– Вы позволите, господа? – встал у стола Твердов.
– Да, конечно, – махнул рукой человек в свитере, прерванный на полуслове.
– Присоединяйтесь, ротмистр, – кивнул генерал, окинув Твердова цепким взглядом.
Елисей занял свой стул и представился:
– Твердов Елисей Павлович, штабс-ротмистр Чистопольского воздушно-гренадёрского полка.
– Денисов, – кивнул собеседник генерала, – Андрей Андреевич. Кинооператор московской студии "Русфильм".
– Ну, будем знакомы, ротмистр, – улыбнулся генерал. – Авестьянов Григорий Александрович. Мы тут покамест спорчик вели… Так что с вашего позволения…
– Конечно, конечно, – смутился Твердов, начиная искать взглядом официанта.
– Откровенно говоря, режет слух, – продолжил прерванный спор Денисов. – Кругом, ну совершенно кругом, "судари", "господа"… У нас даже рабочие-осветители друг друга сударями называют.
– Сказать честно, не понимаю я вас, – заявил Авестьянов.
– Ну смотрите сами. Эту дурацкую послесловную "с" как будто изжили. А то "чего изволите-с" было… Но вот подходит ко мне наш директор и говорит: "господин Денисов". Какой я ему господин? Я совершенно против такого ко мне обращения.
– А что ж так? – генерал пожал плечами. – Напрасно… Мне вот, знаете ли, приятно обращаться к моим орёликам "господин солдат". Новый строевой устав считаю делом правильным. Ни к чему нам в новой России "ваши благородья" и "ваши превосходительства". А солдатики, – он слегка улыбнулся, – они ведь и правда господа. Господа своей земли.
– Эка вы хватили! Я ведь не об этом.
Дальше слушать спор Твердов не стал, про себя решив, что этот бородач в свитере бывший красный. А может и нет, ну да чёрт с ним. Призрак братоубийства в России давно загнан в самые дальние закутки, а вот поди ж ты, нет-нет да всплывают отдельные отголоски.
Выбрав блюдо в "демократично-поездном" меню, Елисей подозвал официанта.
– Чего изволите-с, господин офицер?
Твердову вдруг захотелось хохотнуть, очень уж к месту пришлись прозвучавшие слова. Но он сдержался. И краем глаза заметил улыбку генерала.
– Запечённую утку… – сказал Елисей. – Гарнирчик к нему… Картофель пюре, пожалуй, и горошка маринованного.
– Сей момент, – произнёс официант, записав заказ.
– Постойте, любезный, – обратился генерал, – а принесите-ка нам штоф(3) коньяку. Какой у вас тут имеется?
– Есть Голицынский, есть крымский…
– Остановимся на крымском, – Авестьянов поймал согласный кивок Денисова и посмотрел на Елисея. – Вы как, ротмистр? Не желаете присоединиться?
– Не откажусь… – ответил Твердов, совершенно не ожидая подобного оборота.
– Вот и славно… Итак, штоф коньяку и три рюмашки.
– Как изволите, – кивнул официант, удаляясь.
И только он ушёл, у столика появился молодой служащий Горно-инженерного Корпуса в скромном чине 12-го класса. Несмело улыбнулся, растянув незаматерелые ещё усики, помялся секунду и спросил:
– Господа, разрешите к вам присоединиться?
– С нашим удовольствием, – за всех ответил генерал и взялся представить инженеру всех сидящих.
– Тынчеров Сергей Степанович, – назвался инженер, усевшись подле Твердова.
– В Москву следуете? – спросил Авестьянов.
– Нет… По служебной надобности в Казани был, – ответил Тынчеров. – Теперь мне во Владимир. За седмицу надеюсь управиться. А там уже в Екатеринослав.
Официант сперва принёс коньяк и рюмки, после намёка на четвёртого клиента, принёс вместе с заказом Твердова ещё одну рюмку. Генерал достал пачку папирос, предложил всем желающим и подкурил, окутавшись дымом. Угостился Денисов, инженер Тынчеров, как и Твердов, оказался некурящим. Елисей же с интересом рассмотрел пачку. "Оттоман" петроградской фабрики. К самим папиросам он был равнодушен, но вот рисунок казаков то ли времён Запорожской Сечи, то ли времён Черноморского Казачьего Войска его заинтересовал. Глядя на изображение казаков невольно вспоминался гоголевский Тарас Бульба.
– Ну-с, господа, – поднял рюмку Авестьянов, – чтоб нам скатертью дорожка!
