Поначалу Аркадий вёл весьма аполитичный образ жизни, в круг его интересов входили лишь наука и девушки, но потом всё изменилось. На одну из вполне легальных марксистских сходок молодого человека затащил сокурсник - сияющий бритой, похожей на бильярдный шар головой - Юра Белов.
Аркадий с трудом поместился в набитой битком комнатушке, где разглагольствовал о 'неминуемом конце капитализма' и 'Манифесте коммунистической партии' высоченный как коломенская верста сын действительного статского советника Барсуков. Оратор из Барсукова был так себе, он гнусаво переливал из пустого в порожнее и быстро выдохся. Телятников заскучал, ему стало жаль убитого времени. Юноша собрался было покинуть тоскливое собрание, но тут заговорил Белов. Заговорил умело, искренне, пламенно. Он щедро сыпал остротами, приводил примеры из жизни, убедительно доказывал свои доводы, находил нужные строчки из 'Капитала'. Аркадий как-то незаметно увлёкся, почувствовал за его словами внушающие уважение силу и правоту.
С подачи Белова Телятников стал 'идейным'. В 1901-м году по университету прокатилась волна студенческих волнений. Молодёжь протестовала против новых правил, согласно которым отчисленных за участие в массовых беспорядках студентов отправляли отбывать воинскую повинность в армию. Ходили слухи, что им приходится служить чуть ли не в дисциплинарных батальонах, где несчастные подвергаются издевательствам.
Студенчество бурлило, вовлекая всё больше и больше людей. Аркадий увязался со всеми, ему был интересен этот внезапный порыв.
Состоялась сходка в актовом зале университета, затем толпа возбуждённых молодых людей высыпала на улицы. К студентам присоединилось несколько сотен рабочих, добавилась прочая праздношатавшаяся публика. С песнями демонстранты прошли по главному проспекту города, где их встретили полицейские и десяток казаков.
Разгорячённая молодёжь начала кидаться булыжниками и палками. Казаки пришпорили коней и с гиканьем врезались в толпу, не скупясь на удары нагайками. И тут грянул выстрел. Казак с лихим чубом, гарцевавший поблизости, выронил нагайку и упал с коня. Глаза убитого застекленели. Аркадий случайно увидел, как Белов осторожно выбрасывает в урну револьвер с дымящимся стволом.
Тут всё переменилось. Прибывшие на помощь полиции солдаты открыли огонь. Страшно закричали люди. Толпа отхлынула. Аркадий побежал вместе со всеми, нырнул в подворотню какого-то дома, отдышался, привёл себя в порядок и, заскочив в парадное подъезда, поднялся на чердак, через открытое окно выбрался на крышу и таким путём ушёл на другую улицу.
Оказавшись в своей квартирке, он долго переводил дух. Аркадий жутко завидовал, что это Белов застрелил казака, не побоявшись ничего. В тот день Телятников ещё не понял, что из-за его товарища погибли другие, ни в чём не повинные люди. Аркадий искренне считал Белова настоящим героем, бесстрашным и мужественным, способным на поступок.
Телятникову удалось избежать ареста, никто не выделил его в большой толпе. Белова как одного из самых активных агитаторов отправили в двухгодичную ссылку в Сибирь. Убийцу казака найти не удалось, поэтому друг шёл только по политической статье.
Встретились они совершенно случайно на квартире общей знакомой, когда Аркадий окончил университет и работал над новым проектом Дементьева. Белов изменился, он посуровел, взгляд его стал колючим. Они обнялись, сели в стороне от шумной компании и долго говорили. Телятников в порыве откровенности рассказал, что видел Белова с револьвером.
Друг переменился в лице.
- Но ты не бойся, об этом я ни гу-гу, только тебе, - поспешил успокоить его ассистент профессора.
- Что же, - вздохнул Белов, - спасибо тебе, Аркаша, что не выдал. Сам понимаешь, что со мной могли бы сделать, коли б дознались. А раз человек ты проверенный и стойкий, будет у меня к тебе предложение.
