Девочка вновь пересекла перекресток и бросила в мою сторону мимолетный взгляд. Странный взгляд, очень… Голодный — внезапно узнала, да что там, увидела на ее месте саму себя. Была бы шерсть, так дыбом бы на загривке встала. Спокойно, вдох-выдох, не дергайся. Может быть тебе это просто кажется. Испереживалась вся, изнервничалась, теперь вот еще и прошлое вспомнила. Мало ли, что примерещиться могло. Но…
«Надо проверить», — подумала, глотнула сока, поставила коробку рядом с недоеденным сэндвичем и отправилась дальше по дорожке. Тихо, не спешим, просто идем, гуляем, нюхаем цветочки. Вот до развилочки дойдем, свернем, а там и пробежимся. Свернула за пышный куст с алыми цветами, задержалась у него, уткнувшись носом в один из них. Скосила глаза. Девочка в третий раз прошла через перекресток и бросила взгляд на скамейку, сбилась с шага, но увидела меня и пошла дальше.
Во мне все оборвалось, мне уже не требовалось никакого подтверждения, но я все же заставила себя пройтись дальше, а потом продралась сквозь аккуратно постриженную стену кустов и бросилась назад. Пронеслась по траве и засела напротив лавочки. Не прошло и минуты, как на противоположной стороне полянки появилась девочка. Она воровато огляделась, схватила оставленную еду и юркнула в кусты, из которых только что выбралась.
«Уже зверек, но еще не одичала», — поняла, скорее уж почувствовала нутром. Оно же и подсказало, как действовать дальше. Помнила, очень хорошо помнила, как меня саму ловили. Может и воображение больше добавляло, но я и врагу такого не пожелаю. Разве что самому заклятому и подлому. Нет, тут надо действовать иначе. Сообщать корпсам нельзя. Они устроят охоту. Надо найти логово. Она еще не опустилась, ее комбез достаточно чист, чтобы ходить по дорожкам днем и искать еду. Значит за ней можно проследить, а не бегать по парку, присматривая места. Никогда хищницей не была, а вот надо же, инстинкт охотника проснулся.
Следить за девочкой оказалось не так трудно, как думала вначале. К вечеру и вовсе приноровилась по кустам шнырять. Малышка в центральную, саму людную, часть парка не совалась. Правильно, там другие дети, а где дети, там и наблюдательные матери. Наверняка ее уже спрашивали о родителях. Вот только на окраинах сложнее разжиться едой. До самого вечера ей ничего не попадалось и лишь когда на дорожках появились дроны, она наткнулась над парочку подвыпивших женщин, забредших на окраину парка с бутылкой вина и коробкой пирожных.
Пришлось прождать больше часа, прежде чем парочка поднялась и пошла своей дорогой. Вот честно, искренне обрадовалась за малышку, когда дамы поленились сделать два шага и выкинуть мусор в утилизатор. Как только подвыпившая пара скрылась за поворотом, девочка выбралась из кустов и подбежала к коробке. Та оказалась пуста. У меня сердце сжалось, когда смотрела за тем, как она крошки собирает и стенки лижет, а потом сдаётся, поджимает коленки к груди и плачет.
Хотелось догнать теток и стукнуть каждую по голове рукояткой станнера, или выскочить и малышку успокоить, накупить ей, нет, отвести куда-нибудь и нормально покормить. «Нельзя. Нельзя ее спугнуть», — сказала себе, закусывая палец. Надо ждать.
Девочка утерла слезы, вздохнула и встала. «Пойдет в логово», — пришло ко мне четкое понимание ее намерений. Теперь надо быть очень аккуратной. Я уже поняла, что малышка от силы декаду в парке обитает. В ней еще не пробудились инстинкты и не обострились чувства, но любой зверь знает — возвращаться напрямую нельзя. Такое себе могу позволить только те, кто находится на вершине пищевой пирамиды.
Добрых полчаса мы петляли по окраинам парка, пока не вышли к растущим вдоль стены отсека деревьям. Там, среди растущего под ними колючего кустарника, девочка и устроила себе нору. Она легла на спину и, приподнимая ветки локтями, забралась внутрь. Видимо, там что-то вроде полянки или выемки. Достаточно, чтоб разместиться с относительным комфортом. Возможно, проходят какие-то трубы.