Твердов улыбнулся, улыбнулся и Денисов. Тынчеров напротив стал серьёзным.
– Странный тост, господин генерал, – сказал он.
– Нет, – погладил бороду Денисов, – тост хороший. Дорожный!
Выпили. Елисей ощутил приятное тепло, коньяк оказался что надо, и налёг на принесённую утку. К дальнейшему разговору он прислушивался в пол-уха. Задумавшись, почти прикончил уже обед, когда последовал второй тост от Денисова за удачу. Опрокинув вторую рюмку, Елисей обвёл глазами разомлевших попутчиков.
– Из казаков? – поинтересовался Денисов у инженера.
– Не угадали, сударь, – Тынчеров улыбнулся и откусил бутерброд. Коньяк, судя по резвости его движений и да по повеселевшим глазам, успел уже стукнуть в его головушку. – Я из мещан, ежели по старому говорить. Родился на Семиречье в станице Софиевская(4), куда батько при царе на заработки из Верного(5) в артельщики подался. Батько мой лавчонку теперь в Верном держит, бухарскими тканями торгует. Матушка сестрой милосердия в детской больнице служит. Братья да сестрёнки мои… Они малы ещё, за партами в гимназиях обретаются. Что до меня… Кончил Оренбургский горно-промышленный, получил службу на Актюбинском медеплавильном. В тридцать шестом по направлению уехал в Жайрем, там как раз ГОК запустили. Сейчас у нас аврал. Новые мощности запускаем, геологи не мало месторождений свинцовых, баритовых и цинковых руд нашли. Вот, собственно, приходится покамест по командировкам кататься…
– В ваших краях я не был, – сказал Денисов, вытирая рот салфеткой, и перевёл взгляд на генерала. – Зато в Харбине бывал. В двадцать шестом. Я ведь на Родину через него возвращался. После октября двадцатого, когда мы в Петрограде не устояли… в Вологодщину отошли, фронт держали. А ЦИК в это время в Архангельске на английские пароходы садился… Британцы свой флот прислали. Я потом два месяца через Олонецкую губернию в Швецию пробирался, думал – кранты!… убьют по дороге. Но повезло. Из Стокгольма в Бостон, потом судьба в двадцать шестом в Китай забросила… А там как раз события назревали. Меня комминтерновцы обхаживали… А когда Ильича в Женеве застрелили, я по-тихому смылся. Решил, будь что будет и в Харбин подался…
– Смотрю, побросала-то вас судьбина, – сказал генерал.
– Да уж… А Харбин – паршивый городишко… Комары там натуральные волки!
– Харбин теперь не тот. Его теперь не узнать, – ответил Авестьянов с улыбкой. – Не чета довоенному. Разросся. Новые проспекты, новые районы, много заводиков на окраинах. Всё больше сельскохозяйственных, но и бетонных, кирпичных да метизных хватает… артелей много. Китайцев же нет вовсе, даже манз(6) не осталось, не то что лет десять назад. Натурально русский город! Крупной промышленности, понятное дело, нет, губерния-то особая, приграничная. Буферная.
– А что гоминдановцы? – спросил Денисов.
– Шалят… Погранстража у нас всегда на стороже. Только на японском участке спокойно.
– Японцы… – произнёс Денисов. – Помню в Ялте, когда нас на съёмки Ханжонков собрал, делегация из Йокогамы прибыла. Переговоры с Александром Алексеечем о Порт-Артуре вели, кино снимать хотели.
– И что? – вступил в разговор Твердов.
– Да что… Не заладилось у них. Наш профсоюз актёров предложенный сценарий отклонил. Да и цензура против высказалась.
– Как знаете, господа, а я заморскую синему вообще-то не очень… – заявил Тынчеров. – Души в них нет. Актёры есть у них великого таланта, да вот всё одно что-то… Не то…
– Хм… – Авестьянов покачал головой. – Право, Сергей Степаныч, нельзя же всех в одно стойло ставить. Есть у них, доложу я вам, неплохие кинишки.
– Есть… – Тынчеров пожал плечами. – Как не быть? Но всё одно… Не то оно.
– Правильно! – сказал Денисов. – Смотреть надо наше. Впрочем, поделюсь с вами, друзья, новостью мира синематографа. В североамериканских штатах начали снимать экранизацию "Унесённых ветром".
– Эка невидаль, – скривился Тынчеров. – Своё пусть и снимают. Лишь бы наше не трогали. А то чего доброго за "Войну и мир" примутся.