И Белов доверительно склонился над ухом Аркадия.
Выяснилось, что друг представляет в городе левое крыло социал-демократов или по-другому - большевиков.
- Мы собираемся открыть свою типографию, нам нужны умные и надёжные люди, на которых можно положиться. Я не уверен, но, кажется, вполне могу находиться под наблюдением, держать оборудование у меня в доме опасно. Может, ты?
- Боюсь, что я не вполне подходящая кандидатура, - грустно ответил Аркадий. - Профессор Дементьев, которому я ассистирую, работает сейчас на военное ведомство. Сам понимаешь, за мной тоже могут приглядывать.
- Жаль, - вздохнул Белов.
Его лысая голова грустно склонилась.
- Но ты можешь рассчитывать на меня в других вопросах, - предупредил Аркадий.
- Хорошо, - кивнул Белов, не собираясь расспрашивать, что имеет в виду Телятников, а тому так хотелось поделиться открывающимися для их дела перспективами, если эксперименты Дементьева пройдут как надо.
Но вместо этого Аркадий предпочёл раскланяться и уйти.
Встречались они и потом на конспиративной квартире, разговаривали, пили чай, читали вслух Ленина, Плеханова, Троцкого. Однажды Белов принёс чудом доставленные номера газет 'Бакинский пролетарий' и 'Гудок'.
- Обрати внимание на эти материалы. Их написал Коба - потрясающий, неординарный грузин. Знаешь, его ждёт великое будущее, если, конечно, ссылки и тюрьмы его не доконают. У него неважное здоровье, - пояснил Белов.
Немного погодя от Олега - человека, который прибыл из будущего, Аркадий ещё раз услышал о Кобе и удивился столь безошибочному предсказанию Белова. Коба - он же Сталин, строитель одной великой империи на обломках другой. Палач миллионов или потрясающий организатор, обладающий бульдожьей хваткой?! Почему Олег и профессор настаивали на сближении с ним? Зачем им понадобился этот злодей?
Чтобы глубоко внедриться в партию Аркадию пришлось оставить работу у Дементьева. Белов выслушал от молодого человека сбивчивый рассказ о том, как профессор узнал о его подпольной деятельности и выгнал.
- А он не сдаст тебя жандармам?
- Что ты! Аристарх Петрович - настоящий дворянин и человек чести. Он скорее пустит себе пулю в лоб, чем выдаст меня жандармам.
- Ладно, - процедил сквозь зубы Белов. - Применение тебе найдётся. У партии трудности с деньгами, без эксов - никак. Ты в химии хорошо разбираешься?
- Неплохо, - удивлённо ответил Аркадий.
- Вот и чудно. Сделай нам несколько бомбочек, будем брать кассу.
- Ты собираешься с моей помощью убивать людей? - изумился Телятников.
- У нас как у иезуитов - все средства хороши, - засмеялся Белов. - Впрочем, если ты такой чистоплюй, я на тебя повешу всю бумажную работу. Поверь, её у нас выше крыши. Я зашиваюсь, ночами не сплю. Вот, к примеру, напиши статейку о положении на наших мануфактурах.
- А что именно написать?
- Пиши правду. Это дорогое удовольствие, но мы пока можем себе его позволить.
И Аркадий написал первую в своей жизни статью для подпольной газеты.
Глава 3. Год спустя
Олег Дементьев.
'Котовский Григорий Иванович, родился 12 июня 1881 года, в селенье Ганчешты в Бессарабии. Потомок знатного шляхетского рода, отец - заводской механик, православный, мать - русская. Мещанин. Закончил Кокорозенское сельскохозяйственное училище. Агроном. В 1907 году приговорен к 12 годам каторги за бандитизм...'
Я отложил короткую выписку о личности будущего перспективного агента. Спасибо Одинцову, с его помощью удалось получить доступ к жандармским и полицейским архивам.
Откинулся назад, задумался. Когда-то в народе была популярной стрижка 'под Котовского', то есть практически налысо. Половина мужского населения такую носила. Из старых чёрно-белых фильмов о его приключениях помню, как он лихо сбежал прямо из зала суда, стукнув лбами двух конвоиров.
