— Ну-ка, потеснись, — он крякнул, отодвинул меня в сторону и склонился над Аликой. — Вот ты и попала ко мне в руки.
Иван Сергеевич захихикал и достал из чемоданчика шприц.
— А ну брысь все отсюда! — прикрикнул он на ремонтников, смущенно топтавшихся на пороге рубки. — Тебя это тоже касается, — сказал он мне и снова повернулся к Алике:
— Дай-ка сюда локоток… Какой он красивый…
Я в это время отдавал приказания:
— Все оружие на борту 'Феникса' демонтировать. Реактор аннигилировать. Рембригаду — в шлюзовой отсек. Адъютанта ко мне с отчетом о позиции флотов Содружества.
НИКОЛАЙ КОНОВАЛОВ, следователь
Наконец врачи пропустили меня к Юрьину. Юрьин оказался человеком с добрым улыбчивым лицом и светлыми глазами. Ему пересадили тридцать процентов кожи, и теперь, частично забинтованный, он покоился в медицинском гравиложе и был похож на куколку бабочки. Он доверчиво улыбнулся мне навстречу, осторожно прикрывая глаза веками с обгоревшими ресницами.
— Коновалов Николай Дмитриевич. Следователь, — представился я.
— Евгений, — он подал мне левую руку, уцелевшую от ожогов. — Врач предупредил меня о вашем приходе. Чем могу быть полезен?
— Я веду дело вашей жены.
— Разве она в чем-то обвиняется?
— Ваша жена подозревается в поджоге вашего дома и попытке убийства вас и вашей дочери. Помимо этого, она обвиняется в угоне прогулочной яхты.
Юрьин был потрясен. Он сделал неудачную попытку подняться и кхекнул от боли.
— Что за чушь вы городите? Алика пыталась убить Катю? Или Нину? Кого она пыталась убить? Мало нам пожара, теперь еще это глупое подозрение!
— Вот я и пришел к вам, чтобы вы подтвердили, что это чушь.
— Да очень просто! Николай Дмитриевич, она неспособна на убийство! Нет, нет, Алика не пацифист, конечно, но для нее даже просто ударить человека проблема. Это нелепость. Понимаете, она не может убить!
Он замолчал, потом с тревогой спросил:
— А что с Катей?
— Катя получила сильные ожоги. Поправляется, как и вы, только пока не может говорить.
— У нее обгорело лицо? Ах, боже мой… — Юрьин болезненно поморщился. — Больно-то как. Как ей, маленькой, больно… А где остальные дети, Алика?
— Нина у бабушки, с ней все в порядке. Миша в больнице…
— Миша тоже в больнице? Почему?!
— Вы не беспокойтесь, с ним все в порядке. Физически он здоров. Он пережил шок в связи с пожаром. Через пару дней его заберет бабушка. Кстати, вам не трудно разговаривать?
— Ничего, — поморщился Юрьин и даже вымученно улыбнулся. — Вы до сих пор ничего не сказали о моей жене.
— Она, к сожалению, в розыске.
— Какая нелепость. Она такая добрая, Николай… Забыл, как у вас отчество.
— Дмитриевич, — подсказал я.
— Николай Дмитриевич. Она очень добрая, она такая хорошая мама. Заботливая, суетная такая. Она не могла никого убить. Да что за глупость на самом деле!
— Расскажите, что произошло во время пожара.
— Рассказывать-то нечего, — вздохнул Юрьин. — Но вы-то мне верите, что моя жена ни в чем не виновата?
— Это будет зависеть от вашего рассказа.
Юрьин осторожно повозился в гравиложе, устраиваясь удобнее.
— Я приехал домой на обед. Знаете, мы живем за городом, чтобы дети постоянно были на свежем воздухе. Алика после рождения Ниночки уволилась с работы, чтобы постоянно быть вместе с детьми. Это временно, пока они маленькие. Так вот. На обед я езжу редко и в разное время. Я экспедитор, у меня ненормированный график. Я, значит, приехал, а дом полыхает. Я удивился, почему не сработала пожарная сигнализация…
— Почему вы решили, что она не сработала?
— Потому что пожар был в самом разгаре, а пожарных до сих пор не было. Дом был уже весь в огне, а пожарных не было, понимаете, Николай Дмитрич? У нас как-то раз сигнализация сработала, когда на плитке горела рыба. Это Катенька маме помогала, сюрприз хотела сделать. Дым пошел, и пожарные тут как тут… В общем, вызвал я пожарных, затем побежал вокруг дома. Зову Алю, детей — никто не откликается. Нина, младшенькая, в тот день гостила у бабушки. Никто не откликнулся, и я бросился в дом. Там было полно дыма, ничего не видно. Мне пришлось вернуться на крыльцо, набрать в легкие воздуха, и только потом вернуться в дом. Я на ощупь добрался до лестницы на второй этаж. Сверху я расслышал Катин кашель и плач. Я стал ее звать, хотел за ней побежать, успел подняться на несколько ступенек, но тут кто-то дважды ударил меня ножом. Вот и все. Рассказывать, как видите, нечего.
