, светло-карие глаза обрамляли рыжие пушистые ресницы. Она улыбалась куда-то внутрь себя и имела несколько отстраненный вид, будто этот человек жил в своем собственном замкнутом мире, не особенно высовываясь наружу. Она была настолько притягательна, что я не удержалась и расплылась в улыбке. Она передала мне контейнер с завтраком.
— В десять утра принесу ланч, — сказала она.
— Разве нельзя поесть в столовой?
— Идет бой. Меня во время боя отстраняют от дежурств, потому что я, видите ли, женщина.
Я недоверчиво пожала плечами. Какой бой? Было тихо.
Рыжая повернулась, чтобы уйти, но тут сильный толчок поверг нас обеих наземь. Я тут же вскочила на ноги, паникуя.
— Что это? Что? Что это было?
— В нас попали торпедой.
Рыжая очутилась на ногах быстрей меня. Она склонила голову, будто прислушивалась. — В причал угодили.
Она быстро, почти бегом, покинула яхту. Почему она решила, что угодили именно в причал? Я осталась одна наедине со своими страхами, чувствуя себя почти погребенной заживо.
МАТВЕЙ ВЛАСОВ
Я сожалел, что она ушла. Обычная одежда экипажа открывала гораздо больше, чем просторный мужской халат, но все равно недостаточно. Фигура выглядела захватывающе, маленькая, ладная, стройная. Джемпер слегка обтягивал высокую грудь. Ее пластика мешала мне трезво мыслить, каждый ее взгляд пронзал меня, как нож. Мог ли я предполагать, что так крепко сяду на мель? Я представил себе, какая у нее гладкая и теплая кожа, как вздрогнет ее упругий мускул под моей ладонью… Я с досадой встряхнул головой, отбрасывая непрошенные мысли. На защиту Зарбая встал почти весь флот Солнечной Федерации, подкрепленный флотом самого Зарбая. Разведчики донесли соотношение единиц противника и его расположение в зоне планеты. Земля не рискнула выставить весь свой флот. С точки зрения защиты самой Земли, это было оправданно. Зарбай имел весьма жиденький военный флот, но зарбаяне переоборудовали под военные корабли все свои коммерческие и пассажирские суда, приостановив на время лихолетья жизненно необходимые перевозки. Шутить они не собирались. Бой обещал быть жестоким и кровавым. Захлебнется кровью медчасть 'Стремительного', хотя смерть в космосе чаще всего мгновенна. Я не исключал, что зарбаяне при поддержке земной столицы будут стоять насмерть, и их придется разбить наголову. Я мрачно хмурился. Отказаться от Зарбая значило не выполнить ультиматум. Я направился в рубку.
— Курс на Кардабай, — приказал я Надыкто.
Надыкто начал быстро отдавать приказания. Наш флот в неполном составе устремился к Кардабаю.
…Как она чувствует себя, непривычная к обыкновенным нагрузкам?..
Кардабай тоже входил в условия ультиматума. Я надеялся поражением Кардабая немного остудить пыл зарбаян. Кардабай тоже готовился к нападению. Правда, без поддержки Земли и, разумеется, без какой-либо поддержки Содружества. Кардабай получит по заслугам, ведь его флот, в свою очередь, тоже не пришел на помощь соседям, когда они со мной воевали. На нашей стороне стояли внезапность, численный перевес, скорость и дисциплина. Кардабай смог выставить против нас военную эскадру в 26 кораблей, моя эскадра, шедшая на Кардабай, составляла 49 судов. Кардиане знали о численности вражеского флота, поэтому, стоило нашим кораблям появиться на их радарах, кардиане обстреляли нас ракетами дальнего действия. Этим они нарушили Кодекс, запрещающий применение подобных ракет вблизи населенных и пригодных к жизни планет. Наши артиллеристы без труда перехватывали ракеты в середине полета. Мы пока не стреляли, стремясь подавить противника демонстрацией мощи. Крылья нашего флота изогнулись спиралью на виду у противника. Эскадра Кардабая непрерывно извергала огонь, как извергает лай маленькая напуганная шавка. Я вышел на связь с флагманом кардиан и предложил сдаться. В ответ кардиане только усилили обстрел. Сквозь строй кардабайских судов со стороны планеты навстречу нам понеслись раскаленные добела 'веретена' — на Кардабае заработали наземные установки противопространственной обороны. На вылете из атмосферы температура 'веретен' достигала десяти тысяч кельвин. Наши корабли маневрировали, уворачиваясь от 'веретен'. Уничтожать эти снаряды ракетами было довольно опасно: 'веретена' распадались на несколько крупных осколков, летящих по отдельным непредсказуемым траекториям, способных пробить обшивку корабля за счет температуры и скорости. Шесть наших кораблей на время отошли в сторону, извергая ослепительно-белые огненные струи.
Несмотря на обстрел с планеты, мы уверенно сближались с противником. Со стороны кардианского флота полетели первые торпеды. Корабли Кардабая не стояли на месте. Снова начались попадания. Мы все еще не отвечали, занимая оборону. Особенно юркая канонерка засадила торпеду 'Стремительному' в район шлюза причала, и флагман содрогнулся от боли. В ходовой рубке не было слышно, как суетилась внизу команда, вручную задраивая переходы и гася пламя. Во время боя мои люди не доверяли автоматике. Несколько наших крейсеров по моему приказу начали класть торпеды. На борту неприятельского флагмана занялся пожар. Пожар внутри космического корабля — страшная вещь. Часто случается, автоматика задраивает переборки, а экипаж не успевает вовремя покинуть горящие отсеки. Часто люди задыхаются от дыма прежде, чем рванет взрыв. Эскадра Кардабая потеряла порядок, каждый старался отойти подальше от взрывоопасного линкора. Я предложил капитану горящего флагмана остановить бой и сдать эскадру. Вместо ответа капитан приказал кардианским кораблям не нарушать боевой строй. С горящего судна полетели торпеды. Мне не нравился неравный бой, который приняли эти горе-вояки, никогда боя не ведавшие.
Я вышел на связь с императором Кардабая. Кардабай — маленькая планета величиной с Луну, не имеющая особого веса в политике Содружества, торгующая сигаретами, шортами и сандалиями, а все туда же — империя! На экране замаячило холеное лицо императора. Его жирные брыли тряслись от страха, как у перекормленного хряка. Я пригрозил ему жесткой расправой, если он немедленно не отзовет остатки эскадры и не приготовит планету к добровольной сдаче. Он заверил меня, что все сделает.