Следующий день не принес никаких новых сюрпризов. На заседании суда, адвокат, практически никак не защищал Серебрякова, поэтому он прямо там отказался от его бесполезных услуг и сам стал выступать в свою защиту. На вопросы судьи, откуда у него появился пистолет, он честно рассказал, как было дело. И тут же предъявил обвинение следствию в том, что не проводилась баллистическая экспертиза, которая могла бы доказать, что это не он стрелял из него, а как раз всё было с точностью до наоборот. И на счет только его отпечатков на оружии высказал свое сомнении, что он прекрасно помнит, как он держал пистолет в руках, когда его разряжал, не касаясь курка, и отпечаток человека, стрелявшего из него, должен был тогда остаться на нём, но почему-то это не отражено в экспертизе. И то, что никто не брал мазки с его рук на наличие пороховых газов. А так же, высказал сомнение в профессионализме эксперта, который не сделал анализа отпечатков от ножей и шампуров, которыми толпа кидалась в него. Он описал некоторых отдыхающих, запомнившихся ему в тот день и присутствующих на пляже, которые могли видеть начало драки. На вопросы судьи владеет ли он приемами рукопашного боя, или экзотическими единоборствами уж разительно эффективными были его удары? – Димка ответил, что он, как и положено, отслужил в армии и ему там показывали некоторые приемы, против ножа, пистолета или автомата, но специально он нигде не тренировался.
Суд закончился тем, что, несмотря на значимые заявления Димы в свою защиту, судья всё равно вынес меру пресечения Серебрякову Дмитрию Сергеевичу содержание под стражей, пока будет проводиться дополнительное расследовании инцидента и отправил его в СИЗО на два месяца.
Следственный изолятор отличался от КПЗ в лучшую сторону. Коридоры с камерами были даже отделаны плиткой. Здание само было в три этажа. Камера, куда разместили Серебрякова, находилась как раз на самом верхнем этаже. И из её окон можно было наслаждаться видами города. Да и в помещении двухъярусные кровати были окрашены свежей серой краской, а стены арестантской недавно отремонтированы и сияли новой побелкой. Камера была рассчитана на шесть мест. Все кровати стояли со стороны окна. В помещении находились два небольших столика со скамьями, как и койки, закрепленные в полу. Толчок был более цивилизованным, и даже имелась почти новая раковина. Под высоким потолком висели две лампы дневного света, и казалось, что здесь даже дышится легче. Димке достался второй ярус на кровати, стоящей посередине, между двумя другими койками. Места у стен были в большем почёте. Да и сокамерники не проявили никакой агрессии к новичку. Хотя кое-кто обратил внимание на необычные татуировки Димки, но только с чисто эстетической точки зрения.
Его быстро ввели в курс дела, рассказав, что чалиться здесь не так уж и плохо. И жратва терпимая и медицинские услуги даже можно получить, например, вылечить больной зуб. Есть небольшая библиотека, скромный спортзал и даже типа компьютерного класса. Но это не для всех, – предупредили его, а только тем, кто «дружит со следствием». Есть и церковный уголок, можно будет ходить помолиться, если он верующий. Опять же все удивились, что за драку ему шьют такую крутую статью. Посетовали, что «зажравшиеся папики» не смотрят за своими чадами, а когда жареный петух их клюнет, то мол, бабки решают всё. Димка признался, что следователь предлагал ему откупиться, но сумма была просто фантастическая. И даже, продав всё скромное имущество им с матерью никогда не собрать таких денег.
Два следующий дня он притирался к местному образу жизни. Познакомился с сидельцами и их занимательными «историями». С любой можно было книгу писать или фильм снимать. Как ни странно, но и о нем быстро навели справки. «Малявы» сейчас редко кто шлет, всё решается быстрее по телефонам. Ему так же дали возможность отправить смс домой маме. Он не стал её пугать, написал, что у него всё в порядке, просто телефон уронил в воду и попросил у соседа отдыхающего другой, чтобы предупредить о временном затишье, пока он не поедет в город и не отремонтирует старый, или купит новый смартфон. Вроде за маму он был спокоен, но тревога в душе не утихала.