Поймав себя на том, что всерьез обдумываю комфортность норы, отползла подальше и выбралась на дорожку. Что-то совсем увлеклась. Так и до рецидива докатиться можно. «И будет тут две дикарки», — грустно усмехнулась, осматривая грязный комбез в свете зажегшегося фонаря над пищевым автоматом. Плохо в этой части парка с освещением оказалось. Только у лавочек столбы стоят. «Ладно, уж как-нибудь», — вздохнула, набирая в пакет еды получше и зажимая под мышкой коробки с соком.
— Я принесла еды, — заговорила, останавливаясь у кустов. — Оставлю тут, — поставила пакет и пошурашала им, хотела пару упаковок открыть, чтобы пахли, но решила не прибегать к грязным трюкам, особенно таким издевательским. — Сама на лавочке буду, на свету сяду. Мне не с кем поговорить и у меня совсем никого не осталось. Если ты придешь меня послушать, мне будет очень приятно.
Она не ответила и ничем не выдала своего присутствия, но я ее чувствовала, знала, что она ловит каждый звук, не только слова, но и шелест листвы под искусственным ветром, шорох шагов. И боится. Очень и очень боится. Да, мне знаком этот страх. Но у меня было одеяло, под которым можно скрыться от теней, а у нее нет даже этого.
Мне пришлось сидеть долго, но потом я ее почувствовала. Она смотрела на меня из кустов. Обошла крадучись по широкой дуге, наверняка думала сбежать, но потом победило любопытство и страх перед тенями. Да, его можно преодолеть, когда ведет голод, но вот так, добровольно, для этого требуется нечто большее, чем принесшая еду незнакомка. Она еще не разучилась бояться людей и замирать от каждого шороха — и это хорошо.
— Мои родители были пилотами. Мы жили на планете. Каждый раз улетая в рейс, они укладывали меня в детскую капсулу, а когда я просыпалась, они всегда оказывались рядом. Обнимали, целовали и рассказывали интересные истории, а потом мы ходили в парки и детские центры и ели мороженое. Я могла съесть сразу шесть шариков и папа над этим всегда смеялся. Говорил, что так можно живот заморозить. А мама говорила, чтобы не верила и он все врет. Заморозить можно только мозги. Однажды я проснулась, а их не было. Они не вернулись из рейса…
Я говорила, говорила и не могла остановиться. Впервые мне встретился тот, кто мог меня понять. Со мной работали медики, но они слушали по другому. Профессионально, иногда с искренним участием, но они не понимали. Знали, но не ощущали, не могли разделить мою боль. А большинство и вовсе спрятались в раковину профессионализма, да так в ней и окаменели.
Слова изливались из меня вместе со слезами, так и не выплаканными за все эти годы. Девочка поверила мне почти сразу. Вначале она показалась в круге света. Потом присела на край скамейки и взяла отложенное для нее угощение. Затем подтянула ноги, обхватила коленки руками и положила на них подбородок. Она сидела и слушала. Слушала, слушала, а потом заговорила.
Рассказала, как проснулась в пустом ангаре. Вылезла из капсулы и не увидела корабля. Рассказала о том, как хотелось пить и кушать. Как она подошла к внутренним воротам и настроенная родителями автоматика спросила у нее пароль. Она пропела песенку и ворота открылись. Она вышла в пустой коридор и пошла к знакомой площадке. Села в вагон и вышла в знакомом парке. Напилась из первого же фонтанчика и села на лавочку. Она не знала, что делать, но поняла, что потерялась и вспомнила, как ей много раз говорили — оставайся на месте и жди, когда мама с папой тебя найдут. Никуда не уходи, даже если будут звать и предлагать отвести к родителям.
— Наверно, мои мама с папой тоже умерли. Как твои, — закончила она рассказ.
— Может быть, они просто пропали, — сказала в ответ. — Ты помнишь, как называется их корабль?
— Помню, — кивнула она и слабо улыбнулась. — Они назвали его в честь меня. Анной.
— Тогда, — выдавила, сглотнула подступивший ком, и закончила, — тогда надо сходить в полицейский участок и спросить о нем.
Девочка недоверчиво посмотрела и задумалась. Торопить не стала. Сейчас любое неосторожное слово может порвать протянувшуюся между нами паутинку.
