– До свидания, товарищ Чаганов. – Глаза вохровки Валентины хищно прищурились глядя на нас с Олей, вместе выходящих на улицу.
– Мы с тобой так толком и не поговорили с Ленинграда, – спохватываясь беру из рук Оли чемоданчик когда мы отошли от входа в СКБ уже метров сто. – ты прости меня, замотался там в физтехе с Иоффе. Как Ипатьев настроен? Не обозлился на органы? Поможет нам уговорить отца вернуться?
– Ты знаешь, – подруга берёт меня под руку и уверенно ведёт по дворам и переулкам в сторону улицы Серафимовича. – думаю, что Ипатьев-младший нам в этом деле плохой помощник. Я когда ты ушёл поговорила с его женой: там между отцом и сыном конфликт какой-то произошёл. В начале 20-х. Сын ушёл из дома в какую-то коммуну сельскохозяйственную под Москвой, долго совсем не общались, а после того как генерал стал невозвращенцем, вообще отрёкся от него.
– Мне тоже что-то показалось в первый раз, когда я фотографию у него брал для отца, Ипатьев младший не очень расположен к отцу.
– Вот-вот, осторожно яма, лучше с генералом больше про внуков и про Россию. Это – надёжнее. – Какие новости на Лубянке? – Внимательно смотрю себе под ноги, в закрытых со всех сторон московских двориках уже темно.
– Куда-то пропал Фриновский, в коридорах появилось много новичков, молодых парней с мозолистыми руками: спрашивают где столовая, пошивочная мастерская, магазин.
«Сама без году неделя на службе, а уже на Лубянке как рыба в воде. Или там ничего не изменилось? Где это мы? А большой Толмачёвский».
– Да ещё! – Оля бросает мою руку, переулок освещён, вокруг люди, негоже двум сотрудникам органов под ручку идти. – Люшкова во Внутреннюю тюрьму этапировали, видела сегодня как его во дворе из «воронка» выводили и Медведя освободили: столкнулась с ним на выходе из нашего 5-го (Особого) отдела. Похудел сильно, форма висит как на вешалке, петлицы кое-как пришиты… разжаловали в младшие лейтенанты, но глаза весёлые.
– Пожалуйста, предъявите ваши документы, товарищ сержант госбезопасности, – Оля достаёт красную книжицу, а вахтёрша «Дома на набережной», симпатичная девушка лет двадцати с ямочками на щеках, начинает заполнять карточку гостя.
– Вот, Чаганов, смотри – подруга заглядывает в правила для посетителей висящие на стене в красивой рамке под стеклом. – «… посетитель, если он не родственник, обязан сообщить дежурному предполагаемое время ухода…». Может нам расписаться сразу, как думаешь? (И девушке). У вас тут в Доме Советов ЗАГСа случайно нет?
Большие глаза дежурной становятся круглыми, она непонимающе переводит взгляд с меня на Олю и обратно.
– Да не пугайся ты так, – подмигивает подруга, видя моё вытянувшееся лицо. – к кадровым сотрудникам сотрудникам внутренних дел это не относится… на месте решим.
Девушка-вахтёрша с опозданием прыскает в кулачок.
Лифтёрша с каменным лицом молча поднимает нас на восьмой этаж. Оля по длинному коридору уверенно ведёт меня к моей новой квартире. Из просторной прихожей попадаем в полупустую гостиную, из неё выход на небольшой балкон.
«Жизнь удалась, пять дней назад ел икру, а сегодня въезжаю в квартиру с видом на Кремль… Красиво, в водах реки отражается подсвеченная снизу Водовзводная башня и золотой купол Ивана Великого».
– Горячая вода! – Кричит Оля из ванной.
Глава 12
Москва, площадь Дзержинского,
Управление НКВД.
27 июня 1937 года, 08:50
С утра я как обычно на Лубянке, провожу совещание с сотрудниками спецотдела: нарисовалась проблема – в связи с растущим парком БеБо существующие генераторы случайных чисел уже не справляются… Не проблема, будем расширять. Без сомнения справимся собственными силами.
Хрюкает звонок телефона внутренней связи.
– Товарищ Чаганов, вас на девять часов вызывает нарком.
