Тот мутант, которому я сохранил жизнь — не в счет. Я не добил его по одной-единственной причине — успокоенности. Проще говоря, я убедился, что мне уже ничто не угрожает и принцип «либо ты — либо тебя» перестал действовать. И все же, как он вообще мог овладеть мной?
Я вспомнил свое снаряжение, особенно шлем с ментальной связью. По своей ли я воле действовал? Не позволяет ли пресловутая «ментальная связь» не только передавать информацию, но и управлять поведением людей?
Эту первую мысль — превращение бойцов в зомби и марионеток в руках командора при помощи ментальной связи, я отмел довольно быстро. Нет, на зомби из киношных страшилок мое поведение вовсе не походило. Страх, инстинкт самосохранения, кое-какая смекалка, другими словами, признаки самостоятельности во мне в тот момент присутствовали. Будь я зомби, кинулся бы под пули с криком: «За Родину! За командора!».
Не стоит, впрочем, особенно обольщаться. Мои современники в свое время тоже были уверены, что действуют по своей воле и в собственных интересах, попав под влияние какого-нибудь Кашпировского или Мавроди. И совершали, если смотреть со стороны, несусветные глупости, но с вроде бы трезвым расчетом: на исцеление от неизлечимых болезней, на легкое обогащение, и так далее. Но здесь, наверное, не тот случай.
Еще я вспомнил об уколе, поставленном у мастеров. Что-то вроде наркотических грибов, что принимали викинги перед битвой, чтобы стать безумно-бесстрашными берсерками? Или «озверина», от которого осатанел милейший кот Леопольд? Нет, это было бы слишком примитивно, особенно для высокотехнологичного будущего. В конце концов, берсерк, что ломится в строй врагов, круша все на своем пути, и (что греха таить) хладнокровный убийца — две большие разницы.
Будущее, будущее, не очень-то ты оказалось гостеприимным ко мне. И ни на йоту не захотело стать понятнее. Потому что первоначальная версия — о несчастном, загнанном под землю человечестве, из последних сил борющееся за выживание против уродливых злобных монстров, становилась все более сомнительной. Кем-кем, а несчастными мои боевые товарищи не выглядят, да и не имеют для этого особых причин. Да больше половины моих современников могло только мечтать о комфорте этой базы. Тепло, сухо, кормежка, пусть не отличающаяся вкусом, зато сытная. Плюс — никаких трудовых напрягов. Всю работу делает техника, а также таинственные мастера.
Можно будет не работать, на то техника есть. Техника работает и снабжает всем необходимым.
Не так уж далеко от истины. Не Золотой Век, конечно, но и не кошмар тотальной бойни. Как говорится, приспособились. Во всяком случае, назвать людей четвертого тысячелетия кормовой базой мутантов у меня не повернется язык. И цифры — не в пользу этого эпитета.
Во время обороны базы одной только нашей группой было ликвидировано не менее полусотни мутантов при двух убитых с нашей стороны. Двадцать пять к одному — такой счет не в свою пользу даже легендарный омский «Газмяс» себе не позволял. У первой группы, которая и ударила в первую очередь, потери, наверное, побольше, но все равно… Противник бежал — именно бежал, а не отступил, причем далеко не в полном составе. Окрестности базы буквально завалены серокожими трупами. Ну и кто после этого «несчастная жертва»?
После битвы встретил в коридоре командора, довольного и итогами сражения вообще (после целой недели неудач) и мной в частности. Молодец, технофоб, сказал он. Я слышал, что такие как ты сражаются как звери, но чтоб настолько!
Вот вроде бы комплимент, а словно подчеркивал мой статус «представителя низшей расы». Или я сам его подчеркнул — своим поведением в бою, поведением, как мне казалось, не особо выделяющемся на общем фоне. Как говорится, на войне как на войне. От командорова же комплимента повеяло каким-то снобизмом в духе английских колонизаторов в Африке или Индии. Ну дикари, ну звери, ну дают!.. И не важно, сражаются ли «звери-дикари» на твоей стороне, или против тебя.
