В конце апреля мне объявили о создании комиссии для пересдачи учебных предметов военной кафедры и сроках пересдачи. Я пришел на первый экзамен комиссии, во главе с полковником инженерных войск Лагутиным, прилично волнуясь. А члены комиссии, в составе 4-ех человек, стали расспрашивать меня о состоянии полигона, его функциональности. Им интересна была точка зрения студента готовящегося к сборам. Еще сообщили мне, что в адрес института пришло письмо от командования полигона с просьбой объявить мне благодарность. И отцы-командиры решили, что лучшей благодарностью будет сдача долгов и досрочная сдача предстоящих экзаменов по военке. Я был с ними полностью согласен и быстренько подал зачетку с целой стопкой бегунков. Везде было проставлено «хорошо» и я с облегчением удалился, «забыв» кошелку у стола комиссии. На что услышал высшее одобрение вояк: «Этот службу будет знать». Вот так просто была разрешена, вроде бы неразрешимая проблема. К обоюдной выгоде. И теперь мне пришлось, погрузиться в пучину зачетной летней сессии четвертого курса, изрядно прогулянного семестра. Скажем так, некоторые зачеты я сдавал методом тотального измора преподавателей, не оставляя им ни шанса к ретираде. Сам не думал, что способен на такое, но оказался еще как способен. Такими вот методами, подошел к экзаменационной сессии без потерь, а там отработал свои «хорошо». Теперь предстояли сборы и я рассчитывал покупаться в реке Липке, в прудах Николо-Урюпино… Отдохнуть от тягот студенческой жизни.
Прибыл в расположение палаточного городка военно-инженерной академии (нас приютили рядом со слушателями академии) своим ходом. Спрятал у знакомых механиков в боксе цундапик и раньше всех пошел получать вещевое довольствие в виде солдатского х/б второго срока. И уже почувствовал себя нормальным винтиком военной машины, как получился полный… облом. Видно у меня в судьбе, искать хлопоты на свою… голову. Попался на глаза командиру нашей роты и получил назначение старшиной. Когда я его спросил, мол почему я — ведь есть опытные отслужившие ребята. Он с усмешкой сказал:
— Вот они и будут командовать взводами и отделениями, а ты доставать и пахать. Кто лучше тебя знает полигон и его личный состав? И вообще, в армии нет слова «почему», а только «есть». И даже, «так точно» — дореволюционный пережиток.
И начался ад, поставить сотню студентов на вещевое, пищевое довольствие. Выделить палатки каждому взводу, довести до сержантского состава распорядок дня и напомнить их обязанности… Благо я имел трех месячный стаж лагерных сборов при «Выстреле» и то столько нахомутал — срочники ухохатывались. А эти… отцы-командиры, в это время пили водовочку на природе… у Липы. Закон курятника. Причем когда сборы закончились и все уехали по домам, я остался на три дня отчитываться за… за все хорошее. До последней наволочки.
Тем не менее, когда рота каждое утро бежала на зарядку под руководством одного из заместителей командира взвода, я убывал в парк проверять готовность техники к учебному дню. И полный собственного достоинства, рассекал по плацу перед боксами на технике. Таким хитрым образом осуществляя ее контроль. Возвращался только к общему построению роты и вел ее на завтрак.
Горючки, для меня, командир роты не жалел и я ее нещадно жег, пытаясь выполнить нормативы механиков-водителей инженерной техники на полигоне. Пытался. Обычным студентам это было неподъемным делом в принципе, а кого-то запустить на контрольную проверку, было нужно. Вот нас пятерых — я, три замкомвзвода, один бывший водитель-профессионал и натаскивали на зачет. Спал я не больше четырех часов в сутки и главное я понял, что командовать это не мое. Кстати нормативы я сдал, на трех машинах, танковый путеукладчик мне не покорился.
После сборов ко мне прочно приклеилась кличка Старшина. Сначала ей обзывались студенты механики, а затем она прижилась и на моем факультете.
В Москву, «разгонять тоску», приехали мама и Аннушка. А я отбыл в Крым, оставив им свою жилплощадь в пользование.
Наконец-то я поехал в Крым летом, сначала решил пригласить с собой кого-нибудь из студенток, но потом подумал: «В Тулу со своим самоваром? Ну уж нет. Лучше один оторвусь по полной». Мой цундапик служил мне исправно, конечно приходилось ухаживать и обихаживать, но возможности у меня были. Кроме того — это все-таки военная немецкая техника. Этим все сказано.