— С какой стороны вас ударили?
— Сзади. А вы не знаете, что произошло дальше?
— Знаю. Приехала ваша жена, забежала в дом, потом оттуда выбежала и нашла в кустах вашего сына. Приехали пожарные и стали тушить пожар. Они вынесли из дома и вас, и Катю.
— И Алику сразу арестовали?
— Нет. Видите ли, в горящий дом заходили только вы, потом ваша жена, а немного позже — пожарные, которые и спасли вас. Больше никто в дом не заходил и не выходил оттуда. Какой напрашивается вывод?
— Зачем ей меня убивать? Зачем ей было поджигать свой собственный дом? Она всегда говорила, что у нее, кроме семьи, ничего нет. И вообще, кто все это видел?
— А видел ваш сосед, Горшков Валентин Михайлович. Он утверждает, что его соседка, то есть ваша жена, с утра куда-то увезла Ниночку, оставив Катю и Мишу одних, затем вернулась и была дома, а когда начался пожар, она снова вызвала такси и улетела. Ниночку она увезла к бабушке, что подтвердила и сама бабушка, ваша теща.
— Вы ему верите? Получается, что Алика подожгла дом с детьми, а потом ударила меня ножом? Какая чудовищная нелепость! — с ожесточением повторил Юрьин.
— Показаний вашего соседа недостаточно для обвинения. Я собирался взять с Юрьиной подписку о невыезде до полного выяснения обстоятельств, но не успел.
— Где она сейчас?
— Ваша жена в бегах, Евгений. Она у вас часто поддается панике?
— Да, бывает. Особенно с детьми. Если кто вдруг заболеет, такая суета поднимается… Вечно боялась опоздать куда-то, торопилась.
— Вы с ней ссорились перед пожаром?
— Нет, что вы! Конечно, мы ссоримся иногда, она у меня такая взбалмошная! Но это еще не повод для поножовщины, так? В нашей семье не может быть поножовщины, глупость какая.
Юрьин покачал забинтованной головой и поморщился.
— Перебинтовали меня, как Тутанхамона, — вздохнул он. — Бедная Катенька…
Вид у Юрьина был совершенно расстроенный. Я поднялся, хрустя розоватым накрахмаленным халатом.
— Вы мне верите? — спросил Юрьин с надеждой.
— Вам — верю, — ответил я.
Я зашел в кабинет к лечащему врачу Юрьина и Кати. С ним мы некоторое время обсуждали полученные Юрьиным и его дочерью травмы. Катеньку стоило пожалеть, она сильно обгорела и отравилась дымом. Затем я отправился на работу, по пути размышляя. Юрьин получил два ранения в шею и в плечо. Удары были достаточно сильными. Юрьин — человек среднего роста, но, тем не менее, он выше своей жены на двенадцать сантиметров. Юрьина с высоты своего роста не могла нанести глубокие раны под таким углом. Предположим, она находилась на лестнице. Но Юрьин спешил на голос дочери и становиться к лестнице спиной не собирался. А если Юрьина встала на стул? В дыму, при нулевой видимости, балансируя на стуле, нанесла удары, ориентируясь на голос. не исключено, что так и было. Хотя ей было бы несподручно. К сожалению, нож найден не был.
Я вспомнил разговор с начальником Юрьиной.
— Юрьина? Не помню такой, — плешивый человек вертел стереографию Юрьиной и так, и эдак. — У меня таких много работает. А, да. Юрьина! Она уволилась года три назад. Детей у нее много. То ли трое, то ли четверо. Признаться, я уволил ее без сожаления. Четверо детей — какой из нее работник… Да-да, помню. Фигура у нее хоть куда! Да. И титьки… А вам-то это зачем?
