Конечно, если в округе шпион на шпионе сидит и шпионом погоняет, то все эти меры малоэффективны. Но контрразведка твердит об обратном. Подполковник Торосов заверил, что опасаться следует в первую очередь "фланёров"(1), а те, как правило, работают вдоль железных дорог.
– От такого добра я б не отказался, – полушутя-полусерьёзно произнёс начальник бригады, стоявший рядом с Авестьяновым у здания паркового техпункта. Посмотреть на "вселение" чужого полка, тем более когда приехал в гости командир 18-го мехкорпуса, он пропустить не мог. И не хотел.
Обернувшись, Авестьянов пожал плечами, словно бы удивился словам начбрига. С генерал-майором Задериным-седьмым он познакомился недели три назад, когда идея "подселения" была только-только задумана.
– Вам нужны лишние заботы, Николай Палыч?
– Не скажите, – не согласился Задерин 7-й, упёрто мотнув головой. – Я, видите ли, в некоторых вещах до невозможности жаден. Предложи мне кто-нибудь этот полк, взял бы не раздумывая. Это ж у меня почти дивизия получилась бы!
– Ничего, будет вам ещё дивизия.
– Да ну! – Задерин 7-й скривился: – Сами-то, Григорий Александрович, верите в то, что говорите? У нас в артиллерии как на бригаду встал, так считай и всё. Продвижение дальше идёт туго. А принимать под начало какую-нибудь пехотную дивизию не по мне.
– Не сомневаюсь даже, – обронил Авестьянов, вспомнив, что Задерин при знакомстве хвастнул, мол, является в своём роду артиллеристом в седьмом поколении. В принципе, об этом догадаться труда не составляло, окончание "7-й" после фамилии говорило само за себя. Такие окончания пошли ещё с петровских времён, когда возникали офицерские династии, основанные выслужившимися в офицеры солдатами и матросами. Кто-то из предков Задерина был фейерверкером батареи Раевского в Бородинском сражении.
– Однако где Дрыгин? – поинтересовался начбриг, провожая глазами грузовик с полковым имуществом, что вклинился между тягачами. – Пора бы ему объявиться.
Командир 333-го полка полковник Дрыгин должен был прибыть к вечеру, об этом Авестьянов и сообщил Задерину 7-му.
– Вы, Николай Палыч, наперёд не беспокойтесь, – добавил Авестьянов. – Дрыгин тут у вас сильно вольничать не будет.
– А хоть бы пусть и попробовал, – усмехнулся начбриг. – У меня не забалуешь.
Он кивнул в сторону со словами:
– Вон казак ваш идёт.
Григорий обернулся. Есаул Маренко шёл быстро, придерживая на ходу ножны с шашкой.
– Ну, что там? – опережая адъютанта спросил Авестьянов, когда тот подошёл.
– Машина готова, Григорий Александрович.
– Хорошо, – Авестьянов проследил за очередным, въезжающим в парк тягачом и обратился к Задерину: – Мне пора, Николай Палыч. Спасибо за "волшебный" чай.
– Пробрало-то "волшебство"? – довольно улыбнулся начбриг.
– Пробрало. Коньяк действительно хорош.
Они пожали руки и расстались. По пути из парка Авестьянов думал, сколько же мороки теперь Задерину 7-му предстоит. "Вселение" 333-го полка обстроено как возвращение бригадных подразделений с полигона. Это ж сколько раз на этой недели придётся людей гонять на полигон и обратно? Чтобы создать нужное впечатление для наблюдателя со стороны, что количество убывших и вернувшихся подразделений совпадает.
– Теперь, Пётр, едем в Вижайны, – сказал Авестьянов водителю, когда вместе с Маренко уселся в машину, ждавшую за воротами.
Генеральский "Морозовец" тронулся, за ним двинулись грузовики и броневик взвода охраны.
____________________
(1) фланёр – (от фр. flaneur), дословно: человек, гуляющий без дела, праздношатающийся. На языке русской контрразведки означает "кочующего" вражеского агента, занимающего, под видом мирного жителя, сбором сведений преимущественно на ж/д станциях. Широкое распространение термин получил в Мировую Войну.
Дорога до Вижайны местами петляла. Пыльная, в рытвинах, с заросшими обочинами. Транспорт встречался нечасто, поначалу, ближе к Еленево, всё больше военные грузовики, потом проезд уступали рейсовые автобусы. Легковушки стремились обогнать. Польских деревень вдоль дороги попалось всего три, живут ли там одни поляки Авестьянов не знал. Деревни точно из старых, хоть и были дорожные указатели на русском, но названия польские. Хотя если не знать, то и не скажешь, что две из них польские: Сидоры да Смольники. Вот Рогожаны – те, похоже, польские. Впрочем, как сказать – с тем же успехом можно утверждать, что название присуще некоторым уездам Белой Руси. Новых деревень по пути попалось аж восемь. Им от силы лет десять-двенадцать. Новая Власовка, Верхняя Осоевка, Задиры да другие – все они построены переселенцами из Малороссии, Белороссии и средней полосы Великороссии.
