Терпеливо выслушиваю каждого, пытаюсь понять что у кого на душе – мне работать с ними. В этом сверхсекретном деле люди-главное. За каждого отвечаю головой. На это уходит пара часов.
– Ваня, – беру под локоть Русакова и отвожу его в сторонку. – давай попробуем пару ключей…
Подхожу к сейфу и достаю несколько листков из папки, полученной в Разведупре, только радиограммы из немецкого посольства за последний месяц.
– Катя! – Подзывает он оператора печатающей машинки. (Я вздрагиваю). – набей ленты. Девушка, чем-то похожая на мою Катю, садится за пульт станции подготовки перфолент и деловито стучит по клавишам. В такт им чёрная целлулоидная лента «Кодак» вздрагивает и шагает наружу из щели пузатого перфоратора. Ваня на наборном поле при помощи коротких перемычек коммутирует гнёзда «виртуальных роторов» в соответствии с проверяемым ключом.
Через пять минут перед мной ложатся распечатки дешифрованного текста первого ключа, ещё через такое же время – распечатки второго. Рядом со мной за столом сидит другая девушка – Соня, маленькая и худенькая, знает немецкий. Мы уже пару раз с ней работали вместе на дешифровке.
«Белиберда. Мимо… Неужели пустышку тянем? Бросить»?
Но давняя привычка доводить все дела до конца берёт верх.
– Ваня, давай попробуем зацеп перенести с последней позиции в первую… Роторы «Энигма» устроены таким образом, что когда первый ротор, пройдя все двадцать шесть позизий делает полный оборот, его концевой зацеп поворачивает второй ротор на один шаг. Когда второй ротор сделает полный оборот – на один шаг повернётся третий. И так далее…
– Лучше сразу на одиннадцатую, – забавно картавит она, подсовывая мне распечатку. – вот посмотрите, Алексей Сергеевич, в этом сообщении, вот этот кусок: мусор, затем – «… в ответ на…» и снова мусор. То есть, первый мусор – намеренный, чтобы осмысленный текст начинался не сразу в сообщении, а второй – из-за того, что зацеп сработал не на букве «Z», а на «K»…
– Соня, да вы, прелесть… (лицо девушки стало пунцовым) какая, умница!
«Аккуратнее надо подбирать слова, они в это время ещё чего то значат. Коммутацией перемычек теперь не обойтись».
Будто подслушав мои мысли, Русаков бежит к шкафу, где лежат чертежи и схемы РВМ и из его недр на свет появляется чертёж-«синька»: тёмно-синий фон принципиальной схемы украшен хитросплетением светло-голубые линий-проводов и условных знаков.
– Коля, вот этот провод перекинь с первого контакта на третий. – Слышится его команда.
Ребята забегали: кто-то бросился нагревать паяльник, кто-то искать провод на месте. Через полчаса на столе перед Соней оказалась распечатка с расшифровкой, которая была переведена, пронумерована и подшита в тоненькую пока папочку.
– Ребята, не расхолаживаемся! – Звучит голос руководителя отделения. – Теперь зная ключ сообщения, ищем установки дня. (Соне). Сколько всего сообщений в этот день было?
– Четыре.
«Э нет, ребята, даже зная установки дня, дешифровать оставшиеся три сообщения без ключа быстро не удастся».
– Ваня, – подываю Русакова к себе. – ты лучше раздели ребят по пятёркам, итого – четыре смены по шесть часов.
Тот согласно кивает, а я, расписавшись у Сони, с папочкой под мышкой иду к себе, поразмыслить над текстом. Едва закрываю за собой дверь кабинета, как раздаётся звонок «вертушки».
– Алексей, – узнаю голос Кирова. – сейчас к тебе подъедет товарищ Берзин. Надо ему помочь, это по твоей части.
– Понял, я на месте. Жду. – Исключать возможность прослушки нельзя, поэтому стараемся обходиться без лишних подробностей.
Не успел положить трубку, как звонок по внутреннему телефону с проходной.
– Товарищ Чаганов, к вам посетитель.
Ян Карлович, бодрый и чисто выбритый, как только мы оказались наедине у меня, без слов протягивает «пятачок».
«Понятно, не работает, надо починить. Но посылать с этим целого начальника Разведупра – это перебор»…
Так же без слов достаю из ящика стола инструменты и осторожно открываю эбонитовую крышку. В нос бьёт резкий запах. Стеклянная колбочка – вдребезги, электролит растёкся по коробочке, залив туннельный диод и разъев подходящий к нему контакт…
– Быстро надо исправить, – Берзин, склонившийся над моим столом морщит нос. – через полчаса «шайба» должна быть на месте.
