1.
Страшно...
- Лель, ты что? - девочка изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал весело, но в нем все равно явно слышались истеричные нотки.
Глупая. Она все еще надеялась, что это продолжение невинной игры, что вот сейчас мальчик улыбнется светло, как раньше, подойдет ближе, откинет этот страшный нож и прижмет ее к себе, утешая.
- Лель?..
Он всё-таки улыбнулся - растянул потрескавшиеся губы в холодном оскале. Небрежно откинул челку, спадающую на глаза, и осторожно, почти ласково провел языком по окровавленному лезвию, с отстраненным интересом наблюдая за подругой.
Она хотела закрыть глаза, чтобы не видеть жуткой маски, исказившей прежде доброе лицо мальчика, но сияющее серебро, плескавшееся в его взгляде, манило, притягивало, завораживало и лишало воли. По телу разлился липкий, противный страх, сердце билось, словно намеревалось выскочить из груди, а дыхание стало частым и рваным. Рана на ладони, нанесенная пару минут назад, пульсировала болью: кровь всё никак не останавливалась, стекая по пальцам, пачкая яркими пятнами светлый дощатый пол. Перед глазами все плыло - оставались только неправдоподобные, светящиеся глаза напротив. Раньше этот светло-серый цвет был для нее чем-то вроде путеводной звезды, но тогда он был тёплым. Сейчас же - яркая сталь. Холодная и убийственно-прекрасная.
Бежать некуда, да и нет сил сдвинуться с места. Оставалось только смотреть, как он нарочито медленно приближается, не прекращая улыбаться, и стараться не обращать внимания на обжигающе горячие капли, стекающие по щекам, собирающиеся в складках губ. Она слизнула одну - соленая. У девочки вырвался тонкий, дрожащий всхлип, когда он наконец оказался рядом и схватил ее за запястье, нежно провел по нему пальцами, резко вонзив их в кровоточащий порез.
- Зачем ты это делаешь, Лель? - последняя жалкая попытка достучаться до чужого сознания.
- Я должен очистить мир от скверны, - заученно ответил мальчик, вмиг становясь серьезным и коротко замахиваясь ножом.
Крик девочки был недолгим, но пронзительно-громким.
***
Дорога до старой часовни была настолько знакомой, что Каю казалось: он придет сюда даже с закрытыми глазами, даже если все вокруг внезапно изменится, он непременно найдет эту небольшую старую комнатку с многолетней пылью на скамьях и выцветшими витражами. Что раз за разом приводило его сюда - он и сам не мог сказать. Он не был религиозен, да и не осталось здесь уже следов слепой, безграничной веры. Только запустение и уединенный покой. И тишина. Да, наверное, ради этого он и приходил - опускался на переднюю скамью и полностью погружался в свои мысли, бездумно глядя на блеклых ангелов из некогда цветного стекла, подсвеченных слабым светом. Кай приходил по вечерам, во время заката: ему нравилось, как заходящее солнце заставляет эту комнатку жить. Ну и пусть парящая под потолком пыль становится заметнее. Но в лучах заката часовня становилась почти волшебной, загадочной и уютной. В такие моменты как никогда хотелось верить в Господа. Или хотя бы в сказки.
Хотелось верить хоть во что-нибудь, лишь бы не чувствовать обжигающей пустоты внутри, подобной черной дыре, разрастающейся с каждым новым днём. Иногда Кай думал, что же будет, когда пустоте некуда станет расти и она поглотит душу без остатка? Может быть, он умрёт, не выдержав подобного. Или продолжит существовать в виде бесчувственной оболочки, подобии человека - вроде бы парень как парень, а внутри - ничего.
Дверь скрипнула - в тишине это прозвучало излишне громко и как-то зловеще. Кай резко обернулся. В проходе стоял мальчишка, невысокий и удивительно хрупкий на вид, и с интересом осматривался, особое внимание уделяя витражу. Завораживает, да.
- Что ты здесь делаешь? - резко спросил Кай.
Мальчик вздрогнул и перевел испуганный взгляд на него. Робкий какой. Словно Кай съесть его может. Хотя ребенок явно из пациентов, а пациентам запрещено находиться в этой части больницы. Наверное, боится, что ему попадет, вот и съежился, словно в ожидании удара.