Как ни радовался командор этой, несомненно, крупной победе, от падения в эйфорию он был все же далек, в чем не преминул мне тогда признаться. Да, нападение мы отбили, но расслабляться рано. У мутантов, знаете ли, короткий период созревания, многие из них, как ни крути, ушли живыми, а значит способными восстановить свою численность. Если мы остановимся, через год нападение повторится, но эти твари учтут свои прежние ошибки. Другими словами, завтра утром нас ждала наступательная операция. Вторжение в ближайший сектор мутантов, потери которого в сегодняшней заварушке должны быть, по всей видимости, наибольшими. В случае захвата сектора, подконтрольная мутантами часть города будет разделена надвое.
Еще, как признался командор, он рад тому, что в завтрашней операции я буду сражаться «с нами», а не «против нас». Иначе говоря, мое участие в завтрашнем наступлении даже не обсуждалось.
Под грузом новых впечатлений я провозился на койке до самого утра. А может проблема в том, что за тысячу лет я смог выспаться впрок, на всю оставшуюся жизнь. Так или иначе, я застал тот момент, когда мои товарищи по оружию один за другим начали подниматься с коек, причем сами, по собственной воле, без всякой команды «подъем». И обусловлено это было вовсе не врожденной сознательностью личного состава, поскольку каждый просыпался, когда… просыпался. Кто-то уже встал, а кто-то еще видел энный по счету сон. Никто никого не подгонял, никто не возражал, когда я, продолжая нежиться, остался в почти пустой казарме.
Когда я, наконец, соблаговолил подняться и осмотреться, меня ждал новый сюрприз футуристического свойства. Койки сослуживцев выглядели как угодно, только не «по Уставу». Одеяла скомканные, а где-то отвернутые, подушки смятые, одна даже валялась на полу. На этом фоне наработанный годами инстинкт заправки кровати после сна выглядел неуместнее диспута между приверженцами учений Гегеля и Шопенгауэра в школе для умственно отсталых детей. Работать, значит, не надо. На то, видите ли, техника есть.
С легким сердцем доверив свою койку и казарму в целом достижениям техники будущего, я оделся и отправился на завтрак. Одна из издержек бессонницы — растущий аппетит. Правда, стоило мне перейди порог столовой, как меня там встретил оглушительный вой, доносящийся из стен, потолка, и даже пола. Завтракающие бойцы десятками пар глаз впились в меня, словно я стоял без штанов на Красной Площади. Именно так я себя почувствовал, потому и замер в нерешительности на входе.
— Новенький? — догадался один из бойцов, — кушать пришел?
— Ага, — ответил я нехотя, — что это за звук?
— Детектор нечистости, — последовал уверенный ответ, — сообщает, что некто, проснувшись, но, не пройдя процедуры, вздумал сразу перейти к завтраку.
— Некто? — произнес я, ни к кому конкретно не обращаясь, — процедуры?
— Да, гигиенические процедуры. Новенький, неужто ты не заметил? Дверь рядом с казармой, там еще солнышко нарисовано.
— Дак он же технофоб! — это мне уже вслед неслось, вперемежку со смехом, когда я направился искать «дверь с солнышком». Технофоб, значит. Технофоб и этим все сказано. Кем они меня считают? Пещерным человеком, что моется только под сильным дождем? Я не исключал, что про технофобов, как в мое время про чукчей, индейцев и кавказцев, здесь сложены целые «сериалы» анекдотов. Ладно, не будем лезть в бутылку, ибо я здесь, как ни крути, «новенький».
А все-таки интересно, кем я предстаю в глазах обитателей базы со своими, зачастую неуклюжими, попытками освоиться? Как деревенщина в мегаполисе? Или вообще дикарь, что пришел в ужас, впервые увидев лифт в действии? С моей же точки зрения я действовал правильно. Во-первых, я слышал, что здесь, где вам не тут, даже моются «по Уставу», в смысле, по определенным дням. А во-вторых, что за бессмысленная эмблема — солнышко? Я всегда считал, что душевые и ванные комнаты помечаются условным изображением падающих капель или чего-то в этом роде. А тут — солнышко, понимаешь… Кстати, туалет я вчера нашел сразу, именно, благодаря «правильной», не зависящей от времени, эмблеме.
Помещение, куда вела «дверь с солнышком», на ванну не походила вовсе. Это вам не туалет, где особо нечему меняться. Здесь же не было совершенно ничего, даже обыкновенной раковины и куска мыла. Мыться было нечем.