Уже две ночи ему снился один и тот же странный сон. Он как будто ощущал присутствие рядом родного человека, и это была не мама, а скорее брат. Хотя Димка точно знал, что он единственный сын. Ситуация во сне была разная, но всегда в голове держалась мысль, что рядом с ним находится близкий человек. Идет ли он по городу, сидит ли в кафе, даже снился тот самый пляж, и опять было четкое ощущение наличия рядом родни. Он просыпался в камере, потом долго ворочался, а когда вновь засыпал, его опять терзали чувства единения с кем-то.
А на третий день к нему заявился тот самый следак Семёнов. Он опять стал склонять Серебрякова к чистосердечному признанию, но видя, что слова на него не действуют – пригрозил, что хоть СИЗО и не зона, но здесь тоже всякое может случиться. Димка не стал праздновать труса, а спокойно заявил, что ничего он признавать не собирается, так как ни в чем не виноват и писать «чистосердечное» не будет. Следователь ушел ни с чем, а Димку в камере предупредили, что для него готовится «подлянка» и чтобы он был настороже.
Неприятность случилась под вечер следующего дня. Когда охранник, открыв дверь, приказал Серебрякову выходить с вещами на выход. Сидельцы зароптали, куда это, мол, на ночь глядя повели нашего товарища, на что охранник злорадно оскалился и со смехом пояснил: «В люкс его переводят».
– Диман – держись! – только и успел услышать Серебряков крики товарищей, как дверь в камеру захлопнулась и его повели куда-то на второй этаж.
Новая камера, практически ничем не отличалась от предыдущей. Только там кроме трех двухъярусных кроватей стояла ещё и одна обособленная одноярусная. Это место было даже отделено от всех своеобразной ширмой, как персональный кабинет. Димка понял, что здесь обитает местный авторитет. Но ещё в «своей» камере его предупредили о возможном переселении на перевоспитание, хотя никто не знал куда. Попасть можно было и в «красную» и к «зекам». Причем считалось, что хуже всего именно в «красной», то есть там обитали те, кто работал на администрацию СИЗО. Эти, мол, не придерживались никаких «понятий».
Диму там уже ждали, потому что когда он вошел, его с ехидной ухмылочкой встретил один из арестантов:
– А вот и Робин Гуд наш пожаловал. Чего встал на пороге, проходи, садись, разговор будет. – Серебряков, стараясь не показывать страха, сложил вещи у свободной стенки и прошел к столику, за которым уже сидела парочка мужиков.
– Присаживайся, – указал на свободное место напротив них один из арестантов. – Рассказывай, – предложил второй, внимательно наблюдая за реакцией парня.
– А чего рассказывать, – взъерепенился Дима. – Я так понимаю, что вы и так в курсе моих приключений.
– Да, слышали кое-что, – не стал скрывать первый арестант. – Но нам интересна твоя версия событий. – Димка пригляделся к сидельцам. Эти двое вызывали опасение, своим спокойным видом, но в тоже время чувствовалась их уверенность и спокойствие и витающая в воздухе напряженность атмосферы. Столик стоял посередине комнаты и когда Дима стал рассказывать, что и как было, он боковым зрением заметил, что к нему за спину зашла парочка других сидельцев. Они вроде и не стояли строго за его спиной, а ходили к тумбочке, якобы за продуктами, или какими-то вещами, но Серебряков просто нутром ощущал, что это неспроста.
– Значит, говоришь, умудрился одиннадцать человек оприходовать? – вроде даже выразил искреннее изумления первый из вопрошающих.
– Судя по показаниям следствия – получается так, – не стал спорить Дима.
– То есть, ты действительно получаешься вроде Робин Гуда, который умудрился надавать по морде богатеньким отпрыскам? – продолжал беседу первый.
– Ну, какой я Робин Гуд, – усмехнулся Серебряков. – Я же их не грабил и не раздавал добро бедным.
– А это ты зря, – улыбнулся второй мужчина из сидевших за столиком. – Тогда было бы хоть за что сидеть. – Но, понимаешь ли, какое тут дело, – перешел он к другой теме. – Нам, конечно, насрать на этих папенькиных сыночков и с моей точки зрения им досталось по заслугам. Но этот папик, сына которого ты по крупному оприходовал, периодически «подогревает» пацанов на зоне, и мы не можем всё спустить на тормозах. Поэтому ты либо подписываешь «чистосердечное» и всё берешь на себя, либо…
– Либо что? – нахмурился Димка. – вы меня покалечите?