– Это невозможно – вздыхаю я. – вот эта пуговка (показываю на диод) вышла из строя. Её надо заменить, но запасных нет (точно знаю).
Расстроенный Берзин проводит ладонью назад, убирая со лба свои жёсткие волосы.
– Придумай что-нибудь, Алексей, – с чувством говорит он. – наиважнейшая операция срывается.
«Придумай… ну что тут придумаешь»?
– Пойдём погуляем. – Прячу папку в сейф и беру посетителя под руку.
– Собрались кого-то слушать? – Спрашиваю когда оказываемся на воздухе. (Начальник Разведупра кивает головой).
– Думали подкладывать «пятачок» на место или кто-то будет его на себе носить? – Пытаюсь понять задачу.
– Носить. – Неохотно буркнул Берзин.
– Не до конца ему доверяешь? – (Мой собеседник снова кивает).
– Так не говори ему, что «пятачок» не фурычит. Твой агент всё равно отчёт писать будет, поостережётся врать. А ещё намекни своему человеку, что не один он там будет с пятачком…
– А и правда, – заливается смехом Берзин. – у тебя, Алексей ещё такая коробочка найдётся?
– Для хорошего человека… – развожу руки в стороны и сразу подсекаю. – Как, кстати, там моя «крестница»?
– Машенька? – Покупается он.
«Та-а-к, Машенька значит»…
– Золотая. Эта она подсказала, ну с этим, с «пятачком» и ещё… – Замялся начальник Разведупра и после паузы выпалил. – Алексей, отпусти её ко мне.
Тут пришла моя очередь задуматься, молча прошагали до столовой.
«А как же медицина, лекарства»?
– Встретиться мне с ней надо, поговорить. Пусть приезжает. – Недовольно отвожу глаза в сторону.
– Сегодня никак не сможет и завтра тоже… – начинает оправдываться Берзин. – сам знаешь какие дела сейчас творятся.
«Знать – не знаю, но догадываюсь. Похоже, руководство готовится вскрывать этот гнойник в ЦК и НКВД. Поэтому армию и Разведупр привлекли, нет доверия Ежову». Неопределённо машу рукой.
– Ладно, идём наверх за пятачками…
Снова раскрываю папку с радиоперехватами, решил пока не грузить этим никого. В этот момент зазвонил аппарат ВЧ.
– Чаганов слушает.
– Товарищ Чаганов, здесь лейтенант госбезопасности Курбаткин, помощник секретаря парткома нашего управления.
– Здравствуйте, Пётр Николаевич.
– Вы знаете моё имя-отчество… – Лейтенант на том конце провода явно польщён.
«А что, мне не трудно запоминать, сказать твой номер телефона»?
– … так вот, товарищ Чаганов, – спохватывается он не дождавшись ответа. – ваше время в почётном карауле с одиннадцати тридцати до полудня двадцать третьего июня в Центральном клубе сотрудников НКВД, вы же понесёте гроб…
– Какой гроб? – У меня вытянулось лицо.
– Гроб товарища Ежова, конечно. – Лейтенант не выказывает никакого удивления. «Мама дорогая, пока я томился в темнице сырой у них тут на воле»…
– Место похорон? – Стараюсь скрыть свою растерянность за официальным тоном. – Наводевичье кладбище, рядом с могилой жены… «А в остальном прекрасная маркиза… Кандидата в члены Политбюро хоронят на Новодевичьем кладбище! Геню то за что? Интересно, пока меня не было Лубянка не сгорела? Ну дела, а предупредить – язык отсохнет»?…
– Понял, буду.
Глава 10
Москва, улица Грановского дом 5.
Квартира Розенгольца.
21 июня 1937 года. 21:00
– Михаил Петрович, милости прошу. – Улыбается Аркадий Розенгольц, нарком внешней и внутренней торговли, высокий поджарый мужчина лет пятидесяти с усами-щёточкой и приглашает гостя в просторную прихожую. – прошу в гостиную, я сегодня один на хозяйстве: жена с дочерью на даче.