Через несколько часов, когда до Вижайны оставалось не более двадцати километров, колонна стала у железнодорожного переезда. Шлагбаум был опущен, у самого края полотна стоял осанистый старик в путейском вицмундире, держа в руке флажок. Недалеко за лесом приближался состав, выдавая себя больше не шумом, а расползающимся по воздуху столбом чёрного дыма.
– Разомнёмся маленько, – предложил Авестьянов, открывая дверцу.
Есаул последовал за ним, а через минуту бросил баранку и ефрейтор. "Забурлил" взвод охраны, используя паузу в движении, бойцы поотделённо поспешили до ветру, оглашая округу гомоном и шутками.
Авестьянов закурил, осматривая домик смотрителя. Так и вертелось на уме "станционного", как у Пушкина. Только лошадей тут, конечно же, нет. Дом, как дом, сложен из кирпича, а крыша деревянная, с петушками. Небольшой двор огорожен штакетником, в сторону поля уходит тропинка к огороду, на котором зеленеют грядки молодой капусты и взошедших огурцов. Что-то там ещё росло, но отсюда не разобрать, мешали ухоженные кусты малины, чёрной смородины и крыжовника. Дед, выходит, огородник.
– Что, Игнат, пройдёмся?
– Чего ж не пройтись…
Адъютант пошёл рядом с командиром, держась немного в стороне и сзади. Окна домика были прикрыты ставнями, защищавшими от жарящего солнца. Шторы у путейца не водились. Вдруг выскочил из открытой калитки здоровенный пёс и, даже не гавкнув, опрометью бросился к чужакам, резко остановившись саженях в десяти. Он не лаял, лишь пристально следил за непрошеными гостями.
– У, каков! – усмехнулся Авестьянов.
– Умный, чертяка, – похвалил Маренко. – Добрый сторож.
Чадя угольным дымом, к переезду подошёл паровоз и, не сбавляя хода, пронёсся мимо, таща за собою платформы. Десятки платформ. На каждой укрытые брезентом бронеходы. Судя по габаритам и угадываемым (человеком сведущим) силуэтам, это были лёгкие "Вихри". Нынче они считались устаревшими. С минувшей зимы ранние модификации "Вихрей" 1933-34 годов заменялись одноклассовыми "Ермаками" Б-36. Назвать последних жестянками у Авестьянова язык не поворачивался. С "Ермаками" он успел хорошенько ознакомиться на полигонах и смело считал этот лёгкий бронеход в своём классе выдающимся. При примерно шестнадцати с половиной тоннах веса, Б-36 имел 40-мм броню корпуса и 45-мм башни. Дизель В-6 в 340 лошадок позволял развивать скорость 50 км/ч по грунту. Экипаж четыре человека, вооружение: 45-мм пушка и пулемёт Дегтярёва. Бронеход вышел на редкость удачным, после войсковых испытаний в ноябре прошлого года жалоб на него в войсках не было. Поговаривали, что "Ермаки" скоро станут производить не только в Екатеринбурге, а и в Киеве.
– Кроха! А, ну ступай в хату! – скомандовал смотритель, когда состав ушёл. Затем, подойдя к офицерам, обратился к Авестьянову в старой манере: – Он у меня смирный, ваше превосходительство.
– Хороший пёс у вас, – сказал Григорий, шагнув навстречу, и протянул руку.
Путеец пожал крепко, даром что глубокий старик. И представился, явно обрадованный возможностью пообщаться:
– Евстигней Карпыч я. Земляков. За Кроху извиняйте, не думал, что вы к дому подойдёте.
Авестьянов представил себя и Маренко и спросил с улыбкой:
– Почему, интересно узнать, Кроха? Он же почти с телёнка ростом.
– А! – крякнул смотритель. – Сперва-то он во-от (показал он ладонями) таким был. Одним словом, Кроха и есть… Папироской, я извиняюсь, не расщедритесь? А то мне мой самосад нынче горло драть стал. Ужасть просто…
Григорий открыл коробку "Оттомана" и протянул, угощая. Взяв папиросу, старик чиркнул спичкой. Затянулся, одобрительно поплямкал и, повеселев, сказал:
– Благодарствую, ваше превосходительство.
– Да бросьте вы превосходительствовать. Теперь так не принято. Уже давно так не говорят.
– А я и не каждого так называю.
– Неужто так часто генералы тут ездят?
– Ну, положим, не часто. Но ездют. И статские енералы тоже.