– Хуже! – улыбнулся первый. – Гораздо хуже.
– Надругаться над собой я никому не позволю, – сжал кулаки Серебряков, готовясь подороже продать свою жизнь.
– Это ты книжек начитался? – усмехнулся второй. – Нам твоя задница на фиг не нужна. Достаточно будет провести по твоим губам членом, а потом рассказать всем об этом и считай, что твоя жизнь станет хуже рабской. Это будет несмываемое клеймо на всю твою оставшуюся жизнь. Ну, так как? Не передумал артачиться?
– Я под ментов не прогнулся и вам не позволю! – вскочил со скамейки Димка.
– Жаль, – вздохнул первый и тут же сзади на Димкину шею накинули полотенце и стали душить. Он рефлекторно схватился за ткань, а в это время, его ударили нижней подсечкой по ногам. Тело стало заваливаться к полу. В глазах его потемнело, и вдруг он услышал женский голос: – «Опасность жизни носителя, активирую защитные системы».
– Воздух медленно хлынул в горло, разум прояснился, зрение стало необычайно четким и время, как и в прошлый раз замедлилось. Звуки камеры превратились в нудно звенящий гул. Серебряков видел, что он всё ещё падает на пол. Его за шею продолжает душить полотенцем один человек, а второй пытается зажать Димкины ноги. Те, кто вел с ним беседу так и сидят за столом, а вот от других коек к нему кинулись еще двое постояльцев. И вряд ли на его защиту. Мозг работал с огромной скоростью. Полотенце не мешало свободно дышать и Димка, отпустив ткань, вдруг схватил руками стоящего позади него арестанта. Тело получило необходимую опору, и он с разворота ударил правой ногой со всей силы того, кто пытался зажать ему ноги. После чего он резко присел вниз и кинул душителя через себя в набегавших подельников. Воздух опять стал плотным, как будто он действовал в воде. Тело душителя еще не успело приземлиться, когда Серебряков метнулся к бегунам и прежде чем летящий сокамерник сбил их с ног, умудрился врезать им по ребрам с обеих рук. Мужики еще не успели сообразить и почувствовать силу удара, а Серебряков развернулся к сидящим за столом авторитетам. Заметив лежащие рядом с ними парочку столовых ложек, он схватил их обеими руками и неожиданно сильным ударом, одновременно вогнал их в руки вопрошающих. Время вернулось к нормальному течению и тут помещение наполнили жуткие крики боли пострадавших сокамерников. Димка сам стоял и не мог понять, как это всё ему удалось совершить так быстро. Но больше всего его удивил не тот факт, что четыре человека за пару секунд оказались полностью выведенными из строя, а то, что он исхитрился обычными ложками так пробить руки сидящих арестантов, что мягкий алюминий, пройдя сквозь конечности, умудрился пробить насквозь и железную поверхность стола. Душитель лежал без сознания на полу камеры. Тот, кто пытался схватить Димку за ноги сидел у стены с закатившимися глазами и окровавленной челюстью. Два бегуна, пытаясь подняться с пола, орали благим матом, держась за свои животы. А авторитеты, с ужасом глядя на свои прибитые к столу конечности, вопили в унисон, вызывая срочно охрану. Дверь камеры лязгнула, открываясь, вошедший дежурный офицер и парочка охранников увидев этот беспредел – заматерились от избытка эмоций. Димке, заломив руки за спину, ударили несколько раз резиновыми дубинками по спине и почкам, но боли он совершенно не почувствовал. Мозг выдал команду не оказывать сопротивление, и он позволил увести себя из камеры.
– Этого в карцер! – заорал дежурный офицер, – и срочно врача сюда! – Серебрякова отвели в темное помещение, с маленьким окошком под потолком, через который еле пробивался свет, а над дверью горела тусклая дежурная лампа. Взгляд его тут же выхватил откидную кровать, состоящую из металлической рамы и настеленных на неё досок и небольшой откидной столик. Толчок был обычной дырой в полу, но грязная раковина тоже присутствовала. Затолкнув его внутрь, охранники заперли за ним дверь.