В Симферополе накал строительства попритих, хотя работы было еще «начать, да кончить». Так как Семеныч сам себе стал придумывал хлопоты — для гаража выгнал стены, мансарду на времянку надстроил. Тетушка смеялась: «Шо тот хохол — не съем, так понадкусываю». Но было видно, что эта перманентная стройка ей уже надоела. Нужно было принимать какое-то кардинальное решение.
Ивана уже три месяца, как определили в ясли рядом с работой Семеныча, где он был под его бдительным присмотром. Поэтому, когда Семеныч ушел на сутки работать, я сговорился с бригадой калымщиков. По рекомендации соседа. Мне хватило дня скрытного наблюдения за их работой — опыт сверхсрочника старшины Ермилыча, для определения ху из ху. После этого я троих рассчитал, а оставшимся троим повысил оговоренную плату вдвое и поставил на пищевое довольствие.
Пришедший с работы Семеныч, не стал нарушать договоренности — ведь сам обещал мне времянку в жилье. И я выделив ему деньги на оплату работ (с запасом), отбыл в Севастополь через Ялту, повидать ялтинскую родню. В Ялте побыл всего денек. Ялтинские пляжи упакованы людьми стоя, поесть очередь метров в десять, в квартире маминой сестры гостят три семьи родных. Вавилон.
А в Севастополе отца назначили в приемную комиссию и он был постоянно занят, мама с Аннушкой были в Москве. Свобода и свое транспортное средство. Мечта студента. Купался на Учкуевке, Петруха был мне за гида и показал много неизвестных достопримечательностей Севастополя. Я ему намекнул, что собираюсь в путешествие по Крыму и неплохо бы иметь, что-то небольшое из «эха войны». Этот серьезный мужичок, сказал, что некоторые (надежные люди), зная о его интересе к патронам 9х19 мм, полгода назад предложили приобрести найденный недавно вальтер Р38 военной поры. Он его осмотрел — вальтер 42-го года в хорошей сохранности, но цена очень кусачая.
— Ну не дороже жизни и здоровья, — сказал я. — Петро, у меня для тебя подарок.
Я купил ему в Москве ласты Акванавт (на его 43 размер) и маску с трубкой. А главное — подводное ружье типа арбалет Р-1.
— Но…, -завел Петр.
— Это просто дружеский подарок, у меня такой же комплект с ластами на 45 — ый размер. Уеду, оставлю его здесь. Будешь добычей с моими делиться, — предложил ему я.
— Леха, за твой комплект отдадут ствол. Давай я договорюсь, там лоб как раз с 45-ым дефицитом. А тебе дам свои старые ласты-маску-шноркель, для покупаться будет нормально.
— Ну тогда и ладно. Договорились, — дал я свое добро.
Вот так севастопольцы и решали вопросы, сложные и не очень. А вот доплатить таки пришлось — пистолетик то был наградной, хромированный, в герметичной шкатулке со свастиками и орлом (ее не взял). Вот уж по истине — если где-то убудет, то где-то прибудет. На станине кожуха-затвора была гравировка: «Hauptmann Otto von… fur Tapferkeit» (Капитану Отто фон… за Доблесть).
— А где гауптман?
— На дне, рядом с Херсонесом, в трюме самоходной баржи.
Так я экипировался, пора было в путь. Пока двинул на Симферополь, уже через Бахчисарай. По дороге попробовал вальтер, похоже из него почти не стреляли. Запрятал в удобном месте на мотоцикле — легко достать и посторонний не найдет, разве что знаток военных мотоциклов вермахта.
В Симферополе «бригада ух, работаем за двух», закончила уже наружную отделку времянки и взялась за гараж. Семенычу они глянулись, он рассказал: «Только задание и деньги выдаю, дальше голова не болит». Повезло. На следующее утро я двинул в Евпаторию через Николаевку, как там в Крыму говорят — «через Саки на Мойнаки».