По быстрому сворачиваю совещание и со всех ног бегу к лестнице, разогнать застоявшуюся кровь. В приёмной наркома толчётся человек двадцать, похоже на совещание начальников управлений и отделов ГУГБ, но смущает что много незнакомых с военной выправкой.
«Ясно, новая метла вычистила ставленников Ежова».
Здороваюсь с Новаком, к нам подходит Пассов, заместитель Слуцкого по ИНО.
– Здорово, Зяма! – Жмём руку Пассову, чувствуется что он не в настроении, весь в себе.
– Заходим, товарищи, – из-за своего стола поднимается Хмельницкий, начальник секретариата.
Гуськом проходим в знакомый кабинет (бывший Ягоды), где нас встречают Ворошилов в безупречно отглаженной гимнастёрке с маршальскими звёздами а рядом с ним Берия в тёмном скромном костюме, мятом на сгибах, рубашке с расстёгнутым воротом, без галстука и в белых парусиновых полуботинках.
«Ни дать, ни взять – скромный совслужащий».
– Товарищи… – нарком не предлагает сесть, лишь дожидается пока вошедшие зайдут вовнутрь и встанут подковой вокруг начальства. – представляю вам нового начальника Главного Управления Государственной Безопасности и 1-го заместителя наркома Берия Лаврентия Павловича. Товарищ Берия не новичок в чекистском деле, так что объяснять ему что к чему не потребуется. Скорее вы у него сможете многому научиться… Поздравляю!
«События понеслись вскачь после пленума. Поэтому, наверное, так быстро Лаврентий Павлович согласился на переезд в Москву и переход в НКВД… Закавказье на перепутье: решено отложить вопрос раздела Закавказского края на три самостоятельных республики и даже наоборот существовавшие до этого компартии Грузии, Армении и Азербайджана объединить в одну – Закавказскую».
Опять беру на себя роль застрельщика, но наши аплодисменты всё равно получились жиденькими.
– Спасибо, товарищи, – поблёскивающие на солнце, проникшем в кабинет сквозь открытые окна, стёкла пенсне скрывают выражение глаз Берия. – знакомиться будем в рабочем порядке…
– Да… все свободны. – Замешкался Ворошилов, не ожидавший столь краткого выступления своего заместителя.
Мои коллеги с облегчение выдыхают и устраивают толкучку.
– А с вами, товарищ Чаганов, – неожиданно над ухом прозвучал голос Лаврентия Павловича. – я хотел бы побеседовать отдельно. Не возражаете?
– Я готов.
«Бьюсь об заклад, что в пенсне у него простые стёкла. Зачем»? Проходим по коридору, на этом же этаже, но с противоположной стороны находится бывший кабинет Фриновского.
– А Михаила Петровича куда? – спрашиваю чтобы заполнить образовававшуюся паузу в разговоре.
– Лечится, со здоровьем у него неважно, к нам не вернётся. – Хмурится Берия.
Хозяин кабинета указывает на стул, а сам садится с противоположной стороны широкого стола для заседаний.
– Приступим, для начала пробежимся по биографии. – Снимает пиджак, вешает его на спинку и закатывает до локтей рукава рубашки.
И один за другим посыпались вопросы: о детстве, друзьях – беспризорниках, Шалашинской школе – коммуне. Отвечаю спокойно, благо мы с Олей несколько репетировали подобный разговор, вплоть до типичных вопросов и даже тон которым на них отвечать. Пытался меня прощупать насчёт Мальцевой, не поддаюсь: да, мол, была такая у нас, но описать не смогу, я в ту пору девочками мало интересовался. Эпизод с Кировым проскакиваем быстро, видимо, хорошо отражено в документах.
Время от времени Берия заглядывает в пухлую папку, лежащую перед ним: литерное дело. «Карась» – успел прочесть на обложке.
«Карась – это похоже я… ну а две „щуки“ уже пошли в уху. Хоть бы чайком с сушками угостил, нет не дождёшься, он – горец, чай не пьёт»…
Наливаю себе из графина и запиваю очередную серию вопросов о поездке в САСШ. Берию интересует каждая мелочь: как получали визу в Париже, как покупали билеты на корабль, как плыли. Складывалось впечатление, что он хотел нарисовать в своём воображении полную картину происходящего. Просит охарактеризовать каждого сотрудника Амторга, с которым я встречался.
– Что тебе известно о директоре Амторга Боеве? – Пенсне с носа Берия перекочевало на открытую литерную папку.