Маренко, до сих пор молчавший, поинтересовался:
– Небось хорошо тут вам, Евстигней Карпыч? Начальство далеко, сами себе хозяин.
– Хорошо – это да. Они далече, но когда-никогда шастают. Вот давеча начальник дистанции проезжал на дрезине с рабочими. Путь осматривал. А потом важные господа из Менска были. Так перед ихним приездом тут на ветке ремонт кипел. Шпалы кой-где поменяли, костыли подколотили, гайки подвинтили, подсыпали балласту, столбы зачем-то покрасили… А всё чтоб тяжёлые составы спокойненько ходили. Теперь, глядь, военные эшелоны туда-сюда носятся.
Дед пыхнул и, с хитрецой в глазах, спросил:
– Вот зачем технику в Россию вывозют? Не первый состав ведь на Восток ушёл. А ежели поляк вдруг… да с французом вместе попрёт? Я тут лет пятнадцать живу, ляхов-партизан до сих пор помню. Нет, не дело это!
– Не дело, грите, – Авестьянов докурил и растоптал окурок. – И вы правы. Но есть приказ и он исполнения требует. А "что", "почему" и "зачем" – это, уж простите, сугубо наше дело. Военное.
Путеец улыбнулся.
– Так ведь и знал, что что-то такое скажите. Ну, да ладно. Пойду я, судари мои. Шлагбаум вам подыму. Прощайте.
– Прощайте и вы.
Уже сев в машину, Маренко спросил:
– Вы заметили, что у него петлички десятого класса?
– А как же. И заметил, что ему, наверное, за восьмой десяток перевалило. Похоже, давно уже вышел в отставку, а потом вернулся на службу. В тихое местечко. Удивительно.
– Да, удивительно, – согласился есаул. – С его-то классом в простых смотрителях… А вот правда, Григорий Александрович, зачем же технику в Россию увозят? Нешто такая старая?
– Какая и старая, а какая… – Авестьянов запнулся.
Он прекрасно знал, что почти на всех платформах находились деревянные макеты "Вихрей". Настоящие бронеходы вывозили, если они были близки к состоянию металлолома, да и то: для убедительности их транспортировали дабы нечаянно-нарочно устраивать демонстрацию. Погрузка-разгрузка макетов производится в тупиковых ДЕПО с оцеплением солдат КВС. Пока что всё идет, как запланировано. Проколов (тьфу! тьфу! тьфу!) нет. Но всё же, донимала Григория мысль, что все эти мероприятия могут работать считанные месяцы. И рано или поздно, как говорится, шило в мешке не утаишь. А значит что? Значит, счёт пошёл на месяцы?
– Поехали, – сказал он, оставив свои мысли при себе.
Москва, кремль. 20 июня 1938 г.
Приезду в Москву министра иностранных дел Северной Германии Константина фон Нейрата предшествовал ряд подготовительных переговоров между послом Берлина фон Шуленбургом и министром иностранных дел России Лопуховым. С начала и по середину июня совместная комиссия дипслужащих Рейха и России провела ровно десять совещательных заседаний, обсудив и скорректировав те вопросы двусторонней политики, которые, в интересах общего дела, требовалось привести к общему знаменателю. За две недели было подписано несколько протоколов о намереньях и заключено свыше десятка предварительных секретных соглашений. В Европе за работой комиссии следили с интересом, но поскольку в прессу из Москвы просачивалась лишь усечённая информация, касающаяся только российско-германской торговли, в парламентах многих стран начались высосанные из пальца спекуляции, подогреваемые крупнейшими официозами Великобритании и САСШ. Впрочем, на САСШ, по причине их заокеанской отдалённости, в Европе мало обращали внимания.
Когда Расщепеев доложил, что прибыл фон Нейрат, Кутепов и Лопухов встретили его по всем правилам диппротокола и уделили несколько минут фотокорреспондентам московских и петроградских газет, среди которых затесалась полудюжина аккредитованных представителей иностранной прессы.
Переговоры начались в рабочем кабинете Верховного. Кутепов по обыкновению занял своё место за "перемычкой" Т-образного стола, Лопухов и фон Нейрат сели друг напротив друга, их секретари-стенографисты разместились на краю стола, каждый со стороны своего министра.
– От имени германского народа, – начал фон Нейрат на чистом русском, – считаю своим долгом выразить вам благодарность за многолетнюю поддержку Рейха в тяжёлую для нас пору и за верность союзническому долгу. Наше правительство искренне ценит помощь России и, в свою очередь, всегда готово прийти на помощь нашему союзнику.
– Я могу заверить правительство фельдмаршала фон Бломберга, – ответил Лопухов, – что и оно, и германский народ могут и впредь рассчитывать на нашу поддержку. Рассчитывать, чего бы это нам ни стоило. Особенно в нынешние времена, когда некогда единый германский народ оказался рассечён нашим общим врагом.