Время в полном одиночестве течет медленно. Но Димка был совершенно спокоен. Присев на нары, и прислонившись к холодной стенке, он продолжал анализировать результаты схватки.
Во-первых, женский голос. Он его уже слышал, когда купался в море. Тогда он произнес фразу: «Зарядка активирована». В тот момент он подумал, что ему просто послышалось. Но сегодня этот же самый голос произнес другую фразу: «Опасность жизни носителю, активирую защитные системы» и его тело стало смертельно опасным. А вот был ли голос тогда, во время драки? Димка не мог вспомнить, да и не обратил бы он внимания в той ситуации на этот тихий голосок.
Во-вторых, – время, оно замедлялось. Или точнее, это он становился быстрее. Его тело двигалось в другом ритме, его мозг работал как скоростной компьютер. Руки и ноги превращались в смертельное оружие благодаря скрытой мощи и скорости. В обычной жизни ему никогда бы не удалось перекинуть тяжелого мужика через себя. Да и штангу в сто килограмм он раньше как не пытался, не мог выжать стоя, да ещё на вытянутых руках. А тут как пушинку метнул крепкого человека.
В-третьих, как давно он такое может? И откуда эти способности у него вдруг прорезались. Получается, что он действительно нанес увечья тем подонкам, кинувшихся на него на пляже. Ведь в бою главное не физическая сила, а умение распорядиться этой силой. И он вдруг научился чувствовать момент необходимый для атаки, или это у него все на уровне инстинктов?
Вариантов было множество, но информации – кот наплакал. Самый главный вопрос, мучивший Серебрякова, можно было охарактеризовать так: – Если прежде он спрашивал себя, на что он был способен, то теперь его мучил вопрос – кому это все нужно? И главное – для чего? Жил себе раньше молодой человек, в меру умный, в меру раскрепощенный, физически не очень крепкий. А тут вдруг стал, чуть ли не суперменом, да еще разрисованным татушками. Стоп! А не связаны ли между собой эти два непонятных для меня события? – подумал он. – Я же не помню, когда стал физически сильным, так же как и не помню момента нанесения этих рисунков. В темноте Димка ощупал свои руки. – Хм… руки, как руки. Мышцы такие, какими он их помнил – не стальные и расслабленные. Ноги – тоже без особых изменений. А ведь, когда меня били автоматами, я не ощущал болевых синдромов, – всплыла запоздалая мысль. И тут же вспомнился звук падающего лезвия тогда, на камнях. Получается, что пацаны попали в меня, но лезвие не пробило кожу, а отскочив от тела – просто упало рядом. Значит, защита действовала и тогда? – Живот предательски заурчал, требуя пищи, но Димка не знал, будут ли его кормить и когда, поэтому прилег на нары и неожиданно крепко уснул.
Разбудил его звук открываемого окошка в двери и голос баландера (* заключенного, развозящего под присмотром работника ФСИНА еду) – «Завтрак!». Димка получил свою пайку: – суп-баланду, пересушенную кашу-сечку, кусок хлеба и стакан чая.
– Мда, – попробовав на вкус свою порцию, скривился Серебряков. – А здесь жрачка еще хуже, чем в камере. – Но делать нечего, пришлось всё умять. Посуду через некоторое время забрали, и он опять разлегся на нарах и впал в раздумья. Обед был ничем не лучше завтрака, а вот на ужин Димка неожиданно от баландера получил небольшой сверток.
– От братвы, – тихо успел шепнуть тот. Когда окошко раздачи закрылось, Дима развернул бумагу и увидел радующий глаз кусок соленого сала. Это было уже кое-что! В этот день Серебряков лег спать, впервые наевшись до отвала. Трое суток провел он в карцере, и каждый ужин получал неожиданный продовольственный паек. А утром четвертого дня его вернули в прежнюю, уже родную «хату».
Когда он вошел в старую камеру – его все встречали как героя. Мужики кинулись хлопать его по плечам, радостно подбадривать и тут же усадили за импровизированный стол, выложив на него домашние припасы.
– Ну что, Робин Гуд, – обратился к нему старшой Алексей Сергеевич, когда Серебряков утолил первый голод. – Привыкай к новому погонялу.
– В смысле? – удивился Серебряков.