Да, интересный человек, никогда бы не подумал, что увижу легендарного российского 'Робин Гуда' живьем. Но мне нужны толковые ребята для организации частной военной компании, и Котовский просто идеальный руководитель: талантливый, изобретательный, храбрый и... принципиальный. Последнее для меня очень важно. Только над принципами надо поработать, чтобы он сумел их понять и принять.
Назвать контору я решил 'Пардус', а что, хорошее словцо, универсальное - латынь и древнерусский в одном флаконе. Котовский сейчас на золотых приисках, тачки катает, что для меня скорее плюс, чем минус. Если выручу, есть реальный шанс добиться взаимопонимания и верности. В России я его не оставлю, для начала отвезу в Англию или еще куда, а там посмотрим. Понятно, что фигуру такого калибра держать надо строго, в ежовых рукавицах, но в последнее время я изменился. Оправданная жестокость перестала меня пугать.
Я выглянул в окошко, увидел станцию, людей на перроне: дам в широкополых шляпах, торговок с корзинками ('Кому пирожки с пылу с жару?! Кому пирожки?!'), неспешных железнодорожных служащих, военных, над которыми по прежнему довлеет горечь поражения в войне с японцами (как говорил Одинцов: 'В морду открыто не плюют, и то ладно'), мальчишек - продавцов газет ('Последние новости, последние новости! Государь-император изволили ...').
Паровоз выпустил пар, загудел протяжно и громко. Состав дёрнулся, вагон качнуло сначала вперёд, потом по инерции назад. Поезд тронулся и стал набирать ход.
Кто-то прыгал на перроне, размахивая руками. Я увидел стелящуюся по земле тень. Она бежала за поездом и никак не могла догнать.
Из открытых окон махали в ответ провожающим, обещали приехать при первой же оказии, передать привет Марфе Акуличне и писать, писать, писать.
Да, поезд замечательная штука, особенно, мягкий вагон, но медленно, до чего же медленно! Надо срочно добивать тему с самолетами и самому учиться на пилота. Конечно, нынешние фанерные коробочки с мотоциклетными двигателями не идут ни в какое сравнение с серебристыми лайнерами из моего будущего, но небо обладает особой притягательной силой. Стоит один раз взять в руки штурвал и всё, страсть на всю жизнь.
После знакомства с Сикорским кое-что сдвинулось с места, но времени катастрофически не хватает, как и денег. Авиационное подразделение 'Русских машин' заработало, трудясь вовсю над скоростным двухместным самолетом, который одинаково сгодится и для воздушных боев, и для перелетов (без боевой нагрузки и с дополнительными баками). Жаль, куш, полученный в первой и последней пока акции, уже почти израсходован...
Эх, как же руки чешутся поставить к стенке еще кого-нибудь из этих 'бесов' - 'ставрогиных', этих общечеловеков и либералов-любителей демократии. Пока они ко мне в руки не попали, пока не допросил с пристрастием, с огоньком, не верилось, что все так мерзко и запущенно. И ведь дело даже не в словах, а в сути, в их внутренней ненависти к России, которая им все дала, а они ей нож в спину.
- Почему? Откуда такая злоба к стране, которую принято называть Родиной? - спрашиваю я одного из них, вальяжного, толстомордого, с наеденным интеллигентским брюшком.
- Вы ещё спрашиваете? Как можно любить эту варварскую и дикарскую Россию, где все как один - рабы? - вопросом на вопрос отвечает толстомордый, ещё не зная, что его ждёт в конце разговора.
Он думает, что всего-навсего участвует в философском диспуте, где дозволено всё и никаких последствий. Ах ты, гнида, неужели не понимаешь, что за слова надо отвечать, а за такие вдвойне!
- Страна рабов, страна господ, говорите?