И вот в этот раз я поездил по Крыму, открыв для себя чудеснейшие уголки полуострова с чарующими названиями: Ай-Петри, Учансу, Чуфут-Кале, Мангуп, Роман-Кош (забрался туда на мотоцикле), Чатыр-Даг (то же на мотоцикле), Кизил-Коба, Джур-Джур, Коктебель, Казантип, Кара-Даг, Тарханкут. Настоящий «праздник, который всегда с тобой».
В Москву вернулся, отдохнувший, набравшийся впечатлений и разочаровавший в женском поле. Они на отдыхе и вдали от дома, как с цепи сорвались. Как-то заночевал на турбазе вместе с туристами (в группе на десять человек — шесть женского рода) и я сначала с удовольствием принял гостью в свой спальник. А затем пытался игнорировать, но… и так до утра. Потом спал до обеда. После этого зарекся подъезжать к стоянкам туристов, ну почти… зарекся. Инструктор рассказывал страшные вещи: на ночь зашнуровывает палатку, а утром просыпается не один и… с зашнурованной палаткой. Мистика. У туристок считалось подвигом трахнуть инструктора и неважно сколько ему лет — то ли стажер лет семнадцати, то ли зрелый мужчина под сороковник. Вот, что делает с людьми природа.
В отделе, руководитель моего дипломного проекта, кандидат технических наук Валентина Ивановна Борельская обрадовала меня сногсшибательной вестью. Мы едем на Нововоронежскую АЭС, на Дон, для сбора материала для докторской диссертации командира Борельской. А также с перспективой на мою аспирантуру. Я заикнулся о занятиях и предстоящих госэкзаменах, но был поставлен на место — Валентина Иваовна все согласовала. Я был поражен, здесь только еще до диплома добираться, а уже Васюки в Нью-Москву переименовывают. Но пропустил это все сквозь поток сознания — главное диплом, а попутно… и всякое другое пойдет.
Валентина Ивановна поехала на поезде, а я на мотоцикле. Привык я к нему и световой день еще длинный. Пути примерно на 12 часов. На АЭС вышел на проектную мощность только первый энергоблок, готовился к пуску второй и строились третий и четвертый. Все с повышением в мощности и каждый с головными реакторами в сериях. Пионерские работы. Было на чем набрать материал, но и запутаться в нем было очень легко. Командир Борельская меня пристроила меня к делу, галопом прогнав по необходимым инстанциям… и через недельку отбыла. Я приуныл, однако его величество случай здорово облегчил мне жизнь работу. Как-то, промаявшись без толку весь день в производственном отделе АЭС, я окончательно решил пристроиться в наем на испытательные стенды. И приняв это решение пошел вечерком на Дон, скупнуться перед ужином. На пляже набрел на двух лбов-бакланов издевающихся над невысоким парнем интеллигентного вида. Даже в трусах он выглядел рафинированным интеллигентом — гигантом ума. Я не герой-спасатель, но этого парня мельком видел на АЭС в производственном отделе. Выходит наш. Попросил парней, отвязаться от моего сослуживца — нагрубили в извращенной форме. Оба получили по голове и я их поволок топить в Дон. Тяжелые гады, как железные шкафы, а парень не помогает. Ну все же они похлебали водицы — я их запинывал в воду и притапливал по очереди. Вскоре одна бабеха стала звать милицию на помощь, пришлось с достоинством удалиться. Бегом. Парня звали Борис, он был ленинградец и старший инженер. Его прикомандировали на АЭС из КБ «Ижорского завода». Для консультаций-испытаний-согласований по изделиям завода — корпусам ядерных реакторов. Вот так оно вышло. Пошли поужинали в столовке и я его проводил к общаге специалистов. Оказалось он живет один в однокомнатной квартире и может меня пристроить туда, как своего сотрудника.
Так мы с ним и прожили, больше месяца, в одной комнате. Узнал я очень много нового и полезного о реакторах и их периферии. А этого материала нигде не найдешь, а если найдешь — не поймешь. Вообще, что мне делать с моим дипломным проектом я представлял. Необходимо было только согласовать с моим руководителем «политические аспекты». Так как после смерти Курчатова образовались группировки, в которых каждый лидер считал себя главным по атому. И это было совсем не мое дело, а Валентины Ивановны и Генерала.
Государственные экзамены сдал по своему стандарту — на «хорошо». Далее меня ждала преддипломная практика в отделе Валентины Ивановны.