- Я... люблю рисовать ангелов, - пролепетал мальчик, сделав несколько шагов вперёд, настороженно глядя на Кая.
Кай не ответил и не отвел взгляда, наблюдая, как ребенок постепенно расслабляется и уже увереннее подходит ближе, а потом и вовсе усаживается рядом, раскладывает на коленях альбом, долго всматривается в понравившееся изображение и начинает легкими плавными движениями водить по листу карандашом. Про невольного соседа он, кажется, забыл вовсе, а тот не мог оторвать глаз от волшебства, творимого человеческими руками - самыми обыкновенными, с худыми запястьями, маленькими ладошками и длинными тонкими пальцами. Наблюдать за ним оказалось интересно - когда все выходило правильно, в светло-серых глазах словно звезды загорались, и губы растягивались в довольной улыбке, а если что-то не получалось, юный художник хмурился, отчего между бровей появлялась глубокая складка, которую хотелось разгладить пальцем, и закусывал губу, стирая неверные линии и рисуя их заново, до тех пор, пока не получится, как нужно. Можно было подумать, что от частых исправлений рисунок будет выглядеть небрежно, неаккуратно, но на самом деле эта небрежность придавало ему странного очарования. Ни один штрих не являлся лишним, все они, даже не до конца стёртые или размазанные, дополняли общую картину. Особое внимание мальчик уделял крыльям, прорисовывая каждое перо с особой тщательностью. Он обводил их снова и снова, и в один миг Кай понял: всё это и затевалось только ради прекрасной пары крыльев, легких, воздушных, но поразительно сильных - по крайней мере, так казалось неискушенному наблюдателю.
- Нравится? - вернул его в реальность нерешительный голос.
- Тебе нельзя быть здесь, - Кай проигнорировал вопрос.
- Всё равно, - мальчик равнодушно пожал плечами. - Я - Хейлель, кстати. Можно просто Лель, если так проще.
Ребенок без страха протянул руку. Кай проигнорировал ее, но все же соизволил ответить:
- Кай.
- Тебе не идёт.
- Хм?
- Я читал про Снежную королеву. Имя - холодное.
Боже, ну какое дитя! Читал он...
- И что?
- Имя - холодное, - повторил Хейлель так, словно это все объясняло. - А руки - теплые, - в доказательство он схватил Кая за ладонь, сжал крепко. - Видишь?
Каю стало неловко. Он вообще не любил, когда к нему кто-то прикасался - это воспринималось как слабость, уязвимость. А он давно понял, что уязвимым быть нельзя: те, у кого душа нараспашку, никогда не живут долго и счастливо. Во всяком случае, Кай никогда таких не встречал. Но прикосновение этого мальчишки отторжения не вызвало. Чтобы удостовериться, он перехватил ладонь Леля, осторожно погладил её большим пальцем, прислушиваясь к собственным ощущениям. Спокойно и уютно. Значит, не показалось. Почему-то было даже не жаль. Может быть, это шанс вырвать из сердца съедающую его пустоту?
- Да нет, глупости, - негромко пробормотал он.
- Ты о чём? - недоуменно спросил Лель, переводя взгляд с задумчивых глаз напротив на собственную руку, которая все еще находилась в чужой ладони.
- Забудь, - Кай неожиданно улыбнулся и выпустил маленькую ладошку. - Тебе пора, иначе будут неприятности.
Мальчик нерешительно кивнул и встал.
- Доброй ночи, Кай.
- И тебе.
Хейлель ушел, а Кай еще долго сидел в одиночестве, странно улыбаясь и чувствуя, как в груди все-таки зарождается странное тепло, похожее на... надежду?
***
Имя: Хейлель Адамс
Возраст: 16 лет
Предварительный диагноз: диссоциативное расстройство личности*
Эмоционально неуравновешен. Психика неустойчива. Умеренно опасен для окружающих.
На данный момент больной в состоянии ремиссии. Сознание ясное. Спокоен, доброжелателен, неконфликтен.
Лекарства и процедуры по расписанию. В нарушении режима не замечен.