Пожар в доме Юрьиных мог возникнуть по разным причинам. Однако сосед Юрьиных видел, как хозяйка дома улетела на такси уже после того, как пожар начался. В этом поступке не было никакой логики. Если только Юрьина не устроила пожар сама. Зачем ей это понадобилось? Подожгла ли Юрьина дом именно с целью убийства собственной дочери? Восьмилетняя Катя могла случайно узнать о матери что-нибудь неприглядное. Тогда зачем Юрьиной понадобилось убивать собственного мужа? Юрьин мог умолчать о какой-нибудь серьезной ссоре, хотя в беседе со мной он выглядел очень искренним. Таким же непосредственным выглядел и единственный свидетель Горшков. Его показания теоретически можно было поставить под сомнение, если бы не глупейший побег Юрьиной. Я беседовал с ней после пожара, она выглядела совершенно убитой. Угон яхты с целью побега она совершила на следующий день после пожара и нашей с ней беседы. Своим побегом она косвенно подтверждала свою вину, усугубив ее еще одним преступлением. Угнать чужое космическое транспортное средство из ангара не так-то просто. Не сам ли Гансон, хозяин яхты, помог бежать Юрьиной? Во время беседы со мной он кричал от бешенства, топал ногой. Заявил, что отсудит за яхту все, что только есть у Юрьиных. Он мог разыгрывать меня или мог быть искренним. Как на грех, Юрьина выбрала самую дорогую яхту в ангаре нашего космопорта. Целенаправленно ли она это сделала?
Семилетний Миша мог видеть, кто поджег дом, если дом был именно подожжен. Но Миша утверждает, что никого не видел. Он получил сильный шок, он мог быть кем-то запуган, и с ним сейчас работают детские психологи. Восьмилетняя Катя, получившая сильные ожоги, будет молчать еще долго. Юрьину до сих пор нигде не обнаружили, она не высаживалась ни на одной из планет Содружества. Мать Юрьиной утверждает, что ее дочь была в космосе только в качестве пассажира. Я не исключал возможности, что Юрьина заблудилась в пространстве. В этом случае отыскать ее шансов почти нет.
АЛИКА ЮРЬИНА
Хитрая крысиная мордочка профессора Качина — это было первое, что я увидела, когда открыла глаза. Это было не лучшим пробуждением в моей жизни.
— Ты просто молодцом! — похвалил он меня. — Дай-ка локоточек… Молодцом.
Я хмуро смотрела на него.
— А теперь я буду ругаться, — заявила старая крыса. 'Давай, валяй', - подумала я безразлично, больше занятая своим отвратительным состоянием. Мне было плохо физически, меня угнетала рухнувшая надежда вернуться домой. Меня лишили последней надежды. Все тут заодно с Власовым, и никуда меня не отпустят, это ясно, как день. Родные лица моих деток отодвинулись куда-то далеко, и мне хотелось плакать. Живы ли Катя и Женя? Что с Мишуткой? Здорова ли Ниночка? До чего все глупо получилось, и во всем виновата только я. Не надо было оставлять детей одних, не надо было никого слушать. Всегда надо думать своей головой.
Качин слегка похлопал ладонью по моей руке. Он явно пользовался тем, что я не могу ее убрать. Как бы еще один укол не вкатил.
— А теперь послушай мою ругань, — сказал он и хитренько прищурился. — А ругаться я буду по-настоящему. Ты о чем думала, когда умотала в космос без воды и пищи? А когда подняла стрельбу из мощных пушек внутри корабля? Как это называется? А вдруг бы кто-нибудь пострадал от твоей стрельбы?
Об этом я действительно не подумала. Мне стало досадно и неприятно. Я сердито сверлила профессора взглядом, но это его ни капли не смущало.
— А если бы у тебя ракеты были, ты бы и ракетой засандалила? Разнесло бы все к чертовой бабушке! А, знаю — не все ли равно, ведь мы бандиты! Так, да? А знаешь ли ты о том, что компьютер никогда не довел бы яхту до Земли?
Я удивленно приподняла брови. На большее у меня не хватило сил. Лицо болело.
— Нет, не знаешь. Власов спас тебе жизнь дважды.
— Когда успел-то? — с возмущением прохрипела я.
— В первый раз — когда ты летела на 'Фениксе' в никуда, — напомнил Качин. — Куда летела-то? Сама не знаешь. Оцени это, девочка. Ну, лежи тихо.
Он оставил меня одну в палате. За тонкой переборкой я слышала, как он возится со своими колбами и микроскопами. Профессор ни на день не оставлял своей работы, изучая многочисленные вирусы внеземелья, плодящиеся и на планетах, населенных людьми, и на планета, абсолютно безлюдных. Что у него за манера хитро хихикать? Он просто противный, мерзкий старикашка! Меньше всего я хотела быть чем-то обязанной мутанту. Интересно, помнит ли он обо мне? Можно подумать, он меня любит. Привык получать все готовенькое, вот и возомнил себе.
Палата в медчасти пиратского корабля хрустела от чистоты. В ней сильно не хватало большого окна, за которым плыли бы белые облака по синему небу… Я подремывала, и в полудреме мне привиделся Власов, молчаливый и грузный, сидящий в кресле своей каюты, и его мысли были закрыты для меня так же, как глаза под очками. Я его не боялась. Сквозь дрему я слышала голоса Ивана Сергеевича и Лолы. Затем к ним присоединился голос Власова, я перепутала сон с явью и открыла глаза. Сердце мое подпрыгнуло. Власов был здесь. А вдруг он зайдет в палату и снова применит свои способности? Что тогда со мной будет? Мысли мои безнадежно путались, я то и дело забывалась на несколько секунд. Голоса становились все громче, Качин и Власов спорили.