– Ну тут уж будьте спокойны, – развеселился Авестьянов, – до нашей литературы у них кишка тонка. Наше только нашим и снимать… А вот "Унесённых", когда картина выйдет, посмотрите обязательно, – тоном наставления добавил генерал. – Не побрезгуйте.
– А как вам роман? – спросил Денисов, глядя на генерала. – Читали?
– Приходилось.
– Есть отличия с кино, – заметил Денисов. – Ленту снимают под цензурой, все негры-разбойники убраны, Ку-клукс-клана нет совершенно.
– Так у них же янки верх одержали, – улыбнулся Авестьянов, – Наш государь напрасно к этому руку приложил. Желание насолить Британии весьма понятно, но… чем оно всё обернулось? Англия-то нам всегдашний враг, но в североамериканскую Гражданскую Александру не следовало бы лезть.
– Что ему североамериканцы? – сказал Денисов. – Задворки мира. Не знал внутренней кухни. Однако эвон как Большая Игра сегодня оборачивается.
Авестьянов кивнул, а Тынчеров, не разбираясь в вопросе, откровенно заскучал. И спросил, желая сменить русло обсуждения синематографа:
– Господа, а как вам новая лента Эйзенштейна "Гибель свободы"?
– Да как… – фыркнул Денисов.
– Эйзенштейн, говорите… – не удержался от реплики Твердов. – Талант. Но враг.
– Картина не дурна как художественная, – дал оценку Авестьянов. – Да, мистер Эйзенштейн несомненно хороший ремесленник. Но талант?
– Средненько, – заявил Денисов. – А местами и серенько.
– Нет, господа, – спохватился Тынчеров, – я же не хвалю антирусскую линию в ленте и не оправдываю… С "пьяной офицернёй" бриты явно палку перегнули.
– Полно, голубчик, – с улыбкой махнул рукой Авестьянов. – Мы вас не рядим в агитаторы.
– Я всего лишь хотел спросить вашего мнения о батальных сценах.
– Оне не дурно поставлены, – ответил генерал.
– В целом – да, – согласился Денисов.
– А как вам в конце, где Туркул ведёт дроздовцев в психическую атаку?
– А вот это совершенийшая чушь! – заявил Авестьянов.
– Парад идиотов, – усмехнулся Денисов. – Они бы ещё дроздовцам барабаны выдали. И начдив впереди цепей… это даже… я прям не знаю.
– Но как же… – открыл рот Тынчеров. – А что… Не понимаю, господа.
– Что тут не понять? – рот Авестьянова скривился в злой усмешке. – Во-первых, дроздовцы шли парадными шпалерами, при этом все офицеры. Во-вторых, чтоб так по глупому гибнуть, надо быть чертовски пьяным или кокаину понюхать… Как балтийские матросики бывало… В-третьих… В-третьих, я сам бывало в психических атаках участвовал. Последний раз в двадцатом дело было, во время второго наступления на Курск. В батальоне нас в строю чуть более семидесяти осталось. Красные нас тогда огнём прижали. Под Лебедином дело было. Неделю провели в боях без продыху. Патронов по одному-два на брата, у кого их и нет вовсе. По Тростянецкому шляху нам во фланг латышский полк выдвинулся, а перед нами третий еврейский советский полк окопался. Это хорошо, что пулемёты у них наша полковая батарея накрыла, но у батарейцев патроны кончились. Капитан Троценко нас в две цепи поднял… а сам пулю в лицо поймал. Мы и пошли. Патроны добывать. Половина хлопцев в поле осталась. Потом рванули вперёд, ударили в штыки, окопы захватили, до половины батальона красных повыбили. Кто ушёл, тот ушёл. Потом… Потом два часа беспрерывные атаки отбивали, с патронами уже… Когда латыши подошли, их наши же подошедшие батальоны метким огнём встретили. В окопах огнеприпасов было навалом… На весь наш полк хватило. Собственно, вот вам и весь смысл психической атаки.
Авестьянов помолчал, уставившись на пустую рюмку, и продолжил:
– Кино кином, но гвардия не из одних офицеров состояла. Вот взять наш полк – второй Ударный Корниловский… У нас в конце девятнадцатого девять из десяти – то бывшие красноармейцы… то бывшие махновцы были. Чёрную форму только заслуженные офицеры и солдаты носили. Под заслуженностью, я имею в виду срок пребывания в Белой Армии. Не было формы на всех. В основном простая защитная, чаще с убитых снятая. Я вот свои корниловские погоны только в ноябре девятнадцатого получил, когда конники Шкуро ЧОНовцев в одном селе под Богодуховым порубили. У убитых в карманах кокарды и погоны ударников были… со звёздочками! Не то что у нас химкарандашом.