Короткое досье, всего несколько строк, и диагноз - как приговор. При встрече Кай даже не подумал бы, что мальчишка - пациент, если бы не знал точно, что посторонний человек в здании оказаться не мог. Да и повязка на плече с выбитым на ней номером палаты была словно клеймо: психически больной. Короткий номер, кстати, прочно впечатался в память, словно кто-то выжег его изнутри. 14-В. Второй этаж, левое крыло, обшарпанная темно-коричневая дверь в самом конце коридора. Кай мысленно прошел этот путь и оказался в типичной палате: старая и до жути скрипучая узкая кровать с крепкими кожаными ремнями, жесткое казенное белье, застиранное до грязно-серого цвета, небольшая тумба около кровати, крошечное решетчатое окно и - неотъемлемый атрибут психиатрической лечебницы - белые мягкие стены. Совершенно неподходящее место для этого ребенка с такой светлой и открытой улыбкой.
Кай тяжело вздохнул, закрыл тонкую папку и небрежно запихнул ее на место. Хейлель даже не его пациент. Не о чем беспокоиться.
________________
* Диссоциативные расстройства представляют собой группу психического типа расстройств с характерными изменениями либо нарушениями в определенных свойственных человеку психических функциях. К таковым в частности относится сознание, личностная идентичность, память и осознание фактора непрерывности собственной идентичности. Как правило, все эти функции являются интегрированными составляющими психики, однако при диссоциации происходит отделение от потока сознания некоторых из них, после чего, в определенной мере, они обретают независимость. В этом случае возможна утрата личностной идентичности, а также возникновение нового ее вида. Кроме того, для сознания в этот момент могут перестать быть доступными некоторые из воспоминаний.
2.
Кай не видел мальчишку несколько дней - тот был на "усиленной терапии"". Что это означало, Кай, к сожалению, знал: Хейлелю стало хуже, и теперь его без конца пичкают таблетками, потчуют болезненными уколами, а то и до электричества дело дошло. Стоило представить, какие муки приходится выносить этому ребёнку, как самого чуть ли не наизнанку выворачивало. В груди предательски жгла обида за этого мальчика, не давая забыть симпатичное, почти детское лицо с очень светлыми глазами. Не из-за чего беспокоиться, да?
- Так и знал, что ты здесь, - голос Хейлеля был весёлым, хотя и немного неуверенным.
Кай вздрогнул, но не повернул головы. Он был уверен, что рано или поздно мальчишка объявится. И сейчас молчал, спиной чувствуя пристальный взгляд, вслушиваясь в тихие осторожные шаги, и думал, что фраза прозвучала так беспечно и просто, словно ребёнок пришёл на встречу со старым другом. Лель шёл медленно - то ли оттягивая момент встречи, то ли просто не было сил. Кай больше склонялся ко второму варианту: всё-таки мальчик был не на отдыхе.
Так и есть: лицо бледное, осунувшееся, под глазами синяки, губы искусаны, и сам похудел до такой степени, что футболка болтается, как на вешалке. И это меньше чем за неделю. Что же дальше будет?
- Сильно плохо? - вопрос вырвался прежде, чем Кай успел додумать до конца.
- Нормально, - мальчик улыбнулся, пытаясь отвернуть лицо, освободиться из цепких пальцев, крепко схвативших его за подбородок.
- Оно и видно, - Кай хмыкнул. - Пациентов с таким на диво цветущим видом я давно не встречал.
Хейлель смутился.
- Ну, может, и не очень хорошо... - лицо его погрустнело. - Откровенно говоря, вообще паршиво. Эти их таблетки, знаешь... гадость ужаснейшая, после них чувствуешь себя так, словно через мясорубку пропустили. Трижды.
- Но ведь так нужно.
- Ага, они тоже так говорят. Как будто это поможет, - мальчишка недовольно поморщился.
- Так ты думаешь, врачи не правы?
- Я не псих. Мне не нужно лечение.