— В учебной капсуле говорили, что полицейские всегда помогают гражданам и заботятся о соблюдении законов, но мой папа всегда ругался на них и называл корпсами.
— Они просто люди, а люди бывают разными, хорошими и плохими, добрыми и злыми, сильными и слабыми, смелыми и трусливыми, — все эти повторения всплыли в памяти сами собой, ведь меня тоже воспитывала детская капсула.
— Мой дядя плохой. Очень. Папа с мамой его прогнали, когда он прилетел на мой день рожденья. Он на них кричал и ругался. Я его очень испугалась, а папа сказал, что лучше отдаст меня в детдом, чем ему. Наверно он прилетал меня забрать.
Ничего не поняла, но это и не важно. Главное, Анна поделилась не просто историей, но и личным, из прошлого, значит, она верит больше, чем думала. Может попробовать, нет лучше иначе.
— Хочешь, я схожу в полицию и спрошу про корабль твоих родителей?
— Да, — кивнула Анна.
— Пойдешь со мной? — Спросила вставая и протягивая ей пакет с остатками сока. — Или тут, одна, посидишь?
Она не дернулась и даже не задумалась. Машинально взяла сок и отпила. Хороший знак. Потом посмотрела не темноты за границей освещенного круга. Поежилась. Взглянула на меня, на коробку в руке, опять на меня — и встала.
— Я тебе верю, — сказала она и протянула руку.
— Спасибо, — взяла ее за ладошку и повела к станции транспортной системы.
Дежурный полицейский встретил нас хмурым взглядом из-под густых бровей и вообще не выглядел радушным малым с агитационного плаката. Ну да, вид у нас не самый презентабельный. Тем не менее, сержант Сур не только выслушал меня, но и тут же за дело взялся. Остекленел взглядом и через пять минут сообщил, что корабль родителей Анны найден в соседнем секторе. Курьер засек маяк и сообщил флотским, те проверили.
— Присядь пока, отдохни, на вот, — сказал он Анне, протянув ей протеиновый батончик в яркой упаковке.
Малышка и без того на мне висела, на ходу засыпаля, еще бы, ночь на излете, так что возражать не стала. Посмотрела на меня вопросительно и, после разрешающего кивка, взяла угощенье и устроилась на стуле у стены. Села поближе к чахлому фикусу в кадке.
— Рубка в клочья, прямое попадание, тела опознаны, — быстро шепнул сержант, пока Анна шуршала оберткой.
— И что с ней будет? — Спросила машинально, не столько ради ответа, сколько переваривая то, что и так ожидала услышать.
— Отправится в детский дом второй категории, — ответил сержант. — Для первой слишком большая, для третьей маленькая, — пояснил он.
— Из нее же солдата сделают или еще кого нужного империи, — воскликнула и тут же на Анну посмотрела, но он так и сидела с закрытыми глазами и откинутой на подголовник головой. В руке был недоеденный батончик.
— Скорей всего так, — согласился Сержант. — Смотря как с КИ и психологической предрасположенностью.
— Это нечестно, у нее не будет выбора, — прошипела, сама не понимая, от чего так завелась.
— Зато будет счастлива и уверена в том, что делает важное и нужное дело, — пожал плечами сержант.
— Да с нашим императором она и ста лет не проживет, — буквально прорычала в лицо Сура. — Сгинет не на первой, так на второй войне. Или сгорит в каком-нибудь глухом месте. В никому не нужной стычке, о которой даже в новостях не упомянут.
— Скорей всего так и будет, — не стал он спорить, чем поразил меня и заставил растеряться, — но это не будет бесполезной смертью, — добавил он. — К тому же, она не обязательно станет военной.
— Все равно рядом с передовой окажется, — буркнула в ответ.
В самом деле, уж кто-кто, а он то ни при чем. И без того мог нас до утра оставить, а не тратить время. Дремал бы себя до смены и в ус не дул. Но все равно от возможной судьбы Анны мне становилось не по себе. Да, может она и будет рада умереть во имя Империи после правильного воспитания, но я бы предпочла увидеть ее живой, здоровой и счастливой.
— Можете удочерить, — неожиданно заговорил сержант. — Возраст у вас не очень, но востребованная специальность с льготами есть. Рейтинг приличный. Показатели, из тех, что вижу, более чем. Если еще и на счету кругленькая сумма найдется, получите одобрение.