«А стёкла-то без диоптрий, ха-ха-ха».
– Радушный такой, – опускаю взгляд на свои мозолистые руки со шрамами от частых ожогов. – чаем сразу кинулся меня угощать…
Берия усмехнулся, отошёл к столику с телефонами и попросил чаю.
«Что там за длинный список подшит сверху? Похоже на перечень компонентов и материалов, что я в Америке покупал с указанием их стоимости. Значит догадались сравнить отпускные цены и цены по прейскуранту»…
– Известно ли тебе, что нибудь о его связях с Троцким? – Большие карие глаза немигающе смотрят на меня.
«Надо решаться: сейчас всплывёт история с Седовым, с пропавшими двадцатью тысячами долларов».
– Тогда когда я встречался с Боевым ничего не было известно.
– А когда стало известно? – Берия подскакивает со стула и нависает надо мной.
– Стал догадываться в Чикаго, – я спокоен, такой вариант, хоть и нежелательный, нами тоже рассматривался. – когда случайно обнаружил в коробке от конфет, что мне передал Гольдман двадцать тысяч долларов. Точнее на следующий день, когда прочёл в газетах сообщение об аресте Седова…
– Не понимаю, какая связь?
– Дело в том, – глаз от оппонента не отвожу и тоже перестаю мигать. – что при первой встрече с Боевым я стал свидетелем его скандала с главным бухгалтером Амкора. Тот возмущался, что Боев затребовал из кассы двадцать тысяч наличными. Ну а связать одно с другим было не трудно: директор задумал передать деньги сыну Троцкого, используя меня как курьера, попутно ещё скомпрометировав.
– И как ты поступил? – Секретарь вносит поднос с чайником и стаканами в подстаканниках как в поезде.
«Фриновский чашки не признавал. А Берия на удивление эмоционален, при его то профессии: с нетерпением ждёт когда секретарь выйдет из кабинета».
– Заранее пошёл по адресу, что оставил мой переводчик Гольдман перед своим неожиданным отъездом. Это была небольшая гостиница, устроил там пожарную тревогу…
– Это как?
– После большого Чикагского пожара, когда сгорел весь центр, во всех зданиях в городе установили противопожарную сигнализацию. Она имеет большой недостаток: срабатывает от любого удара по её проводу, жёлтому такому, поэтому получается много ложных вызовов. Один из таких был в нашей гостинице. Короче, поднялась тревога, жильцы кинулись наружу, среди них я увидел Седова. Его портреты часто печатали в газетах в двадцатых годах.
– Сам придумал? – С детской завистью спрашивает Берия.
– Сам. Потом в соседней лавке купил такую же коробку с конфетами и заказал доставку.
– Так ты английский знаешь?
– Учился на курсах «Берлиц», здесь у нас рядом с управлением, так что объясниться на улице и в магазине могу. А если надо, например, прочитать научную статью, то смогу легко.
– Что было дальше? – Берия садится и снова вскакивает.
– Позвонил в полицию, прочитал по бумажке, что в такой-то гостинице остановился смутьян, наверное, хочет у нас революцию устроить и положил трубку.
Мой слушатель весело хохочет.
– Почему не вернул деньги? – Смех резко обрывается, передо мной снова суровый начальник Главного Управления Государственной Безопасности.
– Чтобы враги их потом напрямую Троцкому передали? – Выдерживаю взгляд.
– Резиденту нашему, например, мог бы отдать. – Берия увеличивает темп задавания вопросов.
– Мне в Москве имени нашего резидента не называли да и сам он не представлялся. – Отвечаю не торопясь, обстоятельно. – На родину через четыре таможни везти было опасно, поэтому решил потратить на оборудование…
– Самоуправство получается и растрата… – Собеседник опускается на стул.
– Не к кому было обратится за советом, – виновато развожу руками. – один в чужой стране, кругом враги, пришлось управляться самому. Реквизированные у троцкистов доллары потратил на благо страны: на создание техники особой секретности.
– Наш бухгалтер посмотрел твой финансовый отчёт по командировке… – Берия механически листает папку, неотрывно глядя на меня. – и не нашёл он там никаких следов этих злополучных двадцати тысяч. Сто тысяч долларов, тютелька в тютельку, ни центом больше.