Я уже собирался уходить, чувствуя себя несмышленым дитем, которого разыграли более старшие члены семьи, как вдруг заметил на одной из стен единственный предмет интерьера — вешалку. Самую обычную вешалку с крючками, какую можно было встретить в мое время где угодно — и в учебных заведениях, и в кафе и ресторанах, а театр, вообще, согласно пословице, начинался с нее.
Та-а-ак, первая точка соприкосновения найдена. Подойдя к вешалке, я снял с себя одежду и в следующую секунду понял, что других «точек» не понадобится. Меня всего словно пробрало — не ветром, нет, каким-то излучением, неведомым глазу, зато очень ощутимым для организма. Я прямо чувствовал, как невидимые лучи волной проносятся по коже, выжигая бактерии и самые микроскопические скопления грязи. Когда же эти ощущения кончились, до меня дошел и смысл произошедшего, и, в частности, эмблема-«солнышко».
Действительно, при чем тут примитивный душ, не говоря уж о каплях воды, которая, честно говоря, не самое лучшее средство навести чистоту? Она ведь может содержать бактерии, местами крайне опасные, она может быть ржавой, она может прийти из загрязненного водоема. Просто люди, в глубокой древности, когда еще не заморачивались обо всех, связанных с водой, «прелестях», случайно заметили моющие свойства этой жидкости, а затем ее использование тупо вошло в привычку. Но никакая привычка не бывает навсегда.
Вернувшись в столовую и порадовавшись молчанию «детектора нечистости», я приступил к завтраку, который по содержанию, как я понял, не отличается от обеда и ужина. Сидящие вокруг меня бойцы были в курсе предстоящей наступательной операции и вовсю обсуждали ее. Я же хотел соблюсти золотое правило «когда я ем — я глух и нем», и мне это удавалось, до тех пор, пока не пожаловал мой вчерашний знакомый Гриша и, в своей манере, садясь со мной за один столик, параллельно «спросил разрешения».
— Слыхал? Нехилая заварушка наклевывается, — прокомментировал он, — я слышал, ты в третьей группе? Вместе пойдем…
— Насчет третьей группы — это ты прав, — нехотя отвлекся я от завтрака, — а насчет того, что вместе… Просто, понимаешь, третью группу я помню, а тебя там — нет.
— Ты насчет вчерашнего? Обороны базы? Прости, не смог принять участие. Голоден был, как мутант после случки, а тут эта тревога. Не вовремя.
— Ага. А пара твоих боевых товарищей уже не захотят есть, — пофигизм Гриши начинал меня бесить, — не понимаю, что за порядки у вас? Боевая тревога — и та не для всех.
— А разве у вас не так? — мой собеседник успешно проглотил новость о двух погибших при обороне базы, — у вас, я слышал, вообще никакого порядка нет.
— Ага, мы звери и живем в норах, — хоть я и «липовый» технофоб, но испытывал к этой категории людей что-то вроде эмпатии. Во всяком случае, оскорбления и насмешки в их адрес задевали и меня тоже.
— Ну, тут ты утрируешь, дружище, — это «дружище» меня практически добило.
— «А разве у вас не так»? Кто из нас в норе живет — еще неизвестно. Можно подумать, ваш подземный бункер — не нора, даром, что техническими штучками нашпигована!
— Ладно, ладно, прости, — сдал назад Гриша, — что-то я сам засбоил в процессе. Норы, звери, порядки — какая, мутант подери, разница? Мы же теперь в одной команде. Сражаемся плечом к плечу, к чему нам меж собой глючить?
Я был доволен. Не тем, что сумел отбиться от насмешек в свой адрес — гарантии, что они не повторятся, конечно же не было. И не только, и не столько Гришиным монологом — фразеологизмы пока еще чужой для меня эпохи царапали уши. Меня удовлетворило, что после своей речи сей нагловатый молодчик заткнулся и так промолчал до окончания завтрака.
Снова, как вчера, нас построили в коридоре с полным боекомплектом и через шлемы передали приказ. В этот раз, правда, он не был столь элементарным, а содержал карту сектора (картинка прямо в голове, как во сне) с указаниями каждой группе.
Ознакомившись с приказом, бойцы, по очереди всходили на платформу и поднимались на поверхность. Первая группа, вторая группа, третья группа…
Моя, то есть, третья группа, в этот раз была многочисленнее. Я насчитал дюжину бойцов, включая себя и Гришу. А ведь вчера, после мутантского нападения, на базу вернулось всего девятеро. Видимо, сачковать здесь — норма, а не единичные случаи.