– Полагаю, господа, нет необходимости лишний раз касаться горечи положения моей Родины, в котором Рейх оказался уже дважды после Мировой Войны. Сложившееся в Европе статус кво моё правительство единодушно считает крайне неприемлемым и ведущим к постепенному наращиванию военно-политической мощи Антанты. Особенно в связи с продолжающимся втягиванием в орбиту франко-британской континентальной политики стран Восточной Европы.
– Вы правы, господин министр, – согласился Кутепов. – Как вам известно от графа фон Шуленбурга, мы разделяем опасения вашего правительства. И считаем, что с вашей стороны оценка вектора развития европейской политики полностью соответствует нашему виденью ситуации. И не только нашему. В Риме царят те же настроения. Можете так и передать фельдмаршалу фон Бломбергу. Что же касается дипломатического поля, всё что нам остаётся – это игра на противоречии интересов Франции и Британской Империи.
Фон Нейрат согласно кивнул. В Лондоне всегда стремились не допустить чрезмерного усиления Франции. Чрезмерного на взгляд Уайтхолла. После интервенции Антанты и оккупации Юга Рейха, Франция, по мнению английских политиков, весьма переросла свои естественные размеры. Это не смотря на то, что в Южной Германии стоят по большей части британские гарнизоны. И не только в Южной Германии. Британия оккупировала Шлезвиг и владеет оперативной базой флота в Киле. После Мировой Войны могущество Франции зиждилось на разоружении Германии, на мощи французской армии и на системе создаваемых Парижем военных союзов. После 1931 года Франция ещё больше распухла территориально и получила возможность напрямую по сухопутью перебрасывать войска к границам своих новых союзников, что значительно укрепило её позиции как гаранта заключённых ею союзов с Чехословакией, Польшей и Венгрией. Англия же, следуя своему давнему принципу игры на нескольких картах, вела политику с одной стороны в русле общих интересов главных держав Антанты, а с другой стороны, следовала своей теории равновесия сил на континенте; заигрывала с Италией, то позволяя ей свободный проход по Суэцу, то игнорируя объявленное Парижем и Вашингтоном эмбарго на поставки нефти и руд. В Уайтхолле считали, что раздражение Парижа, имеющего под боком весьма усилившееся в военном отношении Итальянское Королевство, сделает Францию менее независимой в триаде Лондон-Париж-Вашингтон. Кроме того, попутно в Уйтхолле не желали терять прибыли от поставок Риму нефти, считая, что британские компании не должны быть вытеснены с итальянского рынка Турцией, Румынией и Россией. В идеале, в Лондоне видели ситуацию, в которой Франция: во-первых, оставила бы всякие попытки политически закрепиться на Балканах, считая, что там достаточно и одного соперника в лице России; во-вторых, потеряла бы влияние на Варшаву, Прагу и Будапешт. Уже только эти два пункта означали бы выведение Франции из роли мировой державы и неявного превращения её в британского сателлита. В-третьих, чтобы Франция продолжала бы быть втянутой в испанскую войну после вероятного вывода британских войск из Иберийского полуострова. И в-четвёртых, чтобы Франция имела бы усиление напряжения на итальянской границе и оставила бы всякие попытки прийти к компромиссу с Муссолини, считающего что итальянская нация, во избежание загнивания и морального упадка, должна воевать не реже каждых двадцати пяти лет. Мечтания Муссолини о воссоздании Римской Империи в британской прессе не раз освещались как благородные и естественные. В Париже это вызывало раздражение, ведь там прекрасно понимали, что аппетиты дуче, зарящегося на Балканы, не интересуют Россию, которой нет дела (возможно пока нет) до Албании и Греции. Кроме того, Рим вряд ли рискнёт без поддержки союзной России захватывать британские военно-морские базы в Греции. Муссолини вполне мог довольствоваться оккупацией не трогая английские базы, ведь для их захвата пришлось бы серьёзно рисковать своим флотом. А флот – залог защищённости морских коммуникаций и безопасности побережья Апеннинского полуострова. И без поддержки России или хотя бы Турции, в Средиземноморье Рим воевать с Гранд Флитом не готов. Захватив территории на Балканах, Муссолини рано или поздно решил бы повторить путь блистательного Цезаря, присоединившего к Риму Галлию. Для этого дуче всего лишь пришлось бы дождаться тотального втягивания Франции в войну с третьей стороной. В Париже качество итальянской армии оценивали, мягко говоря, не слишком высоко, за исключением гвардии – дивизий отборных берсальеров, и армейских дивизий, получивших боевой опыт в Испании. Но имея военный коридор с Россией через Югославское Королевство и полностью контролируемую Римом Адриатику, Италия стала бы для Франции куда более серьёзным противником.