– Это подло, – тихо прошептал Тынчеров.
– А вы, Сергей Степаныч, романтическая натура оказывается, – улыбнулся Денисов. – Наверное, романами сэра Вальтера Скотта увлекаетесь?
– Точно так… Но господа! Как же тогда такую синему публике смотреть дозволяют?
– А вы, друг мой, – Денисов подкурил новую папиросу и не спеша выпустил дым, – хронику после кина смотрели?
– Да… Её сразу показывают…
– И вы же не купились на блеск заморского искусства?
– Понимаю… Хроника, да ещё с закадровым голосом Делягина… Разруха, тиф, голод… И сытая Антанта, казино, сэры в цилиндрах, мусье… Теперь понимаю для чего…
– Вот! – кивнул Денисов, затягиваясь. – Вкусили отравы и тут же противоядием заели.
– И ещё, господа, – сказал Тынчеров, – теперь мне понятны смешки старичков казаков.
– Старичков? – спросил Денисов.
– Э-э… И правда, это я не то что-то сказал. Вы ведь совсем ещё не старые.
– Хм! И на том спасибо, – улыбнулся Денисов, подумав про молодёжь мирного времени, сорок лет, видишь ли, для них уже старик.
Появился официант, забрал пустые тарелки и записал заказ на чай, кофе и сок. А разговор между тем потихоньку перешёл в русло политики. Ругали янки, ругали бритов с французами, ругали вечно собачащихся между собой балканских славян и особенно ругали евреев-эмигрантов. Генерал даже вспомнил, как в 1919-м отступал из Харькова и евреи стреляли в спину и лили кипяток из окон и крыш. А потом при повторном взятии Харькова упомянул про упорные бои с еврейской милицией.
– Я только одного не пойму, господа, – Тынчеров протёр рот салфеткой и отпил соку из фужера, – сколько можно терпеть потакание англичанами и французами русскому еврейству?
– Эка вы завернули! – Денисов хохотнул. – "Русское еврейство", говорите? Еврейство не бывает ни русское, ни испанское. Еврейство всегда еврейское.
– Да, пожалуй, – согласился Тынчеров. – И в самом деле!
– Друзья, – Авестьянову стало весело, – тут как посмотреть. Вот возьмите английскую палату лордов и возьмите наших "белых" евреев, которые до бегства из России в обеих столицах жили. Право же, и не только в столицах! Спрашивается, в чём разница?
– И возьмём лягушатников, – ощерился Денисов, – которых в основной массе от наших местечковых не отличить… И от горцев Кавказа.
– Слава Богу, они нас избавили от себя! – сказал Тынчеров. – Местечковые… Пускай теперь в Европе революционируют. Но Кавказ! Господа, это слишком! И сравнивать с цивилизованными европейцами…
– Сергей Степаныч, друг мой любезный! – развеселился Денисов. – В этом вопросе вам лучше не спорить даже. У вас аргументов не хватит. Это первое. А второе, цивилизованные европейцы цивилизованы только у себя в стране. Стоит им военным сапогом границу перейти, и куда вся цивилизация девается?
Тынчеров перевёл взгляд на Авестьянова. Генерал отрешённо жевал бутерброд, демонстративно не замечая недоумения инженера. Тогда Тынчеров глянул на штабс-ротмистра, ища поддержки у него. Однако Елисей был солидарен с генералом в поведении, а что до слов Денисова, то ему было плевать и на бывших одесситов, бердичан, любавчан и прочих бывших, а также было плевать на всех горцев вместе взятых.
– Но как же… позвольте, господа! – не сдавался Тынчеров.
– Эх, Сергей Степаныч, голубчик, – деланно сокрушился Авестьянов, расправившись с бутербродом, – вам чертовски жаль хрустального образа рыцарства? Увы! Жизнь такова, какова она есть. Вот рассудите сами. В чём секрет… Почему Горький-Пешков так плодотворно пишет свои пасквили? Пишет и имеет приличные гонорары, волочась за бабами на острове Капри. Острове, где любят отдыхать миллионщики. И отчего в Ливерпуле наличествует киностудия Эйзенштейна?