Интерлюдия 8
«Что нам стоит, дом построить — нарисуем будем жить.» Однако все не так просто у нас получилось. Если на мусорнике каждый сидит в своей дыре и «что хочу то и ворочу». То на понтоне, пусть и достаточно большом, жить уже приходилось коллективом. Пусть и достаточно однородным, но тем не менее, приходилось приспосабливаться друг к дружке. Мы с командой Варуха размонтировали свои старые охранные системы и адаптировали их к новым условием на понтоне. Теперь приходилось осуществлять еще и подводный контроль. Крыша эсбистская — крышей, а паранойя основа бдительности. Да и крыша иногда… едет.
Планировку жилья и инфраструктуры сначала пытались сделать самопальной, но мы с Кирхом настояли на том, чтобы это для нас сделали специалисты. Естественно, что решение этой задачи и возложили на нас. Пришлось, вместе с Гильтом, идти на поклон к эсбистам для проведения посреднических переговоров по планетарной сети. Прямого выхода в сеть они нам не давали, даже со своих коммуникаторов. Хотя у нас уже тоже были коммуникаторы, запрашивать с них доступ к сети было опасно. Пеленг на сканерах эсбистов брался с точностью до метра — рисковать не стоило.
На встречу взяли, из общего фонда, три крупные разноцветные жемчужины: розовую, голубую и светло-зеленую. Было очень плохо, что мы не знали их цены.
При добыче жемчужин, мы чуть не потеряли троих парней, когда они подверглись нападению стаи гигантских мурен. Я тогда погружался вместе с ними, испытывая новый батискаф, предназначенный для больших глубин. Ходили слухи, что на больших глубинах часто попадалась космическая техника Содружества и не только. Поэтому успел пальнуть по стае серией импульсов, пока у бортового стационарного гравидеструктора не закончилась энергия. Деструктор сработал после команды к действию, автоматически, по отметкам на экране в режиме свой-чужой. Однако в живых остались две твари и пока мы их прикончили, порвали трех ребят. Батискаф был укомплектован переходным шлюзом и барокамерой (батискаф мы прятали на дне и входили в него под водой), куда и поместились шестеро: трое раненных и трое парней, что их внесли. Благо, что к этому времени мы обзавелись кибердоком и медицинской и стазис — камерами. Вот и наладили для ребят круговой конвейер: медкамера — кибердок — стазис-камера — медкамера, как предложил Кирх. Управленец, что сказать.
Ребят удалось спасти и именно в этом глубоководном месте, мы нашли скопище раковин-жемчужниц с цветным жемчугом идеально круглой формы и большого размера.
Вопрос об оплате услуг архитектора и эсбистов стоял первым в программе переговоров, поэтому Гильт просто положил перед главным футляр с жемчужиной нежно-розового цвета. Тот его открыл и мгновенно захлопнул, не давая взглянуть на жемчужину коллеге и спросил:
— Сколько их?
Вот здесь он прокололся, и уже я вступил в переговоры:
— Командир, давай не будем выяснять кто из нас хитрее. Во-первых, это конечно, не единственный экземпляр. Во-вторых, мы с тобой договоримся о десяти процентах твоей комиссии. И все. Дальше пошел торг, где солировал уже Кирх. Остановились на двадцати процентах комиссионных, при полном непротивлении сторон. Сказать, что цена жемчужины оказалась большой — мало. Она была очень большой. Нам хватило трех жемчужин: на проект, на оплату работы техника строителя с комплектом дроидов и на много разных бытовых мелочей.
В тоже время возникла реальная опасность общине, ведь сильные всегда желают получить максимум. За счет слабых. Нужно было становиться сильными или… уходить с планеты. Ну что же, будем настороже, а жизнь план покажет. Главное, чтобы все в общине осознали опасность.
Стандартный жилой дом на четыре квартиры, получился с мансардой над первым этажом, удобствами и подсобными помещениями в цоколе (в поплавках понтона). Эти дома строились на общинные средства. Кто желал для себя и своей семьи двойной блок или хотел индивидуальный проект, дополнительно вкладывали свои средства. И таких людей было достаточно — уравниловка у нас не поощрялась. Конечно проще расти вместе с общиной в едином строю, но людям всегда нужна и личная перспектива. Конечно если личная инициатива не противоречит интересам всей общины. В этом случае — личное побоку.