Поверхность встретила нас пасмурной, но сухой погодой. Рассредоточившись, мы потекли по улицам тонкими ручейками. У каждой из групп был свой маршрут.
Пейзаж вокруг не изменился, да и не мог в принципе измениться за ночь. Все однообразно: руины, ржавые обломки, плиты тротуаров, сквозь которые пробивались растения. О том, что группа вступила в сектор мутантов, я понял, когда увидел граффити из латинских гласных букв на стенах.
— Оружие к бою, — прозвучал в моей, и не только, голове голос командира группы, — смотреть в оба и даже больше. Стрелять в ответ на любое движение.
— Ну что, Вовка-технофоб, — «подал голос» по ментальной связи Гриша, — слышал, ты вчера этих тварей направо и налево косил. Давай, покажи еще, как ты это делаешь.
— Кем вы меня считаете? — хотел привычно, «по-нителлигентски» возмутиться я, однако, ни с какого боку не человеческий, рев затолкал эти бессмысленные слова мне обратно в глотку. Уже не помня себя, то ли от ярости, то ли от ужаса, я начал без остановки стрелять. Видимо, со стороны это выглядело шибко эффектно, что даже боевые мои товарищи посторонились. Но этот мой шаг оказался оправдан — когда из-за ближайшего поворота показалась пара мутантов с кусками ржавой трубы, оба попали под огонь. Одного скосило сразу, другой, видимо, обезумев от боли, с ревом ринулся на ближайших бойцов. К счастью, серьезного ущерба нанести он не успел — группа рассредоточилась, образовала что-то вроде кольца, а меткий огонь со всех сторон буквально изрешетил мутанта.
— Начало положено! — воскликнул держащийся поблизости Гриша, именно воскликнул, не заморачиваясь средствами связи.
Следом за разукрашенными граффити руинами показались и мутанские постройки — аляповатые, невзрачные, сколоченные на скорую руку. Что-то среднее между сараем и железным гаражом, из тех, что в свое время украшали чуть ли не каждый российский двор. Целое поселение из таких строительных выкидышей. Над некоторыми из этих сооружений поднимался дым — черный, едкий.
Других признаков жизни, кроме черного дыма и грохота, в поселении мутантов заметно не было. Тем не менее, никто не расслаблялся. Напротив, бойцы легли на живот и поползли в сторону построек. Вскоре вокруг нас засвистели и застрекотали пули. Огонь велся не шибко прицельно, скорее, по площади, чем по конкретным объектам, тем не менее, приятного было мало. Я чувствовал себя как живая рыба на сковородке.
— Вышка в десяти метрах на северо-восток, — передал командир группы, — Бархат, купируй ее.
Бархат, боец с местным аналогом базуки, не стал дожидаться повторения приказа. Он привстал, прицелился, и, одним выстрелом разнес дощатую вышку в щепки, вместе с находящимся на ней мутантом.
— Админ, Весельчак, Голем, — следующий приказ не заставил себя долго ждать, — перевести ваше оружие в статический режим и уничтожить ближайшие к вам объекты.
— Статический режим? — переспросил я.
— Да смотри, — окликнул меня Гриша, называемый Весельчаком. Придумал же себе позывной — «Весельчак»! Раздолбай он, а не Весельчак…
Он подполз к одной из мутантских построек, дернул тумблер на своем лазерном излучателе, из которого вырвался ровный и довольно яркий луч. То же самое сделал и молчаливый могучий боец по прозвищу Голем. Мне оставалось только последовать их примеру.
Материал, из которого мутанты строили свои жилища, плохо поддавался поджогу и, при ближайшем рассмотрении, оказался не таким примитивным, как на первый взгляд. Металлические и деревянные куски были перемешаны настолько плотно и хитро, что огонь, даже возникая, не мог распространяться. Пару раз приходилось начинать поджог заново, а это не очень-то легко, когда сидишь на холодной земле, а поблизости от тебя грохочут выстрелы и рвутся снаряды. Конечно, товарищи по оружию не подгоняли и прикрывали тыл, отстреливаясь от появляющегося то с одной, то с другой стороны противника, но…