– Так и есть, – тянусь за чайником. – их надо искать в заниженных ценах на проданное мне оборудование и материалы.
– Бухгалтер, который по приказу Ежова делал ревизию твоих сделок в «Амкоре», так и сделал, вот только по его оценкам товаров ты купил на сто сорок тысяч долларов. Откуда взялись ещё двадцать тысяч? И за какие такие услуги иностранные компании тебе давали скидки?
– За взятки… – спокойно отхлёбываю остывший чай.
– Ещё и дача взятки… – Тихо пробормотал Берия. – Кому давал?
«Знает о МакГи или нет? Знает, конечно, громкое было дело».
– Питеру МакГи, он был представителем «Радиокорпорэйшн» на «Светлане», пытался вместе с техническим директором Студневым махинациями заниматься. А я был тогда на заводе начальником Особого отдела. Я их вывел на чистую воду и американца отозвали на родину.
– И после такого он у тебя деньги брал? – Недоверчиво пришурился мой собеседник.
– Конечно, почему нет? С превеликим удовольствием. Он – мошенник по своей натуре. Где-то повезло, а где-то нет. Как он говорит: это бизнес – ничего личного.
– На каком языке говорили?
– На русском.
– Скажи, Чаганов, почему я должен клещами каждое слово из тебя вытягивать? – Повышает голос Берия. – Может теперь сам что-нибудь расскажешь?
«Что ж расскажу».
– Там же в Чикаго я встретился с академиком Ипатьевым…
«Не могу понять знает он об этом или нет».
– Так прямо случайно и встретился, в городе, где миллион жителей живёт? – В голосе Берия зазвучало раздражение.
– Взял телефонный справочник, он есть в каждой телефонной будке, нашёл его номер, позвонил и мы встретились. – Не поддаюсь на провокацию начальника. – Он живёт неподалёку.
– С какой целью?
– Консультация мне была нужна по техническому вопросу. Ипатьев охотно согласился встретиться, рассказал над чем работает: оказалось над установкой для получения высокооктанового бензина. Я предложил ему сделать для меня копию чертежей, когда она будет готова.
– И, конечно, в отчёте о командировке забыл об этом написать. – Зловеще сверкнули стекла его пенсне.
– Товарищ Берия, – уже с трудом сдерживаюсь я. – в стране, в партии в тот момент шла острая политическая борьба. Моё имя напрямую связывают с именем товарища Кирова и вы хотите чтобы я докладывал скрытым и открытым его врагам в НКВД о своих контактах с беглыми академиками, иностранными мошенниками и троцкистами?
– А я что, по твоему, буду смотреть сквозь пальцы на такие твои связи? – Ядовито ухмыляется он.
– Я верю что человек, назначенный на этот пост товарищем Сталиным, сможет отличить врага от товарища…
«Хочешь сказать, что Ежова тоже назначили по предложению Сталина? Хочешь, но не можешь, не принято у нас сомневаться в решениях вождей».
– Оставим это пока, – делает озабоченное лицо Берия. – чтобы завтра подробный доклад о встречах с Ипатьевым, Боевым, долларах и прочем был у меня на столе. Сейчас поговорим об испанских делах…
На ватных ногах спускаюсь по лестнице в свой отдел, подношу часы к глазам.
«Ничего себе, дружеская беседа длилась почти пять часов. Гвозди бы делать из этих людей»…
Москва, ул. Большая Татарская, 35.
ОКБ спецотдела ГУГБ.
27 июня 1937 года, 18:00
– Здравстуйте, Алексей Сергеевич. – Валентина хватается за телефонную трубку. Киваю вохровке и неспешным шагом двигаюсь по напралению к своему кабинету. С противоположной стороны длинного коридора навстречу спешит Оля, сзади немного отстал чахоточного вида невысокий мужчина.
– Товарищ Чаганов, мы к вам. – Останавливаюсь, губы невольно расплываются в улыбке, видя её ладную фигурку. – Товарищ Медведь назначен начальником Особого отдела вашего СКБ. «Медведь? От него и половины не осталось».
– Филипп Демьяныч, – делаю шаг навстречу и обнимаю за плечи младшего лейтенанта (он замешкался протянуть мне руку в ответ). – очень рад, что будем работать вместе (Медведь сглатывает слёзы). Прошу в кабинет, товарищи.