— Не пущу! Не пущу, понятно? Здесь я командую! Иди и в рубке гавкай, а здесь нечего голос повышать, здесь у меня больные находятся.
Под 'больными' Иван Сергеевич имел в виду меня. 'Какая же я больная?' — удивилась я. Голоса снизились на несколько тонов, и теперь я слышала только недовольное бормотание. Затем все стихло. Вместо облегчения я почувствовала разочарование.
Я снова задремала и проснулась от того, что рядом со мной на мягкую табуретку присела Лола.
— С Власовым воевали, — негромко сообщила она. — Так и рвется сюда. Иван Сергеевич его уже в третий раз выставил из медчасти. По-моему, у Власова к тебе повышенный интерес.
Оленьи глаза Лолы распахнулись от любопытства. Ей хотелось сплетен.
— Хочешь перебраться ко мне в каюту? Тебе одной на яхте скучно, а я тебя с ребятами познакомлю. Пусть Власов побесится, а?
Я против воли хихикнула, совсем как Иван Сергеевич. Лола порадовалась. Насчет скуки она попала в самую точку. Вот только в мизерной каюте Лолы находилась всего одна кровать. Это я помнила совершенно точно.
— А спать как будем? — прошептала я.
— По очереди, — бодро ответила Лола и даже глазом не моргнула. — Я знаю всех холостяков на 'Стремительном'. Красивые, смелые, умные. Обхождение у них что надо. Конечно, Власов тоже холостяк, но он убежденный холостяк. Нам таких не надо.
Она перевернула меня сильными, ловкими руками и — о, вероломство! — наградила меня сразу двумя уколами. Я обиделась и заплакала.
— Не пойду я к тебе жить, — всхлипнула я. — А с ребятами все равно познакомь.
Знакомиться ребята пришли сами. На следующий день после вероломных Лолиных уколов в палату шумно ввалились трое: толстый с вислыми хохляцкими усами, тощий с коротко стриженой черноволосой головой и рыжая деваха, которую не пускали в рубку во время боя. Толстого и рыжую я уже знала в лицо, это были связист Иваненко и Мария.
— Привет, Алечка, — поздоровался со мной Иваненко. Все трое расселись по табуретам и воззрились на меня с приветливым любопытством.
— Здравствуйте, — осторожно ответила я и, в свою очередь, неторопливо уселась на краю койки.
— Меня зовут Федор, я туточки связист, — представился толстый. — Это охламон…
— Вадим, — перебил его тощий вертлявый парень лет тридцати пяти на вид. — Лучше уж я сам представлюсь, а то этот негодяй… — тут они попытались подраться, но через секунду бросили эту затею. — А я туточки пилот. А это — наша Маша.
Мария по-птичьи склонила голову набок. Она улыбалась мне открыто, но немного отрешенно. Я снова подумала, что эта девушка живет где-то у себя внутри и за окружающими просто наблюдает.
— Мария у нас лоцман. Учится на штурмана, — сообщил Федор.
— Женщина-штурман на военном судне? — удивилась я. — А чем она будет заниматься во время боя?
— Воевать, — тихонько ответила Мария, по-прежнему улыбаясь. Вояка хоть куда!
— Как же вас пропустил Иван Сергеевич? — спросила я.
— Обыкновенно, — пожал плечами Вадим. — У него не было причин нас к тебе не пускать. Ты замечательно выглядишь, зачем же тебя от нас прятать? Как самочуйствие, кстати?
— Самочуйствие? — повторила я, развеселившись. — Со мной все в порядке.
А сама вспомнила Власова, которого не далее как вчера трижды выгоняли из медблока. Где же он теперь, мой Ромео?
— Наши медики быстро ставят на ноги, — заметил Федор. — Медики у нас хорошие. Мы тут, на 'Стремительном', все отборные. Нет, я не хвалюсь, это только констатация факта. Вот, к примеру, этот охламон…
Вадим стукнул Федора кулаком в спину. Федор отмахнулся и продолжил:
— Как-то раз он угодил в пренеприятнейшую историю. Случилось это на Курионе, где этот оболтус имел неосторожность нализаться в баре.
— Так это когда было! Ты еще бабушку мою вспомни…
— Погоди, дойдет очередь и до бабушки.
— Алика, это был единичный случай, — весело заверил меня Вадим.
— Нализанный, он полез в кабину своего 'конька-горбунка' с твердым намерением добраться до 'Седого короля', на котором он тогда ходил.