Фриновский скользнул взглядом по полудюжине кепок, висящих на вешалке, пристроил рядом свою фуражку и последовал за хозяином по длинному коридору. Глянув в открытую дверь одной из комнат, сообразил, что окна квартиры выходят не во внутренний дворик, а на соседнее П-образное здание, известное как Пятый дом Советов. В этом, спрятавшемся в тени небольшого садика бывшем доходном доме графа Шереметева (комкор бывал в нём однажды на квартире у Будённого), построенном в конце прошлого века в стиле эклектики, жили высшие руководители государства: Млдлтов, Каганович, Косиор, Ворошилов и другие. Он разительно отличался от, как будто рубленного топором, Первого дома Советов богатством отделки снаружи и изнутри.
– Здравствуйте, граждане, ваши документы! – На грубый громкий голос вошедшего, вздрогнув, испуганно обернулись сидящие за круглым столом Косиор, Постышев, Рудзутак, Эйхе и Хрущёв.
Фриновский, довольный произведённым эффектом, рассмеялся во всё горло.
– Ты что, Михаил Петроуич, на радостях хуатил лишнего? – Вызверился на него Косиор.
– Я бы тоже тяпнул рюмочку… – Эйхе вопросительно взглянул на Розенгольца, тот – на Косиора.
– Для храбрости, что ли? – Усмехнулся Постышев. – Я смотрю и Никита дрожит, нацепил пиджак в такую жару и преет.
Хрущёв вместе со всеми заулыбался незлобивой подначке, но пиджак не снял.
– А и вправду, чего сидеть в темноте, душно у вас… Я открою окна. – Предложил Фриновский.
– Не-е-т! – Хором закричали собравшиеся.
В наступившей напряжённой тишине комкор недовольно занимает место за столом.
– Почему бы не выпить, Станислав Викентьевич? Давайте выпьем. – В разговор вступает Рудзутак. – И повод имеется, сегодня мы одержали пусть и небольшую, но победу. ЦК пошёл за нами. Неси, Аркадий, что там у тебя есть в загашнике.
– За нами… – ворчливо протянул Косиор. – Тридцать пять голосов… куда делись пятеро? Нас было сорок.
– А и вправду, Никита, – теребит седой ус Постышев. – не твои ли нацмены струхнули?
– Скажете тоже, Павел Петрович, – застрочил Хрущёв. – какие они мои? Сами они по себе, я им в бю-ллю-тень (с трудом выговорил иностранное слово) не заглядывал.
– Как сами по себе?! – Вскипел Постышев, рванув ворот рубахи. – А чего раньше плёл? Так кого ты здесь представляешь тогда? Жену свою?
– Всё шутите, Павел Петрович… – Второй секретарь ЦК Узбекской ССР, спрятав глаза, скривился в вымученной улыбке. – а может так статься, что ваши это…
Из прихожей послышалась трель дверного звонка. Через минуту в гостиной, держа в руках графин и тарелки, показались хозяин квартиры и секретарь ЦК Пятницкий.
– Вовремя ты это…, Осип Аронович, – Фриновский принялся разливать водку. – поспел. Розенгольц достаёт из посудного шкафа рюмки и компания принимается выпивать и закусывать. После третьей рюмки напряжение, повисшее в воздухе, начало было разряжаться.
– Михаил Петроуич, я слышал ты Чаганоуа уыпустил… – Не я, это прокуратура, – Фриновский лезет в карман за папиросами. – а что им было делать? Невиновный он оказался.
– Как так не виноват? Он же… – Всполошился Хрущёв и вдруг осёкся.
– Так и не виноват, – равнодушно продолжил комкор. – свидетель показывает, что до Чаганова в квартиру двое неизвестных, которые скрылись потом через чердак.
– Свидетель… – прошипел Эйхе. – ты, Михаил Петрович, как ребёнок… не знаешь что делать с такими свидетелями?
– Поздно. Ежов делом Чаганова занимался, – Фриновский спокойно прикурил. – я не в курсе был.
– А я смотрю, тебе всё равно! – Взрывается Постышев, видя реакцию собеседника. – Как будто не твоё это дело…
– Не кипятись, Павел Петрович, – Рудзутак снимает очки. – и обвинениями не бросайся. Давайте лучше обмозгуем, что нам делать сейчас. Дело Чаганова сейчас – ключевое. Голоса в ЦК почти поровну разделились. Вдруг при следующем голосовании чаша весов в другую сторону качнётся? Надо перед заседанием поговорить с людьми, рассказать что Чаганов свою любовницу убил, а Киров его выгораживает. Намекнуть, что, мол, покушение на Кирова тоже из-за бабы было, что вертеп у них в Смольном был.