- Ну да, - кивает собеседник. - Почти с самого начала, убедившись в собственной никчемности, призвали на княжение варягов. Потом уничтожили вольности и независимость Новгорода и Пскова, пустили развитие России в русло стеснения всех свобод. А ведь как оно могло обернуться, ежели бы органом управления стало новгородское вече?
- Пока это вече судило бы да рядило, нас бы соседи порвали как тузик грелку, - спокойно поясняю я, а внутри закипает злоба. - Глядишь, не было бы ни Руси, ни русской империи, а земли бы растащили по кусочкам шведы, поляки и прочие европейцы.
Последнее слово я произношу с иронией, но собеседник её не слышит.
- Может, оно было бы и к лучшему, - мечтательно закатывает глаза толстомордый.
Твари, всех их кончать надо и никаких 'философских пароходов', а то они ведь за границей все тайны русской души выложат своим хозяевам...
Нет, настоящих русских философов и мыслителей наоборот, надо максимально привлекать и беречь, таких как Лосский, Лосев, Бахтин, многие другие. И еще - жизни не пожалею, но Николая Степановича не позволю убить. 'И умру я не на постели, при нотариусе и враче, а в какой-нибудь мрачной щели, утонувшей в густом плюще', пусть будет иначе! Он так хотел в двадцать первом дожить до старости, вот пусть и доживет.
А вот с масонскими сволочами - пока последнего не выведу, как тараканов из дому, не успокоюсь. Ведь насколько глубоко пустила корни эта зараза, а мы ей ещё поклоняемся. Декабристы, декабристы! Ах, устроили восстание на Сенатской площади против самодержавия! Ах, вывели ничего не соображающих солдат под расстрел из пушек! А ведь всё начиналось с масонских кружков, все эти двадцатилетние генералы и полковники там побывали.
И чего вокруг них так пляшут? Мало что ли было дворцовых переворотов? Вон, почти весь восемнадцатый век сплошная свистопляска. Что они могли предложить, эти декабристы? Да ничего! Даже руку поднять на императора посмели, правда, в последний момент вместо него убили боевого генерала Милорадовича.
Ладно, замнём дела давно минувших лет. Пора отдать дань дню насущному. К слову, чего там пишут в свежей прессе? Открываю 'Русское слово' и читаю. Тээкс. Вокруг последних моих статей разгорелась нешуточная полемика, нашлись и сторонники, и соперники, благо я не одинок, есть, кому отрабатывать возражения, чего стоит только наш 'генеральный штаб', который уже вовсю прорабатывает аспекты новой военной доктрины.
Я довольно потер руки, изображая этакого делягу, провернувшего удачную сделку. А что, есть чем гордиться.
Да уж, сколько я выдержу этот безумный темп - не ясно. Ведь с каждым днем становится все веселее и веселее, так что эту поездку в Сибирь можно назвать чем-то вроде короткой передышки.
Чайку надо попить, а лучше и вовсе покушать основательно. Что ж, верное решение, товарищ Дементьев, поднимайте тело и вперед - в вагон-ресторан.
А начиналось все вполне невинно, с простого желания познакомиться с 1909-м годом поближе.
Первым делом обзавелся парой пистолетов, револьверы никогда не производили на меня впечатления, поэтому предпочел 'Браунинги 1903', отличные семизарядные машинки от херра Мозеса и Фабрик Насьональ. Запасшись изрядным боекомплектом, начал тренироваться, и, через несколько недель, основательно поднаторел в стрельбе. Снайпером естественно не стал, но навык приобрел, теперь буду развивать.
Затем изрядно растряс мошну профессора, и разжился еще двумя агрегатами: замечательным глушенным американцем, предназначенным для охоты, как было написано в рекламном проспекте (я улыбнулся: моя охота будет не на зайчиков, пусть уж зверушки бегают), и помповое ружье все того же Джона Мозеса Браунинга. Отработка заняла немало времени, но я об этом не жалел, дело нужное и важное. Самостоятельно оборудовал нечто вроде тренировочной площадки и сутками палил по мишеням, изведя таким манером несколько тысяч единиц боекомплекта. Вот тогда и почувствовал, что слегка набил-таки руку.