— Но, э… Я же… У нее вроде дядя есть, — промямлила, совершенно сбитая с толку и шокированная услышанным.
— Ее дядя отказался от нее два года назад, о чем имеется договор между ним и ее родителями. В данный момент он отрабатывает третий тюремный контракт. Решайте сами, — буркнул сержант и отвернулся.
Прозвучало так, словно он уже знал — сбегу от ответственности. Наверно ему регулярно приходиться с чем-то подобным сталкиваться. Обидно, но ведь ребенок это ответственность, а я сама еще жизни толком не видела. «Ты ведь хотела дочку Анной назвать», — шепнул внутренний голос. Так вот тебе готовая дочка. Чуть ли не один в один повторяющая твою судьбу. И заметь, не младенец, а вполне себе взрослая и самостоятельная. Ты же все равно собирались в отшельницы податься и астероиды в зеленом секторе копать, ну так хоть не одна будешь. И вообще, много ли возни — детская капсула все решит. Тебе только и придется, раз в полгода ее в парк и детский центр сводить. Будешь мороженое невозбранно лопать. Еще и рейтинг попрет, льготные кредиты, скидки, привилегии по мелочи и прочие разные…
«Заткнись тварь», — прошипела, скорей уж прохрипела, затрясшись от ненависти к себе, и со всей силы саданула по столу сержанта. Разбила в кровь костяшки, но почти не почувствовал боли. Это же откуда во мне столько дерьма взялось. Нет уж, бездной клянусь, таким опекуном не стану. Да меня бы уже в живых не было, если бы дважды случай не спас. И не вспомнил бы никто.
«А как же агент? Зачем ему баба с прицепом» — екнуло и замерло сердце. В животе, словно черная дыра образовалась, и меня стало засасывать в нее. Голова закружилась, показалось, что все, но тут меня схватили за руку и выдернули обратно. Анна стояла рядом и старательно дула на разбитые костяшки, а сержант смотрел сурово и требовательно.
— Под протокол. Я Эмма Олсон подаю заявку на удочерение Анны…
— Томпсон, — подсказал сержант.
— Заявку на удочерение Анны Томпсон.
— Принято, — кивнул сержант и на секунду остекленел взглядом. — Может быть ее и не одобрят, но я рад, что не ошибся в вас, — сказал он и улыбнулся.
— Ты теперь будешь моей мамой? — спросила Анна, смотря широко распахнутыми глазами.
— Если государство разрешит, буду. Твои родители…
— Умерли, я знаю. Давно поняла, еще когда ты про своих рассказывала.
— Умерли, — кивнула, не зная, что еще сказать или сделать.
Ничего и не потребовалось. Анна прикусила губу, посмотрела на меня, а потом обняла за шею, уткнулась в меня и заревела. Тихо, почти беззвучно, только плечи тряслись и все. Когда она уснула ни я, ни сержант не заметили, а потом мне пришло сообщение с ворохом приложений.
Мою заявку одобрили и назначили официальным опекуном на год. Все же возраст сыграл свою роль. Что ж, пусть так. Порой наша бюрократия действительно знает и делает как лучше. «Выше нос и больше веры в себя», — подумала и погладила спящую девочку по голове. Дочка? Нет, сестренка. Была старшая, теперь есть младшая. Обе не родные, но самые близкие и дорогие. Да, сестренка. Так нам обеим будет легче и проще. По крайней мере, пока.
За то время, которое Анна сопела на моих руках, успела удивительно много сделать. Во-первых, как только немного переварила все случившееся, ознакомилась с приложениями. Слава бездне, они все в формате микро-баз были. Так что на их изучение не потребовалось много времени. Узнала много нового о своих правах и обязанностях. Заодно и о родителях Анны кое-что выяснила. Биография их меня не слишком заинтересовала, но вот наследство ими оставленное, заставило задуматься.
Из имущества у Анны имелся комбез, детская капсула и именные сертификаты корпорации «Нейросеть». Все остальное ее родители на корабле держали. Поскрипела немного мозгами и поняла, что Томпсоны были людьми умными и предусмотрительным. Ведь сертификаты можно использовать только на оплату услуг «Нейросети», а именными исключительно владелец распорядиться может. Таким образом, они нашли надежный способ обеспечить будущее дочки при самых неблагоприятных вариантах.