– Пусть он на следующем заседании выступит, – Постышев подался вперёд, тыча указательным пальцем на Фриновского. – Обскажет всё и заявит, что он не согласен с решением прокурора и что свидетель – липовый.
– Вы меня в свои интриги не впутывайте, – разозлившийся комкор выливает себе в рюмку остатки водки из графина. – мы как договаривались? Моя задача – не допустить того, чтобы Сталин с Ворошиловым ЦК не разогнал. Так же, Станислав Викентьевич?
– Тоуарищ Фриноуский, я посмотрю, на дуух стульях уседеть хочет? Не получится. У туоём положении. За смерть наркома унутренних дел кто-то должен отуетить…
Эйхе и Хрущёв быстро переглянулись, Фриновский залпом выпивает стопку и резко ставит её на стол.
– Так что ты не рыпайся, Михаил Петрович, – Постышев встряхивает пустой графин. – выскажешь, так сказать, своё мнение…
– Вы моё мнение, товарищи, знаете, – вступает в разговор, молчавший до этого, Розенгольц. – все эти интриги, нерешительность и трусость до хорошего не доведут. Надо убирать Сталина. Без него все эти Кировы и Ворошиловы – ничто… пустота. Струсил в тридцать четвёртом Зиновьев, слишком близки мы с ним были, а я предлагал… одновременно в Ленинграде и Москве ударить. Себя предлагал… когда ещё Сталин один в Кавалерский корпус кино смотреть ходил…
Глаза Хрущёв округлились, Фриновский уставился на хозяина квартиры, как будто впервые его увидел.
– Что ты сейчас то предлагаешь? – Раздражённо прерывает Розенгольца Рудзутак.
– А то и предлагаю… похороны послезавтра на Новодевичьем кладбище. Сталин должен быть. Спрятать оружие среди могил не составит труда. Михаил Петрович узнает подробности: во сколько приедет? Где будет стоять охрана?
– Не будет его на кладбище. – Быстро отвечает Фриновский.
– Не будет, это верно, – соглашается Постышев. – он в ваш клуб приедет прощаться. Я – в похоронной комиссии. Постоит у гроба пять минут и уедет.
– Кто с ним у гроба стоять будет? – Глаза Розенгольца блеснули в сумерках.
– Каганович и ещё двое кто-то, не помню. – Трёт лоб Постышев.
– Погодите, товарищи, погодите! – В гостиной загремел голос Пятницкого. – О чём вы говорите? Я категорически против! Пора прекращать эту кровавую вакханалию. Заговоры, процессы, убийства, расстрелы… Неужели не ясно, что на на убийство Сталина они ударят наотмашь? Даже разбираться не станут.
– Я тоже протиу, – Косиор резко повернулся к Розенгольцу. – надо продолжать нашу линию: добиуаться большинстуа в ЦК и менять оппортунистский курс нынешнего рукоуодства. А их самих – под суд!
– Правильно, тоже за это, согласен… – собравшиеся согласно закивали, хозяин угрюмо промолчал.
– На этом усё! Решено. Расходимся по одному.
– Я – первый! – Облегчённо выдыхает Хрущёв.
Через пять минут в комнате остаются четверо: Розенгольц, Фриновский, Постышев и Косиор.
– Зачем ты при них заговорил? – Недовольно выпалил Постышев.
– Нарочно, – хозяин закрывает тяжёлые шторы и включает свет. – а то, я смотрю, некоторые уже завиляли хвостом. Назад дороги нет – мы все на тайном собрании обсуждали покушение на Сталина. Точка.
– Только не уыйдет так, что Никитка сейчас же побежит к Сталину?
– А тот ему вопрос: что ты вообще делал в такой компании? – Усмехается Розенгольц. – Да и не дурак он, понимает, что его слова никто из нас не подтвердит. Прослушка в наших домах не ведётся, так Михаил Петрович? (Тот кивает головой). Ну так как, товарищ Постышев, сможешь меня включить в одно время со Сталиным?
– Смогу, своя рука – владыка…
– А с вас, Михаил Петрович, пистолет, – хозяин квартиры испытыюще смотрит на застывшее лицо комкора. – передадите мне в зале.
Тот молча кивает головой.
Фриновский быстро выходит из подъезда, выскочивший с переднего сиденья машины сержант госбезопасности распахивает перед ним дверцу ЗИСа, почти перекрывшего узкий проезд со стороны улицы Герцена.