"А мальчик-то с характером", почти с восхищением подумал Кай. Впрочем, редко когда встретишь пациента, который будет согласен с диагнозом. Да что там редко - почти никогда. Вот и этот туда же - насколько же категоричен! Тяжело с такими, они не понимают, что им пытаются помочь. Хотя... Кай считал, что методы, которые используются в этой захудалой больничке, далеки от желания по-настоящему помочь. Иногда это вообще больше похоже на желание помучить, избавить человека не от проблемы, а от собственного "Я", превратив в бессознательный "овощ" - так ведь проще, чем действительно попытаться вытащить кого-то из ямы безумия, в которой зачастую и дна-то не видно. Стыдно признать, но Каю иной раз и самому не хотелось возиться, взваливать на себя ответственность за абсолютно чужого ему человека. Он понимал, что, наверное, ошибся в своё время, подавшись в психиатрию: если несколько лет назад в восторженном подростке было полно человеколюбия и готовности помогать, то теперь от этого остались лишь растоптанные мечты, сухая и горькая пыль которых порой забивала лёгкие, не давая сделать вдох. Тогда приходилось много курить, сигаретным дымом изгоняя из груди осколки разбившихся надежд. Лечить горечь горечью. Даже самому смешно. Но иногда по-другому просто не получалось.
- Почему ты сюда приходишь? - Кай уже успел забыть о мальчишке, а тот сидел рядом, почти касаясь плечом плеча и, чуть наклонив голову, пристально смотрел в глаза, ожидая ответа.
- А ты? В прошлый раз ты был с альбомом - рисовать любишь, верно? А сегодня?
- Тебя искал, - бесхитростно ответил Лель, не отводя взгляда.
- Неужели? - Кай недоверчиво приподнял бровь.
- Правда. Тогда... ты единственный, кто не испугался, - тихо произнес мальчик, глядя теперь куда угодно, только не на Кая. Кажется, это признание далось ему с трудом.
- А нужно было?
- Они все, - Хейлель неопределённо махнул рукой, - боятся. Голоса вроде ласковые, едва ли не сюсюкают, а в глазах - страх. Я так и вижу, как в их черепушках бьётся мысль: "Убийца". Как будто мне этого хотелось!
Мальчишка уставился в пол, но Кай успел заметить блеснувшие слёзы. Странно. Действительно, он ведь читал полицейские отчёты. И почему забыл? Просто не верилось, что этот ребёнок мог убить человека. Лучшую подругу, вроде так писали в газетах? Сейчас не верилось особенно. Кай не боялся, скорее, жалел Леля. Болезнь не появляется из ниоткуда, это он знал точно. Так что винить мальчишку было, по сути, не в чем. И Кай сделал то, чего не делал уже давно - протянул руку и слегка приобнял его, притянув к себе. Хейлель помедлил, но всё же уткнулся лицом в подставленное плечо. Он тихо всхлипывал, а Кай отстранённо думал, что совершенно не умеет утешать и понятия не имеет, что в таких случаях принято говорить, да и стоит ли что-то говорить вообще. Поэтому он просто продолжал прижимать дрожащего мальчишку к себе, чувствуя, как постепенно намокает ткань рубашки, но не испытывая к чужой слабости ни малейшего отвращения или презрения. Скажи ему кто раньше, что он будет играть роль жилетки, Кай бы только посмеялся. Он сторонился людей, и подобное казалось в принципе невозможным. И вот сейчас он смирно сидит и успокаивающе гладит ребёнка по спине.
- Кажется, ты плохо на меня влияешь, - вполголоса сказал он, не надеясь даже, что его услышат.
Услышали. Мальчишка встрепенулся и отстранился, ладонью вытирая отчаянно-красные щёки.
- Извини.
- Пойдём, - Кай мгновение подумал, что-то решая для себя, и резко поднялся, протянул руку, которую Лель нерешительно принял.
Кай вёл его старыми пустынными коридорами. Место, которое он хотел показать, было для него столь же дорогим, что и часовня, ставшая местом обеих их встреч. Теперь же хотелось несколько расширить границы этих странных отношений, установившихся между ними с первой же фразы. Откуда возникло это желание, Кай сказать не мог - сам не разобрался. Одно было ясно - отвернуться от мальчишки уже не получится. Да и не хочется, если честно. Заинтересовался, был очарован или просто увяз в чужой искренности - какая, в сущности, разница? Кай никогда бы не подумал, что так бывает... Хотя нет, было же однажды. Не так давно, если разобраться, но воспоминания были болезненными, вопреки общему светлому их настроению. Просто закончилось всё в тот раз плохо.